Но ни о каких решительных шагах в сторону демократии по-прежнему не может быть и речи. Дювалье опирается на тайную полицию, которая приобрела печальную славу своим террором против мулатской буржуазии даже в оставшихся французских колониях (простите, департаментах) Гваделупе и Мартинике, где всегда с интересом, и не без скепсиса, следят за тем, что происходит в бывшей сестринской колонии Санто-Доминго.
И даже уже в 1959 году здесь произошла весьма странная история. Мулатский кандидат в президенты, выбывший из игры после победы Дювалье на выборах в 1957 году, скончался в Порт-о-Пренсе, куда он вернулся исхудавший и больной, после того как долго прятался в одной из горных пещер.
Хоронить в столице его не разрешили. Полицейские власти боялись, что похороны вызовут беспорядки. Поэтому предложили другое место. Но когда похоронная процессия вышла из Порт-о-Пренса, ее остановил грузовик с солдатами, вооруженными пулеметами. Солдаты забрали гроб, а друзья и родственники вернулись домой, так и не отдав покойному последнего долга.
Позднее сообщили, что похороны прошли по всем правилам. Однако семья покойного сомневалась в том, что все было сделано как полагается. Тогда произвели эксгумацию и оказалось, что у трупа исчезли сердце и мозг. Объяснить это можно было только одним: политические противники покойного «обезвредили» его на обрядовой церемонии воду.
ГДЕ ЧЕРНЫЙ ХОЧЕТ СТАТЬ БЕЛЫМ
Вопреки непрерывным конфликтам между мулатской буржуазией и неграми на Гаити, вопреки противоречиям между индийцами и неграми на Тринидаде и особенно в Британской Гвиане к белым в современной Вест-Индии относятся без расовой нетерпимости. Возможно, что во французских «заокеанских департаментах» Мартинике и Гваделупе «космополитов», то есть французов из метрополии, не очень жалуют. Но при этом местные жители считают себя французами. На британских островах можно встретить негров, которые говорят, что они терпеть не могут англичан, но это не мешает им во многом вести себя, как эти самые англичане. Их прежние хозяева, как ни странно, стали для них идеалом, которому они сознательно или бессознательно стараются подражать.
«Я совершенно уверен в том, что если бы Создатель дал ямайским неграм возможность стать белыми, то 8 из 10 воспользовались бы этой возможностью, — писал анонимный корреспондент «Сенди Глинер» в 1961 году. — Как же тогда люди могут утверждать, что на Ямайке черные ненавидят белого? Черный не может ненавидеть белого хотя бы уже потому, что мозг его сотнями лет из поколения в поколение реформировался под влиянием белых, и теперь он думает не как черный, а как белый».
Чувство неравноправия порождает своего рода защитную реакцию, но пока не у всего народа, а у отдельных, более образованных негров или цветных. Во всяком случае в начале знакомства с ними неизменно замечаешь некоторую настороженность. Но стоит им убедиться в том, что белый иностранец не проявляет барского высокомерия, их скованность исчезает, и они становятся такими же доверчивыми и приветливыми, как и все прочие вест-индцы.
Конечно, встречаются небольшие экстремистские группы, которые мечтают о возвращении в Африку. Своеобразный пример — религиозная секта ямайских растафарианцев, считающих себя эфиопами. Другие ищут свою потерянную африканскую индивидуальность «мирскими» путями. Но и у тех, и у других я не заметил каких-либо признаков ненависти к белой расе, хотя некоторые из них в стремлении освободиться от угнетающей их расовой неполноценности очень резко осуждают условия, исторически сложившиеся в Вест-Индии.
Один из моих друзей на Сент-Кристофере, постоянный читатель панафриканских изданий типа ганского журнала «Голос Африки», заявил, что смешанным происхождением чваниться не приходится. Светлая кожа напоминает об унижении рабынь в те времена, когда рабовладельцы по своему усмотрению могли распоряжаться ими как своей собственностью.
Такой вывод верен только наполовину. Правда, чернокожий мужчина еще в период рабства чувствовал себя оскорбленным «правами» белого, особенно потому, что на плантациях было мало женщин. Однако едва ли сами рабыни считали для себя унижением быть избранницами. Скорее наоборот, ибо ребенку от смешанной связи предоставлялось больше привилегий, нежели обычным черным- рабам. Вместо тяжелой, изнурительной работы на полях мулаты чаще всего выполняли домашнюю работу, кроме того, нередко отец давал как детям, так и их матери свободу.
Нередко дети плантатора от черной женщины получали также и право наследования, по крайней мере в тех случаях, когда у плантатора не было белой жены и законных наследников. Таким образом, не только на нынешнем Гаити, но и во всей Вест-Индии уже с начала XVIII века из «коричневых» и «почти белых» образуются средний и высший классы, которым и поныне принадлежит доминирующее положение даже на британских, французских и голландских территориях с преобладающим черным населением. Повсюду действует правило: чем светлее кожа, тем аристократичнее ее обладатель…
В магазинах и лавках на городских центральных улицах покупателей обслуживают почти только мулаты — светло-коричневые приказчики, а если не они, то индусы или китайцы. Получить подобную работу негру крайне трудно. Другое дело в мелких лавчонках кварталов, сплошь или почти сплошь населенных неграми. То же самое касается многих роскошных отелей, части государственных учреждений, а также филиалов канадских банков на британских островах.
По мнению предпринимателей, которые, как правило, сами являются мулатами, если они не европейцы, китайцы или сирийцы, дискриминацию эту вызывают покупатели, предпочитающие обслуживание светлокожими. В не меньшей степени здесь сказывается влияние американских туристов, наплыв которых в Вест-Индию все возрастает. К небольшому числу предприятий, отваживающихся изменить эту политику, относится английский Барклай-банк, который последние годы начал принимать на службу негров.
Правда, теперь уже случается, что и угольно-черные («jet blаск») мужчины добиваются высоких постов в обществе. Но пока это как раз те самые исключения, которые «подтверждают» правило, гласящее, что успех зависит от цвета кожи. А также в 99 случаях из 100 можно биться об заклад, что цвет кожи жены светлее, чем у мужа. Обратное положение почти немыслимо. Мужчина, занимающий высокий пост в обществе, может вполне иметь одну или несколько метресс любого цвета кожи. Но если он женится на женщине «ниже» своего собственного цвета кожи, его шансы на признание светло-коричневым обществом перечеркиваются. Ведь смысл в том, чтобы «raise the colour of the family»…[68]
В результате многие образованные черные женщины, часто имеющие хорошую специальность, остаются одинокими. Огромное число учительниц, медицинских сестер и т. п. обречены на безбрачие из-за расовых предрассудков, царящих в среде их же собственных собратьев по расе. Выйти замуж за того мужчину, которому они симпатизируют, у них нет возможности. Едва ли им помогут даже усердное применение косметики для приобретения более «высокого» цвета кожи и папильоток для выпрямления волос.
В более низких социальных слоях желание «повысить» цвет кожи выражается куда проще. Всего несколько лет тому назад на Мартинике и Гваделупе можно было встретить черных женщин, часто обращающихся к европейцам со словами: «Faites moi un enfant!» («Сделай мне ребенка!»)
Постепенно с ростом благосостояния и уровня народного просвещения тенденция к подобному прямолинейному знакомству в основном исчезла. Но от этого положение путешественника-иностранца отнюдь не стало «безопаснее». А на менее цивилизованных британских островах — на Сент-Люсии и Сент-Винстенте — можно еще и сегодня среди бела дня услышать: «Подари мне ребенка». Или еще определеннее: «Подари мне белого бэби».
Столкнувшись впервые с таким предложением, невольно думаешь: а в своем ли уме эта девица? Но, разобравшись в обстановке, начинаешь понимать, что ее желание обусловливается господствующими здесь социальными условиями. В Порт-Антонио на Ямайке мне рассказали об одной черной женщине, родившей семерых детей с различным цветом кожи. Четверо из них теперь в Англии, один в США, двое в Канаде, и все они присылают деньги своей матери, которая таким образом хорошо обеспечила свою старость. Дети — ее пожизненный капитал.
Девушка, выпрашивающая «white baby», очень практична. Она знает, что ее светлокожему ребенку будет гораздо легче подняться по социальной лестнице, получить хорошо оплачиваемую работу и обеспечить себе старость. Часто детей растит либо мать, либо другая старая родственница девицы, пока она сама (если она не проститутка или полупроститутка) работает в какой-нибудь «забегаловке» за 30–40 крон в неделю.
Все это частично объясняется широко распространенным у негров матриархальным укладом семьи, происхождение которого вызывает споры ученых. В Вест-Индии семья очень часто состоит из пожилой женщины, ее дочери и внуков, а также «незаконных» отпрысков (из которых предпочтение отдается детям с коричневой кожей).
Американский антрополог М. Герсковиц считает, что эти отношения ведут свое начало из Западной Африки; другие же и матриархат и отсутствие полового воздержания считают следствием рабства. Владельцы плантаций поощряли распущенность, ошибочно полагая, что постоянная смена партнеров увеличивает плодовитость женщины. Наиболее сильно эта точка зрения поддерживалась в период между запретом работорговли и отменой рабства, потому что в эти десятилетия особенно давал себя знать недостаток рабочей силы. Жажда материнства у негритянок настолько велика, что даже те из них, которые занимаются проституцией, не хотят и слышать о предохранительных средствах.
На Ямайке две «веселые» девицы говорили мне о своей подружке: «She is a lucky girl» — «Этой девчонке повезло, она беременна».