<…> От собрания колхоза я позаимствовал принципы ведения собраний, и на собраниях велись протоколы. Из членов организации мы троих исключили в конце 1953 года»900. В этом свидетельстве упоминается и о «ротации кадров» внутри организации. Партийная жизнь КПСС с ее чистками и, главное, с четкой внутренней иерархией воспринималась как образец даже для неофициальной активности. В своих мемуарах диссидент Борис Вайль пересказывал диалог, произошедший у него с товарищем юности (оба они в этот период жили в Курске):
– Пора. Мы создадим партию. Но сначала надо создать Центральный Комитет. Борис, – обратился [он] ко мне, – сколько человек в ЦК КПСС?
– Человек сто, я думаю, – ответил я.
– Ну, и у нас будет сто. А возглавлять ЦК будет пятерка: вот нас трое и еще двоих надо будет подыскать. Итого в ЦК будет сто пять человек901.
В «партии» Бориса Вайля и его товарищей так и не появилось новых членов, помимо тройки основателей. Подпольные подростковые группы вообще редко включали больше десяти – пятнадцати человек. Тем не менее выстраивание иерархической структуры во главе с руководителем организации – «вождем» представлялось школьникам задачей первостепенной важности. Руководителем в большинстве случаев становился ее основатель, даже если кроме него в ее составе было два-три человека. «Нахожу, что ни одна организация не может быть без руководителя, как бы демократична она ни была», – признавался организатор Союза эстонских борцов за свободу Тынис Метс902. Очевидно, здесь, помимо попыток легитимации своих действий за счет копирования внешних атрибутов советских организаций (важнейшим из которых можно считать «локальный культ» руководителя), сыграло свою роль и свойственное подросткам стремление к самоутверждению, установлению и подтверждению лидерства.
В показаниях Метса есть деталь, характерная для психологии мальчиков-подростков, вероятно, не только в СССР. Объясняя следователю, зачем организации были необходимы порох, винтовки и тяжелый пулемет «Максим», Метс сказал: «Должен сказать, что мне оружие очень нравится, и поэтому собирание оружия является моей врожденной привычкой»903. На территориях, где проходили бои Великой Отечественной войны, добыть оружие было несложно. Его коллекционирование, попытки собрать самодельные взрывные устройства были типичным увлечением подростков 1940 – 1950-х годов. Почти все «подпольные организации», действовавшие в 1950-е годы на западных территориях СССР, обладали небольшим арсеналом. Его обнаружение во время обыска у членов неформальной группы, как правило, влекло за собой не только конфискацию оружия и боеприпасов, но и применение в дополнение к основному обвинению по политическим статьям – статьи «Изготовление, хранение, покупка и сбыт взрывчатых веществ или снарядов, а равно хранение огнестрельного (не охотничьего) оружия без надлежащего разрешения»904.
Обладание оружием повышало статус подростка внутри неофициального объединения, а наличие коллективного арсенала должно было свидетельствовать о серьезности намерений организации. В некоторых случаях, как раз не связанных с протестом, подростки могли «заиграться», насмотревшись фильмов о Великой Отечественной войне. Так в 1964 (!) году ученики одной из школ Брянской области «оборудовали в лесу штаб, ввели сигнальную и парольную систему, сделали самопалы, достали огнестрельное оружие вплоть до пулемета, создали своеобразную военизированную организацию <…> когда учителя во главе с директором школы и секретарем райкома комсомола пошли к месту штаба, их заставили залечь в буквальном смысле этого слова, потому что раздались выстрелы»905.
В системе ценностей советского подростка послевоенного времени интересы общепознавательного, политического и развлекательного свойства, желание подражать тем или иным тайным структурам или практикам подпольной деятельности могли быть совершенно равноценны. Так, в школьной записной книжке математика и диссидента Р.И. Пименова (1931 – 1990), хранящейся в научном архиве НИЦ «Мемориал» (Санкт-Петербург), выписки из произведений Прудона и «программа» государственных реформ соседствуют с пометками о днях рождений родственников и друзей и сводными таблицами редких единиц измерения906. Хотя в ранней юности Револьт Пименов не стремился к коллективной политической работе – за создание антисоветской организации он был осужден лишь в 1957 году, – в своих мемуарах он вспоминал, что в составлении «программы» ему помогали школьные товарищи: «Бывали и моменты, когда мерещилось, будто есть единомышленники. В один из таких дней, в апреле 1947 года мы с Баскиным – возможно, присутствовал Лебедев – состряпали “программу”»907.
С «взрослой» точки зрения такая «всеядность» выглядит непоследовательно. Этот нюанс прекрасно описан Абрамом Терцем в повести «Суд идет» в сцене, где девочка Катя уговаривает своего товарища по подпольной группе посмотреть на тигра, раз уж они назначили конспиративную встречу в Московском зоопарке908. Так же непоследовательно действовали и участники литовской организации «Железный волк», обвинявшиеся, в числе прочего, в подготовке терактов, для чего они планировали угнать автомобиль: «Мы хотели машину похитить. Машину должны были пригнать Мацкявичус и Аунчкас. Мы ждали их около 20 минут, но когда подумали, что не стоит, [то]… пошли на танцы»909.
Использование понятия «игры» в качестве описательной и аналитической категории применительно к деятельности неофициальных групп советских школьников отнюдь не означает признания того, что эти объединения были несерьезными или исключительно подражательными. Игру не стоит сводить до деятельности «понарошку» – это ограниченная во времени и пространстве жизнь, идущая по правилам, отличным от общепринятых910. Вплоть до 1980-х годов любая деятельность подростков, даже откровенно игровая, когда она происходила в рамках автономного политизированного объединения, могла быть определена школьными, комсомольскими, милицейскими структурами или сотрудниками КГБ как «антисоветская».
Политические программы юных подпольщиков нуждаются в отдельном исследовании, возможность проведения которого ограничена особенностями источниковой базы. В распоряжении историков пока находятся в основном источники, не просто представляющие взгляды подпольщиков в пересказе, но и дающие им достаточно тенденциозные истолкования – например, справки, составленные партийными или комсомольскими функционерами. За исключением нескольких копий листовок и некоторых фрагментов судебно-следственной документации, мы не располагаем документами, которые содержали бы непосредственные высказывания участников независимых объединений. Поэтому в данный момент можно составить лишь обзорное описание политических взглядов послевоенных подростков.
Независимое политическое самоопределение юношей и девушек в СССР 1940 – 1960-х годов развивалось приблизительно в том же идеологическом «силовом поле», в котором складывались и «взрослые» антиправительственные движения. Программы подростковых «партий» можно разделить на национально-освободительные, представленные группами, действовавшими в Прибалтике, Украине и на Кавказе, и те, которые возможно широко трактовать как «левые». Последние объединяет эгалитаристский пафос и повышенное внимание к социальной несправедливости: протест против колхозного строя, привилегий номенклатуры, подавления свобод, ассоциировавшегося, как правило, с существованием ГУЛАГа. Вот листовка, изготовленная членами сухумской группы Союз юных ленинцев и распространенная ими в столице Абхазии:
«ЛЕНИНЕЦ»
Дорогие товарищи укрепляйтесь боритесь за свободу, как говорил ЛЕНИН: «Все за одного – один за всех». Старайтесь спасать вашу жизнь от такого руководства. Наша партия не идет по пути ЛЕНИНА. Они работают только за себя, а не для народа, а народ пусть мучается, пусть как долг работают для наших руководителей, а сами, как хотят, живут. Как же мы будем жить, когда все отнимают.
Народ должен работать для себя. Товарищи! Боритесь пока не поздно за ликвидацию таких руководителей и за построение «Ленинизма».
Долой такой «коммунизм». Да здравствует «Ленинизм»!
юнные строители «Ленинизма»911
За редким исключением, «левые» подростковые группы указанного периода нельзя ассоциировать с каким-то конкретным социалистическим или анархическим учением – в отличие от аналогичных объединений их сверстников, действовавших в 1970 – 1980-е годы912.
Отдельного рассмотрения заслуживают организации, обращавшиеся в своей деятельности к атрибутике нацистской Германии. Апелляция к наследию Третьего рейха представляла собой скорее попытку максимально дистанцироваться от советского символического пространства, нежели декларацию неофашистских идей. По крайней мере, в изучаемый период пока не выявлено подростковых групп, в которых националистическая программа артикулировалась бы в нацистском духе.
В выступлениях подростков 1940 – 1960-х годов (как «левых», так и националистов) нашли отражение все крупные события политической истории этого периода: развенчание культа личности Сталина, Венгерское восстание 1956 года, разгон «антипартийной группы» в 1957-м, «ползучая» реабилитация Сталина после 1965 года. В основе деятельности неофициальных политических объединений лежали политические по своему смыслу переживания: сочувствие жертвам политических событий, осознание необходимости национальной независимости, понимание лживости и фальши официальной пропаганды. Следствием этих переживаний становилось желание незамедлительно действовать – создавать организации для политической борьбы, расклеивать листовки, писать лозунги на стенах зданий.