— Но не выкупили, — равнодушно заметил Марк.
— Нет, у них не так много денег. А рабы стоят дорого…
Марк хмыкнул в ответ:
— И все же Иисус никак не помог тебе освободиться.
Эйрена продолжала:
— Вот и мамины родственники ей говорили: ты видишь, ваш Иисус ничего не сделал для Израиля, римляне рвут нас на части, это за то, что мы отступили от веры отцов. Оставь суеверия грекам, вернись, мы примем тебя в синагоге. Мама улыбалась и благодарила за заботу. Она не спорила с ними, у нее на руках была я. Принимала их помощь, когда ее предлагали, и не спорила, никогда не возражала. И молилась потом.
Она чуть помолчала и добавила:
— А главное, Он обещал, что я тут ненадолго. Нет-нет-нет, господин, ты не думай, я не попытаюсь бежать. Я буду покорна тебе, ведь и Господь заповедал — так наставлял нас учитель Симон, — чтобы рабы были покорны земным господам. Мы в Господе все свободны и все перед ним рабы, понимаешь? А точнее, вольноотпущенники — это Иисус выкупил нас Своей кровью. И мы будем с Ним на небесах — мой папа… мой отец уже там.
— И конечно же, — саркастически заметил Марк, — стоит тебе пролить каплю вина перед ларами Аквилиев или бросить щепоть благовоний на алтарь гения императора, как тебя немедля лишат уготованного небесного апофеоза. До чего же скареден и ревнив этот ваш Иисус!
— Нет, мой господин, — спокойно отвечала Эйрена, — просто Он мне жених… А какая же невеста будет раздавать поцелуи посторонним?
— Совсем ты запуталась, — покачал головой Филолог, — и сватовства ждешь, и верность хранишь покойнику. А вдобавок: и рабы мы все, и свободные… и вольноотпущенники, сверх того… Фортуна, фатум, судьба, рок — вот кто вознес тебя и низверг. Как бабочку, прилипшую в колесу водяной мельницы: вот ты на солнышке — а вот тебя макнуло в самую стремнину. Но, подожди, может, снова повернется колесо? Тогда и обсохнешь? Например, если поможешь господину вернуть его кольцо…
— Я бы сразу вернула, если бы знала, где оно… И я же говорю, господин, что не умею объяснить все правильно. Ты знаешь. .. здесь, на материке, есть наши. Там есть один пресвитер, он может сказать лучше меня. Его зовут Алексаменом. Ты… если ты хочешь узнать про нашу веру, ты позови его, он наверняка придет. И ты услышишь все, как оно есть, а то я вечно путаюсь в деталях.
— Бедная девочка всерьез хочет обратить нас в свою веру, — подвел итог Филолог, — что скажешь, Марк?
— Что ж, — отозвался тот, — зима впереди длинная. Новый человек — новая история. А пока… Мы, кажется, доели сыр. Можешь убрать это блюдо. И принеси нам чашу для омовения рук с полотенцем.
Да, если Спутницу похитила она — несомненно, этот жрец Алексамен был сообщником. Хотя… что брать с этой девчонки? Щуплый воробушек щебечет восторженный бред — ну и пусть себе прыгает, пусть чирикает. Она даже никогда не жила в богатом доме и не знает, как принято в нем прислуживать. Да, всему придется учить… Зато она покорна и мила. И может быть, когда-нибудь сгодится для постели, думал Марк. Для мимолетного утоления страсти, о котором забываешь на следующее утро… Нет, конечно, никто никогда не будет помнить эту глупую девчонку с уродливым шрамом и нелепыми голубыми бусами.
Почитатели
Эти голубые бусы ровно через двести шестьдесят три года будут лежать на каменном престоле только что построенной небольшой базилики. В церкви служат епископ и трое пресвитеров, больше и не поместится вокруг престола, а двери растворены — на дворе больше молящихся, чем внутри. Кто же из верных не придет на освящение храма? Первого на Острове храма. Прямо в дверях стоит пожилой диакон — он читает свои молитвы, обводя собравшихся десницей, собирая их воедино. Всех не вместят стены, но вместят Божьи длани.
Литургия течет радостно и легко. Епископ и пресвитеры поочередно подают возгласы, отвечает весь народ — может быть, не очень стройно, но громогласно. И даже осеннее небо дарит им солнце после вчерашних проливных дождей — от промокшей земли идет пар, и расщебетался где-то неподалеку запоздалый дрозд. Хвалит Господа, словно весна на дворе — да и не весна ли настала для всей церкви?
Евангелие читает пресвитер Марк, младший из всех, стоя прямо в раскрытых дверях, чтобы слышали все. Это ему теперь служить в базилике, остальные — желанные гости на его торжестве. И главный, конечно, епископ Адриан с материка. Ему и произносить наставительное слово для верных.
Он седовлас, лицо рассекает страшный шрам, левого глаза нет. Но вид его не страшен — он величав. Шрамы только украшают воина. Он выходит на порог, в руке его — те самые голубые бусы. Все глаза обращены на него.
— Рад приветствовать вас, островитяне! — голос у Адриана громкий и юный, и взгляд такой же, — и безмерно рад совершать евхаристию вместе с пресвитером вашим Марком, диаконом Юстом, вместе с каждым из вас, вместе с верными посланцами материковых церквей, пресвитерами Марином и Альбом. В первый раз мы будем служить с вами в Божьем и вашем храме. Не в чьем-то доме, не в укрытии на дальнем холме, не в крипте, вырытой в лесу. Есть теперь на Острове храм Божий — но Церковь Божия, невеста Христова, была, знаю, и раньше.
Мы будем сейчас совершать благодарение Богу за каждый наш вздох, за вечность, которую Он нам обещал, и за храм как залог Его благодати. Сам по себе каждый из нас — грешник, и ждала бы нас верная погибель, если бы Он не призвал нас к Себе, не омыл нас кровью Возлюбленного Сына от наших грехов, не даровал благодать Святого Духа, не собрал, как пшеницу в житницу Свою. Благодарим Его за это!
— Благодарим! Аминь! — шелестит народ, не отрывая глаз от епископа.
— Но возблагодарим и тех людей, без кого не собрались бы мы здесь сегодня. И первым назову благочестивейшего и боголюбезнейшего кесаря Константина — по его воле наслаждается Церковь вот уже который год миром и покоем, он оградил нас от хищных волков, чьи зубы, как вы знаете, терзали и мое тело. Но благодарю Господа моего, что удостоился носить на теле знаки милости Его и что, исторгнув мой глаз, не могли волки исторгнуть образ Господень из сердца.
— Святой! — кричит в толпе чей-то восторженный голос.
— Свят Господь. И святы верные Ему как народ Его. Возблагодарим и ктитора храма сего, благоверного проконсула нашей провинции, и всех, кто потрудился над его строительством и украшением.
Но более всех возблагодарим и прославим тех, кто отдал свою земную жизнь ради жизни вечной, от кого приняли мы нашу веру, кто претерпел все до конца и потому может помочь своим небесным заступничеством и нам, кто еще не прибыл к тихой и беспечальной гавани.
— Святая Суламифь! — кричат в народе.
— И среди первых помянем святую Суламифь, а по-гречески Ирину, принесшую огонь веры на этот Остров. — Епископ воздевает бусы над головами людей. — Вы и сами знаете историю ее жизни. Не удостоились мы пока обрести ее тело, чтобы почтить его и совершать над ним евхаристию, ибо кровь мучеников есть семя Церкви. Но остались бусы, хранящие тепло ее пальцев — их перебирала она, читая молитвы. И пусть свои святыни и мощи хранятся в Риме и Александрии, в Антиохии или в том новом городе, который строит на берегах Босфора благочестивый Константин, — есть своя святыня и у вашего Острова. Есть у него своя небесная покровительница, совершившая апостольский труд и принявшая из рук Отца, я уверен, венец, равный апостольскому.
Родилась она в Святой Земле и неустанно подвизалась в благочестии и любви к ближнему. В Нероново гонение она была сослана на этот Остров, но и это содействовало Церкви ко благу: она несла Слово Божье жителям этой земли. Нечестивый центурион, стоявший здесь со своим войском, принуждал ее отречься от веры. Он действовал и лаской, и уговорами, обещая, что освободит ее и осыплет милостями, если она принесет жертвы языческим богам, а когда увидел, что она непреклонна, повелел ее бичевать. Много было нанесено ей ударов, но блаженная лишь благодарила Бога, а раны ее немедленно затягивались. И так она обратила к Богу сердца многих островитян.
Наконец, подвергнув ее самым страшным пыткам, о которых не подобает и говорить, мучитель низверг ее связанной в море. Он думал остановить тем самым распространение нашей веры — но лишь содействовал ей. Так на Острове возникла община христиан, так на небе появилась у нее заступница и молитвенница. Ваши деды, ваши отцы собирались тайком, а многие были преследуемы за свою веру и даже убиваемы, как и святая Суламифь. Все мы вынесли, все претерпели, и сегодня перед нами открыт широкий путь. Христианство более не гонимо.
Будем же помнить об этом подвиге. Будем неустанно благодарить Бога, Его святых и земные власти за мир и покой, которым мы наслаждаемся. И будем, дорогие братья и сестры, помнить, что гонения могут по грехам нашим и вернуться.
— Не дай Боже! — крикнули в толпе.
— Могут, братья. Будем мужественны и боголюбивы, как эта святая, чье имя означает «мир». Будем терпеливы в скорбях и милосердны ко врагам, какой была и она. Будем едины и верны в любви Бога Отца, в жертвенной крови Сына и в благодати Святого Духа! И да пребудут с нами молитвы святой Суламифи.
— Аминь!
Горы, кажется, дрогнут от этого могучего выдоха сотни голосов. А епископ разворачивается и заходит внутрь храма, совершать таинство.
— Отче! — кричит женщина из толпы, — дай к ним прикоснуться! Я три году молю святую, да пошлет мне чадо!
Епископ не слышит или делает вид. Он священнодействует. А той женщине объясняют подруги: сейчас не время. Она согласна подождать, после трех-то лет. Теперь Суламифь обязательно исполнит ее просьбу — сам епископ с материка держал ее бусы!
Пресвитер Марк жадно глядит на уверенные руки Адриана (три пальца на левой руке искривлены — это память о том же, о чем и шрам на лице). Марку редко доводилось бывать в базиликах, да и то самых маленьких, он совершал евхаристию в собственном доме или в других домах. А когда народу становилось много (и ведь число верных росло год от года!) — под открытым небом, на том самом холме, где, по преданиям, претерпевала мучения святая Суламифь. И вот теперь у них есть базилика — царский дворец для Христа, и ничего, что совсем небольшой.