Мы находились совсем недалеко от суши, когда вдруг опустился такой туман, что стало трудно даже попасть пальцем себе в глаз. Хотя гребли мы уже довольно долго, по-прежнему не было видно ни земли, ни домов. Мы так долго работали веслами, что начали уставать. Тут уже поняли, что заблудились и нет никакого толку надрываться впустую. Остановились совсем. Священник спросил нас, почему мы бросили грести. Мы сказали ему, что должны были, потому что давно доплыли бы до земли, кабы не сбились с пути. Священник принялся читать из церковной книги, и в эту самую минуту один мужик из команды разглядел скалу или утес, и мы поплыли в ту сторону, но, увы, отклонились от курса на три мили.
В общем, появился какой-то просвет, так что мы сумели достичь гавани, хотя уже вечерело.
Вскоре священник снова присоединился к нам, и когда мы продолжили путь, час был уже поздний. Кто-то из команды глянул вверх — и, представь себе, увидел у пристани двоих парней. У них лилась кровь — пьяные, они то и дело падали и расшибались. Но что было самое важное, один из них как раз и был тот, чья мать лежала при смерти, — сын ведьмы. Так мы добрались до дома и отдыхали в тот день ничуть не больше, чем когда выловили кучу рыбы.
Вот как тает понемногу человеческая жизнь, и большая часть ее проходит без малейшей пользы. Я провел целую неделю, совсем не нарезав торфа, хотя с самого начала решил этим заняться; но, по крайней мере, наловил изрядно рыбы.
Старая ведьма прожила после этого еще несколько дней. А потому появилась другая работа: поехать в город и привезти оттуда все необходимое — для поминок. Обычно члены семьи зовут священника и сами все нужное для поминок привозят. Но с той поры ничто не обходилось без моего участия, потому что сын ее все время торчал у нас в дверях и просил помощи. Ему это было несложно, двери-то наши были рядом, и разделяло их лишь несколько ярдов, а я, разумеется, не отказывал ему ни в чем. Таков был конец седой женщины из дома напротив, и могу заверить: пока она была жива, я никогда не чувствовал себя бедняком, а если и чувствовал, то уж точно не из-за нее.
Мы отправились в путь в большой лодке с неводом, нас было восемь человек, четыре весла — по двое на каждое из трех весел, один человек еще на одном весле, и один на руле. Мы приплыли в Дун-Хын, взяли там лошадь и отправились в дорогу. Трое в повозке — двое с Острова, хозяин лошади, а с ними еще женщина: есть такой старый обычай, чтобы на каждых поминках была женщина. Всю дорогу я не разговаривал — из уважения к сыну покойной — и думал, что лошадь никогда не доберется куда нам надо, но нет, дотянула.
По ведьме справили хорошие поминки — не хуже любых других. Каждому полагалось по пинте темного пива и по рюмке спиртного. День, когда ее хоронили, выдался очень погожим, но их семейное место упокоения было довольно далеко отсюда, у церкви в Фюнтра. В этом приходе имелась таверна, и в обычае у тех, кто хоронил, было выпить за упокой души. Большинство из нас в тот день отправились туда тоже. Те, кто не пошел, собрались домой. Когда мы вернулись, было уже довольно поздно. Прочие остались в Приходе до следующего дня и воротились домой около полудня.
В общем, все, что следовало, мы сделали, но, как говорится, мертвый живого не кормит, и всем нам приходилось решать, чем необходимо заняться срочно. Приближалось время резать торф, а потому всякий, как только был готов, отправлялся в холмы. Моя собственная лопата из болота не вылезала вообще. Мне все равно было, что происходит вокруг, лишь бы нарезать торфа, пока сухая погода не наступила. Вот я и не успокаивался, если черенок лопаты в кулаке не сжимал.
Мне прекрасно работалось бо́льшую часть дня, и я переделал уже изрядно, когда мимо меня прошли молодые женщины с Острова, гнавшие домой коров.
Молодые женщины
Подойдя ко мне, одна из них взялась дергать меня за ухо, вторая — вырывать лопату из рук, а две другие ждали случая опрокинуть меня спиной в болото, чтобы надо мной посмеяться. Если одна не собиралась надо мной потешаться, так другая уж наверняка замышляла. Да и пусть бы — я понимал, что в этот день уже нарезал сколько надо торфа, когда увидал копну волос первой из тех девиц. Как и большинство молодых женщин в те времена, они были порядком диковаты в обхождении. Я немного встревожился из-за них, и они уж точно заставили меня прекратить работу. Ничего удивительного: шесть молодых девок, готовых показать себя, пышущих жаром и силой, что бы они ни ели и ни пили. Но ведь печь хорошо, когда мука есть, вот и с ними было так же. Дородные, крепкие, здоровые и ловкие, как рыба в море, которой все равно, что там на обед, — вот и этим было все равно. Хотя они меня порядком подзадержали, я ничуть не разозлился и не обиделся. Правда. Было бы даже странно, если б оно было иначе. Их захватила страсть молодости, и, разумеется, я тоже был вправе ее ощутить. Уж точно много было молодых людей вроде меня, которые предпочли бы резвиться с такими девицами, чем собрать весь торф в горах. Больше всего я опасался, как бы эти шестеро не собрались вместе, чтобы снять с меня штаны, но никому из них не пришло на ум такое сделать.
Через несколько дней после этого, то есть в день, когда я намеревался закончить работу перед Новым годом, мне, представь себе, попалась на пути та же самая стайка молодых женщин. Они гнали домой коров и опять замышляли свои обычные проделки. И, разумеется, обнаружили меня. Побежали ко мне, швыряя в меня чем попало и отпуская самые разные шутки. Раз я уже закончил резать торф, то сказал себе, что проведу остаток дня, веселясь с ними. Среди этих шестерых не было ни одной, кто не пошел бы со мной с удовольствием, если бы я только подмигнул. Но если я кого и примечал в это время, то среди этих ее точно не было. Я решил не упустить ни одной возможности хорошенько потешиться с ними, чем, собственно, и занялся.
В конце концов нарядные женские тряпки истрепались так, что вряд ли уже хоть чего-нибудь стоили, и, как ни устал, я теперь совершенно взбодрился, потому что эти шестеро бросались друг на друга, опрокидывались задом кверху и сразу же вскакивали, и очень часто при этом становились видны такие части их тела, которые солнце никогда еще не освещало прежде.
Долго я помнил тот вечер — и помню его до сих пор. Мудрец сказал: «Женщины — это такая материя, рядом с которой мужчине лучше не находиться». Со мной все было именно так, потому что с тех самых пор они отвлекали меня от любых моих занятий.
Глава одиннадцатая
Я задумываю новый клохан. — Мой славный щенок потерялся. Отец вынимает его из дыры. — Добыча тюленей. — Дядя Диармад едва не тонет. Я спасаю его.
Я нарезал весь торф, сколько нужно, и был вполне доволен, но с ним предстояло сделать еще многое, когда установилась сухая погода и он высох. Вот я и решил провести еще один день за тем, чтобы соорудить хороший клохан[74], куда мне нужно было всего лишь сбросить торф, как только он просохнет, иначе я задержался бы еще на один день. День стоял сухой, с порывистым резким ветром, вполне подходящий, чтобы всем этим заняться, и, собравшись с силами, я отправился на холм. Дойдя до вершины, я разделся до рубашки, потому что место, где я собирался работать, давало достаточно укрытия. Я начал работать в старой печи для обжига, которую не трогали уже сорок или шестьдесят лет, стал ее расчищать и сооружать из камней новый клохан. Проведя там уже прилично времени, я взял к себе щенка. Я ничего не заметил, покуда он не проскользнул у меня между ног и не кинулся вперед, в дыру под каменной плитой. И так далеко он успел забраться, что мне его совсем уже не было видно.
(До этого я уже упоминал о молодых женщинах и о том, как я всегда боялся, что из-за них не смогу доделать свою работу. И я был прав, потому что, когда увидел, как они сбились вместе, мне не пришло в голову ничего лучшего, чем подозвать одну из них к себе, будто тогда у меня на это была куча времени.)
Так вот, от меня убежал мой замечательный щенок, а он был действительно очень славный. Мало того, у него было приятное и громкое имя. Мы перебрали имена всех ирландских фениев, чтобы найти для него подходящее, и решили назвать его Оскаром. Мне пришлось отложить всю дневную работу из-за этого щенка, происшествие отвлекло меня от любых планов и той работы, которую я непременно должен был сделать. Я пригнулся и стал высматривать его под камнем, и около дюйма его хвоста мне было видно. Я принялся звать его, но это ни к чему не привело, и я понял, что он застрял.
Вот же незадача. Нового хранилища для торфа я не сделал, у меня пропал щенок — и к тому же я боялся, что на меня рассердится отец, потому что это он принес Оскара из Дангян-И-Хуше, протащив его на спине в корзинке все восемь миль пути.
В кармане у меня нашелся большой крюк и хороший шнур, который я привязал к черенку лопаты. Я протолкнул его в дыру как можно глубже. Щенка удалось зацепить крюком где-то за его зад. Я потянул его к себе, и он легко выскочил обратно с крольчонком в зубах. Крольчонок был мертвый, щенок уже отъел у него переднюю лапу. Когда я вытащил лапу у него из пасти, Оскар одним прыжком скрылся в той же самой дыре, и снова его совсем нельзя было разглядеть, я поэтому был не очень доволен собой.
Когда пришел домой, настроение у меня было не слишком радостное. Взял крольчонка, подвесить. Еда, разумеется, была уже готова, и я пошел к столу.
— Должно быть, — сказала мама, — это щенок поймал тебе кролика.
— Да, — сказал я. — А теперь он за это поплатился.
— Это как же? — спросила она. — Он что же, упал со скалы?
— Да не то чтобы. Но он теперь в дыре под камнем.
И я рассказал ей обо всем с самого начала: и про то, как я достал щенка крюком, и про то, как он тут же рванул обратно под камень, туда, где он и останется навеки.
— Не беспокойся, — сказала она мне.
Пока я все это рассказывал, отец не произнес ни звука. Я подумал, что он готовится меня отпотчевать и вот-вот я услышу его замечания и ругань. Я предположил, будто он понял все так, что щенок убежал из-за моей беспечности.