Всякому, кто возьмет эту мою книгу в руки, сколько бы он за нее ни заплатил, да воздаст Бог семикратно здоровьем и благополучием! И да укажет Он всем нам путь в Царствие Небесное!
Конец. Марта 3, 1926
Томас О’Крихинь
Большой Бласкет
Глава двадцать четвертая
С Бласкета, сентября 27, 1928. — Вот я и докатился до конца моей истории. — Взгляд назад, на жизнь и прожитое. — Мы простые бедные люди. — Это скала посреди Большого моря. — Добросердечие и веселье покидают этот мир. — Теперь я стар. — Я помню себя у груди своей матери.
С Бласкета
С[ентября] 27, 1928
Во имя Бога
Вот я и докатился до конца моей истории. В ней нет ничего, кроме истины. Мне нет нужды ничего выдумывать, поскольку времени прошло немало и многое до сих пор у меня в голове, как многое бывает собрано в голове пожилого человека, на случай если кто-нибудь захочет его об этом спросить.
Вместе с тем я по большей части записал то, что было мне интересно. Я наблюдал за тем, что увлекало меня сильнее всего, с самого начала, с тех пор как первые образы запечатлелись в моей памяти.
Кроме себя я вовлек в повествование и других: эта работа не была бы сделана как следует, если б не была сделана полностью. К героям моим у меня не было ненависти, ибо всю свою жизнь я провел среди них, и мы друг с другом не рассорились. Я по-прежнему не знаю, какого цвета изнутри здание суда в Дангян-И-Хуше. Я также не помню, чтобы кто-либо с кем бы то ни было судился по закону, за исключением единственного случая: моя сестра привлекла к суду брата своего мужа и еще одного человека.
Она вышла замуж в этой деревне, но ее муж прожил после этого всего несколько лет. Они обитали в старом доме, а брат мужа жил в своем доме на Большой земле. Покойный муж оставил все сироте и его матери. Затем вдова покинула семью мужа и отдала ребенка нам. Моя мама вырастила его как полагается.
Тем временем мать сиротки уехала в Америку и провела там четыре года; брат ее мужа, когда она уехала, вернулся в старый дом ожесточенным. Возвратившись из Америки, моя сестра стала искать справедливости для мальчика, но поиски принесли ей мало пользы. Ее деверь присвоил себе все права и обобрал племянника до нитки. Она привлекла его к суду и быстро взыскала с него все, чего требовала. Это был единственный судебный процесс на Острове, о котором я знаю, со времен дела о бурой овце в Трали. Только того дела сам я не помню, разве что в общих чертах, потому как оно до сих пор на устах у людей и будет всегда, ибо долго стирается память о злых делах.
Мы простые бедные люди, которые ведут счет своей жизни день за днем. Я думаю также, что мы никогда не были скупыми и алчными. Мы были обучены своему ремеслу и довольны тем путем, которым назначил нам идти Господь, благословенный вовеки: все делать без лености и вспахивать море — часто не зная дороги вперед, но надеясь на Бога. У нас есть разница в убеждениях, у всех нас — свои собственные достоинства и мелкие недостатки. Я не скрывал ни достойных черт, ни мелких недостатков, что были нам свойственны, но также не скрывал я и никаких невзгод и лишений из тех, что выпали на нашу долю, потому что не было у нас иного пути, кроме как пройти через них.
Этот Остров — скала посреди Большого моря, и очень часто пенящиеся воды обрушиваются силою ветра так, что ты в состоянии высунуть голову не больше, чем кролик, сидящий у себя норе, когда снаружи бушует море и хлещет ливень.
Нередко мы выходили в море ранним утром, как только выдавался погожий день. Мы должны были заниматься этим, поскольку рыбная ловля была основным источником нашего существования. Но под вечер люди на Острове часто сетовали и беспокоились, если ясный день оборачивался ненастьем. Нет способа описать все несчастья, сопровождавшие такой лов рыбы. Думаю, это худшее из всех занятий, за которые я когда-либо брался. Очень часто море вздымалось прямо над нами, так что мы не видели ни земли, ни берегов. Длинными, бескрайними холодными ночами мы сражались с морем, нередко без всякого оснащения, уповая лишь на помощь Божию. Редко в наши сети приходил желанный улов, но нам случалось обрезать их и отдавать на волю волн и рыбу, и саму сеть, а ведь она была так дорого куплена. В другие ночи после тяжелого труда на лове наши нэвоги были полны, а мы по-прежнему находились в открытом море, не в силах доплыть до гавани и достичь земли. Прилив вздымался, затопляя все до зеленой травы. Внезапный шторм обрушивался на отмели и сносил в море посевы и плодородные земли. Приходилось ставить паруса и уходить от непогоды: кому-то из нас — в Изогнутую гавань, кому-то — в гавань Фюнтра, а прочим — в Дангян-И-Хуше. Потом мы снова возвращались домой, против ветра, — только затем, чтобы опять выйти наудачу следующим утром.
Вот почему нас нельзя сравнивать с жителями больших городов, владеющими гладкими сочными лугами. У нас есть свои недостатки, и если мы и признбем их, то скорее когда выпьем капельку в общей компании. Выпивка действует на нас более, чем на всех прочих, поскольку мы постоянно утомлены и истощены нашей жизнью, словно лошадь, которой нет ни минуты покоя и роздыха.
Жизнь в то время бывала к нам добра. У кого-нибудь из нас всегда находился шиллинг, еда была обильна, вещи дешевы — и выпивка тоже. Но не сама выпивка пробуждала нашу жадность к ней, а желание пережить веселую ночь вместо всех тягот, что мы пережили до этого. Капля повышала нам настроение, и мы снова и снова проводили день и ночь в обществе друг друга — всякий раз, как представлялась возможность. Все это ушло, добросердечие и шумное веселье покидают этот мир. Затем мы собирались домой и вели себя любезно и достойно после всех буйств, словно дети одной матери, никакого вреда и ущерба не причиняя друг другу.
Я написал в подробностях о многих событиях, что происходили с нами, желая, чтобы где-то осталось воспоминание о них. Я постарался описать характер людей, что окружали меня, чтобы и о них осталось свидетельство после нас.
Потому что подобных нам не будет уже никогда.
Теперь я стар. Возможно, за время моего существования, вплоть до сего дня, происходило со мной и многое другое. Если бы только вспомнить.
Люди приходили в этот мир, пока я жил, и ушли. Осталось всего пятеро тех, кто старше меня на этом Острове. Все они получают минимальную пенсию, а мне осталось всего несколько месяцев до того же срока. Срока, которого я не выбирал. По-моему, он пугает смертью, хотя есть множество людей, какие предпочти бы быть старыми, но с пенсией, чем молодыми при ее отсутствии. Это люди жадные и напуганные.
Я помню себя у груди своей матери. Она носила меня на холм в корзине, в которой таскала торф. А когда корзина была полна торфом, я возвращался у нее на руках. Я также помню, как был мальчиком, молодым мужчиной в расцвете своих сил и достоинств. За время моей жизни до сей поры приходили голод и изобилие, упадок и процветание. Они могут научить многому того, кто замечает их.
Однажды Бласкет останется без единого из тех, кто упомянут мною в этой книге. И без единого, кто будет помнить о нас. Я благодарен Богу, что он дал мне возможность вынести в жизни все, что я увидел и испытал, — не понапрасну: когда я уйду, люди будут знать, какая жизнь была в мое время.
И пусть меж соседями — теми, что жили в те годы, и теми, что живы до сих пор, — пускай между мною и всеми ними не останется ни одного горького слова.
И вот еще что: нет на свете страны, местности или народа, где человек не умел бы сделать что-то лучше других. С тех пор как зажгли первый очаг на этом Острове, никто не описал, какая жизнь была тогда. И пусть награда причитается тому, кто это сделал. Эта книга расскажет о том, как островитяне жили в старые времена. Моя мать резала торф, а я у нее ходил в школу до восемнадцати лет[146]. Надеюсь, что Бог вознаградит ее и моего отца в Царствии Небесном и что все мы — и я, и каждый, кто читает эту книгу, — встретимся там, на райском Острове.
Возможно, теперь не осталось ни хвостика, и добавить больше нечего. Если попадутся слова, которые тебе не понравятся, просто не обращай на них внимания.
Томас О’Крихинь
Приложения
Приложение 1
Дома, которые у нас были прежде: их строительство и убранство. — Куры под крышей дома. Цыплята, падавшие на стол. — Самые важные предводители Острова. — Приборы для освещения и еда, которой мы питались.
Нелишне, быть может, привести здесь краткое описание того, как мы устраивали жизнь во времена моей молодости. В особенности потому, что жизнь, какой она была тогда, ушла безвозвратно, и воспоминаний о ней сейчас не осталось ни у кого, кроме разве что немногих стариков. Что касается домов, в которых мы жили, когда я был молод, и еще долгое время после этого, то они не походили ни на какие другие. Некоторые смотрелись наряднее прочих, но остальные были совсем никудышные. В некоторых было всего десять футов длины и восемь ширины, а в других — и по пятнадцать, и по двадцать. Желая разделить дом, в нем посередине ставили шкаф, который одной стороной прилегал к стене, а с другой с ним соприкасалась перегородка. Возле него — две кровати для людей. Под одну водворяли двух свиней, а под второй хранилась картошка. Между этими двумя кроватями, напротив торцевой стены, размещали большой сундук. По ту сторону перегородки, на половине кухни, весь день или часть дня находились жильцы — наверно, человек десять. Рядом с перегородкой был курятник, в нем куры, а неподалеку от них наседка в старом горшке. По ночам там же располагались: корова или две, один-два теленка, осел и пара собак, которые сидели привязанными к стене или сновали по всему дому.