— Да, да, именно.
— У каждого много разных «я», — мягко сказала Некка.
Я хотел было сказать, что то «я», которое стоит передо мной, кажется мне прекрасным, но мне не хватило смелости.
Мы подошли к ложбине, куда все остальные уже успели спуститься по уступистому склону, поросшему кружевом мха и кривыми, цепляющимися за камень деревцами. Дно ложбины было круглое, и полноводный ручей стекал вниз по бурым камням, образуя песчаные запруды. Наверху высились величественные сосны, казалось, достававшие до неба. Солнечный свет падал в ложбину, пронизывая синеватые тени снопами бледно светящихся лучей.
Рассевшись на траве, мы наскоро перекусили. Снова все были вместе; почти никто не разговаривал. Взгляды блуждали по освещенным вершинам крутых скалистых утесов на юго-востоке.
— Кто хочет прогуляться? — спросила Эттера, поворачиваясь ко мне.
— Я хочу, — откликнулся я. Больше нас никто не поддержал.
Мы шли не спеша, но и не останавливаясь, вверх по течению ручья, русло которого пролегало посередине склона. Склон был очень крутой, но весь в больших валунах, оплетенных корнями, так что путь всегда можно было отыскать, хотя и не без помощи друг друга. Примерно через час мы, задыхаясь, добрались наконец вершины гряды, в пятистах-шестистах футах над поляной, которая отсюда, сверху, казалась темно-зеленым пятном в обрамлении древесных крон.
Обратный путь занял гораздо меньше времени, хотя при подъеме склон казался не таких крутым, как при спуске. Когда мы проходили мимо глубокого озерца, Эттера остановилась и заявила, что намерена искупаться. Я спустился пониже. Раздевшись донага среди нагромождения огромных теплых валунов, я погрузился в ледяную прозрачную воду и, наконец умиротворенный, весь в блестящих каплях, выбрался на берег, тем не менее не отважившись вдоволь погреться на солнышке из-за опасения, что Эттера может меня увидеть.
Чувство расслабленности и покоя окончательно овладело мной, когда мы вернулись на поляну. Прислонившись к стволу дерева, я следил, как плавно колышутся ветви сосен, тонул взглядом в глубокой и чистой синеве небосвода, куда устремлялись вершины скал, — и все это отражалось во мне, не претворяясь в слова. Неподалеку от меня неутомимая Эттера, которой помогали Некка и Пат, заканчивала приготовления к ужину. Мою помощь вежливо отклонили. Дорн отправился прогуляться вниз по течению ручья. Наттана и Неттера взобрались на склон, противоположный тому, по которому мы спускались в ложбину, и скрылись из виду, только их голоса время от времени доносились до нас; наконец послышались и звуки дудочки, похожие на птичье пенье, — высокие пронзительные трели, то резко умолкающие, то вновь, так же неожиданно, нарушающие тишину.
«Вот, — подумалось мне. — Вот он, Золотой век». Там, у меня дома, никто из собравшихся на пикник никогда не обращал внимания на красоту окружающего, все были сосредоточены на себе, на своих делах либо хохотали и болтали без умолку, и уж конечно больше всего в таких случаях ценились «компанейские ребята», заводилы и спорщики…
Но птичка-дудочка была такой человечной. Я не мог устоять перед соблазном взглянуть на сестер, и, когда уже почти поднялся до того места, где они сидели, мелодия резко оборвалась. Притихшие Неттера и Наттана молча глядели на меня. Как птицы на ветке, они сидели рядышком на упавшем стволе, и длинная зеленеющая ветвь изогнулась над их рыжекудрыми головами. Я подошел, и сестры подвинулись, освободив мне место посередине, но, как только я сел, Неттера встала.
— Я, пожалуй, пойду помогу, — сказала она и побежала вниз.
Наттана подавила смешок, а когда я взглянул на нее, вдруг отвела глаза.
Смущенный тем, что помешал Неттере играть, я не мог вымолвить ни слова. Наттана сидела, зажав руки между колен, и ее повернутое в профиль лицо светилось мягким алебастровым, словно изнутри идущим светом на фоне окутанного синеватой дымкой леса.
Дудочка Неттеры запела снова — внизу. Наттана вздрогнула и неодобрительно то ли вздохнула, то ли фыркнула.
— Перестань, Неттера! — приказала она, и трель резко оборвалась.
Потом, обратившись ко мне, сухо спросила:
— Как прогулялись?
— Прекрасно. А на обратном пути еще и искупались — просто замечательно.
— А Эттера тоже купалась?
— Да, в верхнем пруду.
— Я думала пойти.
— Мне хотелось, чтобы вы пошли.
— И сейчас думаю. — Она коротко рассмеялась. — Лучше я пойду.
— Почему, Наттана?
Она едва заметно передернула плечами и сквозь зубы ответила:
— Да так… Ходьба — это полезно!
Несколько мгновений мы молчали.
Наттана пристально глядела на меня. Казалось, воздух дрожит. Я почувствовал себя на грани чего-то очень больного, то ли очень сладостного, и мне захотелось найти защиту в словах.
— Позавчера, — сказала Наттана, — казалось, что два дня — это так много. Как быстро они пролетели!
— Да, это правда.
— И все же вы успели хотя бы немного узнать нас, а мы — вас.
— Я рад этому. Теперь я чувствую себя в Островитянии почти как дома.
— Почему?
— Потому что я встретил всех вас.
— Мы похожи на тех, кого вы знали дома?
— Да, Наттана, очень. Разницы почти нет.
— Может быть, вы увидите, что разница есть, когда больше узнаете островитян.
— А я похож на мужчин, которых вы знаете?
— Да, похожи. — Голос ее звучал глухо и дрожал.
— В чем?
— Вы вправду хотите, чтобы я сказала?
— Скажите, а то я начинаю бояться, что это что-то нехорошее.
— Ах нет!
— Так вы скажете?
— Просто дело в том, что вы ощущаете вещи скорее розовыми, чем красными.
Я в удивлении откинул голову. Наттана поглядела на меня встревоженно, широко раскрытыми глазами.
— И не только вы так, — поспешно сказала она. — Наверное, это все иностранцы. Они живут так, как будто…
— Почему вы так решили?
— Мне кажется.
— Вы чего-то не договариваете. Скажите, прошу вас.
— Простите, Ланг! Я сделала вам больно.
— Вовсе нет! Но вы заставили меня задуматься.
Снизу донесся призывный голос дудочки.
— У них все готово, — сказала Наттана, вставая.
— Постойте, назовите хотя бы одну причину! — воскликнул я, протягивая руку, чтобы удержать девушку, но в последний момент подавив это желание.
Наттана обернулась и взглянула мне в лицо.
— Да, я сделала вам больно, — произнесла она.
— Но назовите же хотя бы одну причину!
— Вчера вечером, когда вы танцевали вальс… Наши мужчины на вашем месте чувствовали бы себя совсем иначе.
Она отвернулась.
— Наттана! — воскликнул я. — У нас все к этому привыкли. Теперь я понял, что здесь так не принято. Дорн сказал…
Ее лицо вспыхнуло.
— Теперь я очень жалею, что уговорил вас танцевать со мной, — продолжал я.
— Мне было приятно, — сказала Наттана. — Но мне кажется, это странная привычка, когда мужчина и женщина обнимаются и ничего не чувствуют.
С этими словами она побежала вниз. Я бросился следом.
Мы ужинали, сидя кружком на траве под высокими деревьями. Полосы солнечного света падали почти отвесно; воздух посвежел, цвета стали ярче. Тонкая струйка дыма, извиваясь, поднялась над костром, от которого веяло сладковатым смолистым духом.
На ужин был салат, овощи, индейка, тонко нарезанный поджаренный хлеб с легким привкусом ореха, мясной рулет, легкое прозрачное красное вино, печенье с изюмом, виноград и ранние яблоки.
И снова все это, как никогда, напомнило мне Золотой век, хотя слова Наттаны не давали мне права считать себя частью этой картины. Словно угадав мои мысли, Эттера завела речь о том, как ей жаль, что мы уезжаем.
— Всегда так, — сказала она. — Не успели мы хорошенько узнать Ланга, и вот он нас покидает.
— Надеюсь, он еще вернется, — сказала Некка.
— И я надеюсь! — воскликнула Неттера, а Пат взглянул на меня с дружелюбной улыбкой. Наттана промолчала.
— Я с радостью приеду снова, если смогу, — сказал я.
— Конечно сможете! А почему нет? — рассудительно произнесла Эттера.
— Вполне возможно, тебе снова придется проезжать здесь, — предположил Дорн.
— Мы надеемся, что вы специально навестите нас, — ласково сказала Некка, — а не станете дожидаться, когда это будет по пути.
— Да, вы должны приехать! — сказала Неттера, склонив голову набок и внимательно на меня глядя. — Приехать и побыть подольше.
На душе у меня стало легче, хотя я и не верил, что вернусь.
Ужинали не торопясь. Беседа прерывалась долгими паузами. О политике говорили мало, да я и не следил за разговором, думая о том, почему же все-таки мои чувства скорее розовые, чем красные, что это значит… И так ли это?
Когда ужин закончился, все остались на своих местах, молча вслушиваясь в зачарованную тишину.
Наттана встала и подошла ко мне.
— Не хотите пройтись? — спросила она, отводя взгляд.
— Только помни, что нам нужно выехать до темноты, — сказала Эттера.
Мы стали спускаться по ложбине, между высоких деревьев, в лучах волшебного света. Сзади раздались звуки дудочки, похожие на нежный голос флейты, и Наттана глубоко вздохнула.
Я не знал, что сказать. Вечер шел на смену дню, и кругом становилось все красивее. Глубокие тени легли под деревьями, а вода в заводях ручья была настолько прозрачна, что скорее просто угадывалась, чистая, прохладная. Мы перешли ручей, ступая по плоским камням, и стали подниматься по склону.
Наттана нагнулась над синим цветком, похожим на горечавку, и коснулась его лепестков тонкими белыми пальцами.
— Милый цветок, правда? — спросила она, поднимая на меня глаза. В этот момент она была так красива, что казалась не живой девушкой, а прекрасной куколкой.
— Да, — ответил я, жалея, что у меня не хватает смелости сказать Наттане, что прекрасен не цветок, а она сама.
Мы пошли дальше.
— Наш дом — ваш дом, — сказала Наттана низким голосом. — Вы меня понимаете?
— Да, Наттана. Я приеду опять.
— Мне хотелось сказать вам это наедине, чтобы никто не слышал.