Наттана стояла в ожидании, пока старшая сестра не закончит раздачу писем.
— А тебе, Наттана, ничего, — злорадно сказала Эттера.
Наттана пожала плечами и, ни на кого не глядя, ушла в мастерскую.
Я присел прочесть письмо Дорна.
Вначале мой друг сообщал события политической жизни. Дипломатическая колония окончательно разделилась, так и не придя к единому мнению относительно передачи Феррина в международное владение. Однако граф фон Биббербах собирался задержаться еще на несколько месяцев. Переговоры продолжались с учетом принятых решений. Лорд Дорн был серьезно настроен вновь восстановить пограничные дозоры вне зависимости от согласия или несогласия графа.
Последнее известие глубоко взволновало меня. Ведь если охрану границы будут нести солдаты, то необходимость в патрулях Дона отпадает и я стану свободен. Взбудораженное, радостное чувство овладело мною не потому, что неожиданная новость клала конец моим страхам — я по-прежнему надеялся, что смогу быть полезен, и стремился навстречу опасности, — а потому, что теперь я не был так привязан к Верхней усадьбе.
Надо было немедленно поделиться новыми известиями с Наттаной.
Но прежде дочитаю письмо. Некка приняла хозяйство у Файны. Теперь она была одной из Дорнов. Мой друг чувствовал себя бесконечно счастливым…
Начало следующего абзаца заставило мое сердце учащенно забиться:
«Дорна останавливалась в Западном дворце, мы несколько раз виделись, а потом она приезжала на Остров. У нее все прекрасно, и, сдается мне, теперь она своего счастья не упустит. В марте она должна родить, и просила, чтобы я сообщил тебе об этом…»
Внезапно замужество Дорны представилось во всей своей значительности, и я понял, что теперешняя ее жизнь действительно полна. Все, что я пережил с Наттаной, она испытала, будучи женой молодого короля Тора, но у Дорны к тому же будет еще и ребенок.
Я принялся читать дальше:
«Когда дороги подсохнут и можно будет проехать через ущелье Мора, она собирается во Фрайс, где будет ожидать рождения ребенка. В свое время так поступила королева Альвина. По пути она думает остановиться в Верхней усадьбе Хисов и будет рада тебя видеть».
С письмом Дорна в мою жизнь вошло нечто почти неощутимое, однако значительно изменившее ситуацию. И именно сегодня ночью Наттана собиралась прийти ко мне. Жаль, что я не получил письмо днем позже. Но так или иначе, нельзя было скрывать его от Наттаны.
Поднявшись в мастерскую, я протянул письмо девушке. Сидя у окна, она шила мне куртку, закинув ногу на ногу, упираясь носком в пол.
— Вы хотите, чтобы я прочитала?
— Конечно.
Я сел и стал следить за выражением ее лица. Наттана читала медленно и очень сосредоточенно, свет красиво падал на ее обращенное ко мне в профиль лицо. Оно казалось повзрослевшим, даже несколько более своевольным и упрямым, впрочем по-прежнему дорогим и милым. Потеребив одной рукой воротник, она снова лениво опустила ее на колени.
Потом повернулась и внимательно поглядела на меня, хотя лицо продолжало оставаться бесстрастным. Я видел, что она дочитала до того места, где говорилось о восстановлении гарнизонов. Я ждал ее реакции, но она промолчала и продолжала читать дальше. Выражение ее едва заметно изменилось, став отрешенно-далеким, независимым и суровым.
Сложив письмо, она с улыбкой на губах вернула его мне:
— Спасибо.
— Я думал, вам может быть интересно, — сказал я, вставая.
Она вскинула на меня глаза:
— А что вы еще думали, Джонланг?
Как мог я объяснить ей, что происходит у меня в душе? Лгать было нельзя, но где я мог найти искренние, внятные слова? Самыми простыми и искренними были слова любви, но этого не знать она не могла.
— Что же изменится? — настаивала Наттана. — Если лорд Дорн что-то решил всерьез, он этого добьется.
— Изменится ли что-нибудь или нет, решать не нам с вами. Я могу лишь сказать, что вы никогда не были для меня более близки и желанны.
Брови Наттаны сдвинулись, словно от боли. Она тяжело вздохнула.
Я наклонился к девушке и поцеловал ее, но она продолжала сидеть, и тогда я встал перед нею на колени и обнял.
— Вы по-прежнему хотите меня? — спросила она. — Мне кажется, я хочу вас день ото дня все больше. — Она погладила меня по лицу, руки ее дрожали… — Если солдаты вернутся, Джонланг, вы окажетесь здесь не нужны. Неужели вы уедете?
— Не знаю, — ответил я, это была чистая правда, и добавил: — Но если и да, то вы должны поехать со мною.
— Ах нет, Джонланг. Теперь яснее ясного, что я не могу стать вашей женой и уехать с вами в Америку.
Она снова коснулась ладонями моего лица. Выражение ее было сердитым, любящим и непреклонным.
— Разве вы со мной не согласны? — серьезно спросила она.
— Наттана, — сказал я, — в письме домашние не одобряют того, что я отказался от должности, и моих планов на будущее. И я очень хорошо представил, чем скорее всего окажется моя, да и ваша жизнь, если мы вернемся. Но не будем складывать оружие, моя любимая! Конечно, вы не станете счастливы там, как здесь, у себя дома, но я надеюсь, что вы хоть немножко хотите стать моей женой.
Губы девушки сжались в тонкую линию, лицо потемнело от боли.
— Я знала, что этого не избежать, — воскликнула она, — и дорого бы я дала, чтобы этого не случилось!
Я изо всех сил сжал в ее объятиях, и постепенно она расслабилась, а затем еще теснее прижалась ко мне…
— Мы ведь еще хотим друг друга, Наттана!
— Я пойду за вами, если вы попросите меня сейчас.
Поднявшись, я схватил ее руки, но она все еще вырывалась, то плача, то смеясь, пока я, вконец не ослепленный желанием, не поднял ее на руки.
Темнота сгущалась. Наша одежда была в беспорядке разбросана по полу моей комнаты. Мы любили друг друга неистово, ничего не стыдясь.
Сумрачный, неприветливый свет был разлит кругом. Наттана притихла в моих объятиях. На какое-то время давящий, тяжелый покой овладел нами, желание иссякло…
— Сейчас все по-другому, правда? — прошептала Наттана.
— Для меня все осталось таким же, — ответил я, но Наттана явно не поверила мне.
— Поначалу мы были счастливы и не знали тревог, — продолжала она, — теперь же мне хочется, чтобы вы любили меня все больше, но мне всегда чего-то жаль, и я почти чувствую себя виноватой.
Она оказалась честной до конца, и про себя я не мог не признать, что чувствую то же.
— Интересно, это случается со всеми любовниками? — задумчиво спросила она.
— Быть может, просто вечер выдался такой грустный?
— Мне было так хорошо… — шепнула она.
Глядя на тени на потолке, я решил снова попытаться уговорить Наттану стать моей женой. Пусть это будет последняя попытка, но тем тяжелее ей будет устоять…
— Но день еще не кончен, — продолжала она, — теперь же мне хочется, чтобы вы любили меня все больше, но мне всегда чего-то жаль, и я почти чувствую себя виноватой.
Она оказалась честной до конца, и про себя я не мог не признать, что чувствую то же.
— Интересно, это случается со всеми любовниками? — задумчиво спросила она.
— Быть может, просто вечер выдался такой грустный?
— Мне было так хорошо… — шепнула она.
Глядя на тени на потолке, я решил снова попытаться уговорить Наттану стать моей женой. Пусть это будет последняя попытка, но тем тяжелее ей будет устоять…
— Но день еще не кончен, — сказала девушка, — и я думаю, нам надо подниматься.
Одеваться одновременно было невозможно из-за размеров комнаты. Я уступил право первенства Наттане. Как всегда, она словно не ощущала своего тела. Я, напротив, уже очень хорошо узнал его, и оно не казалось мне прекрасным или чувственным.
Цельное поначалу, мое ощущение Наттаны теперь как бы раздвоилось. Плотское желание ослабевало, порой становясь почти болезненным; с другой стороны, все сильнее делалось чувство более сильное, чем дружба, надрывающая сердце нежная привязанность, которая буквально переполняла меня в эту минуту, причем желание в нем начисто отсутствовало. И я знал, что этой внутренней раздвоенности суждено длиться вопреки моей воле.
Когда чуть позже я спустился в гостиную, Амринг, Эк и Атт по-прежнему сидели там, занятые беседой.
— Эттера хочет поговорить с вами, — обратилась ко мне с кривой улыбкой накрывающая на стол Наттана.
На кухне Эттера взглянула на меня с такой явной неприязнью, что мне стало не по себе.
— Дон заходил и хотел вас видеть, — сказала она сухо, презрительно и с укором кривя губы, — но я ни за что на свете не решилась бы побеспокоить вас с Наттаной. Поэтому мне пришлось соврать и сказать, что вы ушли прогуляться. Он ходил на ту сторону перевала и был близко от того их селения… в большой опасности. Ему показалось, что готовится набег. Он хочет выставить дозорных завтра же и просит, чтобы вы собрались пораньше. Я сказала, что вы будете готовы. Правильно я поступила?
— Разумеется.
— Я подумала: а вдруг вы не захотите уезжать?
— Все правильно. Спасибо, Эттера.
Мы обменялись сердитыми взглядами, в глубине которых, однако, таилась признательность.
После ужина я с братьями и Амрингом перешел в гостиную, но был не в состоянии воспринять ни слова из их разговора. Немного погодя, с отчаянно бьющимся сердцем, я вернулся в столовую. Наттана появилась не сразу, неся стопку вымытых тарелок. Она ласково улыбнулась, и я приободрился. Подождав, пока она поставит тарелки, я подошел и взял ее за руку.
— Пойдемте! — сказал я, но умолк, не в силах продолжать. Наттана попыталась отнять руку.
— Куда? Что это значит?
— Поженимся, как это принято у вас: пойдем и все скажем.
Рука девушки обмякла, и я уже думал было, что победил, но вдруг она резким движением освободилась:
— Так, значит, вы решили застать меня врасплох! Ах, Джонланг!
Она стиснула руки, и лицо у нее стало как у готового заплакать ребенка. Слезы появились на глазах…
— Простите, — сказал я.
Резко повернувшись, она бросилась наверх. Я слышал быстрый стук ее сандалий на ступенях, потом громко хлопнула дверь.