ния на перевале окончен. Завтра рано утром молодой Эккли займет мое место, а я поспешу к Наттане. Нетерпение всю ночь не давало мне уснуть.
Незадолго до восхода, неся за плечами тяжелый мешок, появился Эккли, готовый заступить на мое место. Это был худощавый, но сильный юноша лет двадцати пяти, хорошо знавший горы, второй в нашем отряде. У него были карие — пожалуй, слишком широко расставленные — глаза, держался он скромно и дружелюбно, хотя и несколько замкнуто. Он сказал, что приехал верхом и оставил лошадь у нижней сторожки, так что я смогу воспользоваться ею при спуске.
Впервые я спускался по крутым склонам без страховочной веревки, один. Привычность спуска сделала его легче, чем я предполагал, однако и в мастерстве скалолаза я тоже успел поднатореть. Раньше мне было бы страшно, теперь же я испытывал радость, и мысли о Наттане придавали мне новые силы.
За неделю, что меня не было, в долине началась весна. Тропу и дорогу, ведущую вниз, к озеру, развезло, но лошадь Эккли легко двигалась вперед. Чем ниже мы спускались, тем меньше и реже становились лоскуты снежного покрова, уцелевшие между деревьями. В глубине леса деревья были словно окутаны нежно-зеленой дымкой распускающихся почек, воздух ощутимо теплел. Лед все еще сковывал озеро, но то тут, то там на нем виднелись маленькие и большие промоины. Птицы перелетали с ветки на ветку, на солнечном берегу пробивалась зелень и распустились похожие на колокольчики цветы.
Словно для вящей полноты и без того переполнявших меня чувств, Наттана выехала встретить меня. По обе стороны дороги росли кусты, набухшие почки на них полураскрылись, приоткрывая тесно сложенные внутри молодые зеленые листья. Слева лежало озеро, и в свободных ото льда участках воды отражались перламутрово-белые облака и синева неба. Наттана ехала мне навстречу верхом на Фэке, чьи крепкие копытца шумно шлепали по грязи. Девушка была очаровательна, все в ней принадлежало мне: золотисто-рыжие, переливающиеся на солнце волосы, ее белое с зеленым — мое любимое — платье.
Широко улыбнувшись, она помахала мне рукой:
— Привет, солдат!
Я едва сдерживал себя — так хотелось мне поскорей обнять и поцеловать ее.
Она повернула, и мы вместе поехали к усадьбе.
— Я так рад видеть вас! — сказал я, ничего не замечая кругом, кроме Наттаны: ее губ, полных белых рук, голых коленей, соблазнительных, дразнящих. — Вы прекрасны, как сама весна, Наттана. Слишком прекрасны.
— Весна! — воскликнула она. — Дни стали длиннее, чем ночи. И я рада, что я прекрасна.
— Меня так долго не было.
— Но вы в порядке? Вас не ранили? Вы не обморозились?
— В полном порядке.
— Я знала — так должно быть. Во всяком случае, никаких плохих предчувствий у меня не было. У нас все по-прежнему, только… в общем, я все им рассказала про нас.
Это было неожиданное потрясение. Теперь мне нелегко будет встретиться с хозяевами усадьбы.
— Эттера сказала, что уже давно все знала сама и что ей было бы много легче, если бы мы не скрывались.
— А Эк? — спросил я.
— Похоже, он удивился и сказал, чтобы я хорошенько обдумала все, прежде чем выходить за вас. Я ответила, что вы хотели жениться, но об этом не может быть и речи… А Атт — отпустил одну из своих шуточек!
В голосе ее зазвучали сердитые нотки, потом она рассмеялась.
Мы подъезжали к конюшне, слева от дома. Снег сошел с полей, и бурая их поверхность была расцвечена прозеленью. Оба брата, сняв плащи, работали над новым крылом, которое было заметно выше первого. Помахав нам и приветствовав нас криками, они снова принялись за работу.
— Им не хватало вашей помощи, — сказала Наттана. — Вы так нам помогли.
Мы спешились, и я шагнул к ней.
— Подождите, надо отвести лошадей, — сказала Наттана. Она вела себя сдержанно и, казалось, нарочно не спешила, не выказывала особых чувств, хотя я весь дрожал.
— Я позабочусь о тебе, — обратилась она к Фэку, — даже если ему этого не хочется. — И она легко шлепнула по крупу Ролана — лошадь молодого Эккли.
Я схватил ее за руку и привлек к себе, осыпая поцелуями ее лицо, шею, лаская и гладя ее. И снова все в ней казалось мне чудом, и я умирал от желания.
— А теперь, солдат, — сказала девушка, — пойдем в дом.
Я хотел обнять ее, пока мы проходили через открытое пространство между конюшней и домом, но она удержала мою руку.
— Эттера может следить, — заметила она беззаботно, — а впрочем, теперь это не важно…
Однако я чувствовал, что это все еще важно…
— Почему вы называете меня «солдат»? — спросил я.
Наттана рассмеялась:
— Вы похожи. Да и потом, вы ведь и вправду солдат, верно?
За ее словами крылось что-то большее… Неожиданно в голову мне пришла новая мысль.
— Если теперь знают в усадьбе, то скоро узнают и все в округе, — сказал я.
— Ну, округа невелика.
— Дойдет и до вашего отца.
— Да, до него уж точно дойдет. Эттера расскажет… я могла бы и сама, но так не положено.
— Поэтому вы ей и сказали?
— Главное — потому, что без тайн всем жить легче, ну и из-за отца, конечно… Так будет проще. Куда мы сейчас пойдем?
Я провел ее наверх, в свою комнату, и запер дверь.
— Я хочу тебя, — сказал я.
— Еще бы.
— Ты — моя!
— Так возьмите меня. — Голос ее прозвучал довольно невыразительно.
Она ни в чем не противилась мне, но ответное чувство ее было весьма рассудочно и довольно прохладно. Да, я держал ее в своих объятиях, обладал ее телом, но она лишь покорно подчинялась моим ласкам, слишком безвольная, чтобы действительно быть моей.
Когда все это кончилось, во мне произошла какая-то перемена, но что это было? Сбросив навязчивый груз желания, я почувствовал себя легче, но даже тяжелая физическая истома, затуманившая голову, не могла затмить чувство собственного ничтожества и предательства по отношению к самому себе. Кто-то, может быть, назвал бы это любовью, но для меня это была не любовь. Была ли в этом хотя бы апия?
Наттана, по-прежнему сохранявшая полное спокойствие, уверенная в себе, словно спохватившись, что нечто произошло, заговорила, как бы объясняясь:
— Я рада, что могу дать вам это. Мне показалось, вы действительно хотите меня. Я рада.
— Но вы? — вскричал я. — Вы сами?
— Я?.. Но что я?
— Вы сами ничего не испытали.
— Зато вы получили то, что хотели. Разве этого недостаточно? Я не могу влиять на свои чувства. — В голосе ее прозвучал готовый прорваться гнев.
— Достаточно, — солгал я, лишь бы остановить поток слов: ссора сейчас была бы более чем позорной. Девушка глубоко вздохнула, пошевелилась, и я с радостью отпустил ее, но она не уходила, оставаясь лежать рядом.
— Я вовсе не стала бесчувственной, — сказала она после долгой паузы, примирительно и с сожалением, — я умею хотеть, как и прежде, но, похоже, я — это уже не совсем я… Ах, Джонланг, я по-прежнему рада принадлежать вам, когда вы этого хотите.
— Благодарю вас, Наттана.
Она коротко застонала, как от боли.
— Но вы не удовлетворены! — воскликнула девушка.
Разминувшиеся Желания — и в такую минуту! Я стремился к гармонии любви, а не просто к акту, который приносил бы облегчение мне одному. Пусть не тело, но хотя бы ее сердце должно было переживать то же, что и мое. Будучи мужчиной, я неизбежно предавал свое чувство, обладая лишь телом, но она, женщина, могла оставаться холодной и утаивать свои истинные эмоции.
— Нет, вы не удовлетворены, — с чувством сказала Наттана, — даже после того, как вы сделали это со мной!
— Я удовлетворен, Наттана.
Мы лежали молча, не касаясь друг друга, пока она вдруг не встала и не вышла, сказав, что пора готовиться к ленчу.
Эк, Атт и Эттера с нетерпением ожидали моих рассказов о том, что делается на перевале. Наттана держалась очень ровно, постоянно избегая моего взгляда, как если бы я чем-то обидел ее.
Я предложил помочь братьям, но сегодня у них как раз был укороченный день. Тем не менее всегда имелась возможность поколоть дрова. Я решил поработать, привести чувства в порядок, а потом поговорить с Наттаной. Я понимал, что должен первым сделать шаг навстречу. Пока я работал, чувствуя, что все более успокаиваюсь, в дверях появилась Эттера. Я молчал, ожидая, что она скажет.
— Кажется, весна и в самом деле началась, — сказала Эттера. — Я хотела бы уехать на несколько дней.
— Что же вам мешает?
— А кто станет готовить?
— Наттана или кто-нибудь из Эккли.
— Куда бы съездить?
— Я думаю, в Нижнюю усадьбу.
Эттера лукаво посмотрела на меня.
— Волнующие дни, — сказала она. — Подумать только — молодой человек отважно несет дозор на перевале, кругом ходят слухи о готовящихся набегах… и скоро приезжает Дорна.
— Это все новости за последнюю неделю?
— Ну что вы, — ответила она с легким вздохом и добавила: — У вас получалось бы лучше, Ланг, возьми вы другой топор… — С этими словами она удалилась.
Итак, она приходила — дать мне понять, что мы по-прежнему друзья… Все обстояло не так уж и плохо, однако нашу размолвку с Наттаной следовало уладить.
Дверь в мастерскую была закрыта, но на площадку проникал слабый, кисловатый, хотя и отнюдь не неприятный запах, чем-то похожий на запах, стоявший у нас в доме, когда готовили айвовое желе. Разгоряченный работой, я принял ванну и, придав себе как можно более ухоженный и представительный вид, постучал.
— Входите! — раздался из-за двери звонкий голос.
Я вошел.
— Ах, это вы! — радостно воскликнула Наттана.
Полдела было сделано.
В комнате царил беспорядок. Красильный котелок кипел на огне, выпуская тонкую струйку пара. Запах хоть и ощущался здесь сильнее, все равно был растительно-приятным. Наттана сидела с распущенными волосами, в большом фартуке, снизу доверху покрытом пятнами, пальцы — словно выпачканы в йоде, щека тоже была чем-то вымазана.
— Самый ответственный момент, — сказала она. — Если вы не против, я буду продолжать.