ий до их тошнотворного переизбытка даже не шаг, а самое большее, полшага. Но это открытие, как и большинство ее недозрелых озарений, пришло на год позже, чем нужно.
Услышав, как под ногами Неари заскрипели половицы в большом зале – а может, когда лязгнул его огромный топор, – Шай бесшумно выдохнула в щель между передними зубами. Она тряслась всем телом. Она внезапно почувствовала такую слабость, что едва-едва удерживала нож в руке, а уж о том, чтобы размахнуться и ударить им, и речи быть не могло. Возможно, пришло время сдаться. Бросить нож за дверь, на пол, и сказать: «Успокойтесь! Я выхожу! Ваша взяла!» Улыбаться, кланяться и благодарить их за предательство и душевную доброту, пока они будут молотить ее кулаками, или хлестать плетьми, или ломать ей ноги, или делать что-то еще, что взбредет в их тупые башки, пока они будут добираться до места, где ее повесят.
Она знала свою роль в предстоящем зрелище, и та ей совершенно не нравилась. Стоять связанной, пока чиновник будет зачитывать твое имя и список твоих преступлений, надеяться, что тебя помилуют, надеяться до тех пор, пока не затянут петлю на шее, рыдая, умолять о пощаде или сыпать проклятиями, и все это совершенно впустую. Брыкать ногами воздух, вывалить язык, а потом еще и обгадиться на потеху отребью, ничуть не лучше тебя самой. Она вообразила Джега и Неари, стоящих в первом ряду улюлюкающей толпы и глядящих, как она исполняет воровской танец на конце веревки. Вероятно, разряженных еще смешнее, в новое тряпье, которое они купят на полученную за нее награду.
– Х… им! – беззвучно проговорила она в темноте и оскалилась, услышав, как Неари поставил ногу на первую ступеньку.
Шай была целиком сплетена из противоречий – такая вот она была. Еще когда она была совсем крохой, от горшка два пальца, если кто-то говорил ей, как пойдут дела, она начинала думать, как бы устроить, чтобы случилось наоборот. Мать всегда говорила, что она упрямее мула, и винила в этом ее духолюдскую кровь. «Это все твоя проклятущая духолюдская кровь!» – как будто Шай родилась на четверть дикаркой по собственной воле, а не из-за дури матери, затащившей к себе в постель полукровку-духолюда, который оказался (и в этом не было ничего удивительного) никчемным пропойцей.
Нет, Шай будет бороться. Она наверняка проиграет, но проиграет в бою. Она заставит тех подонков убить ее и хотя бы лишит их половины награды. Трудно рассчитывать на то, что подобные мысли придадут руке твердости, но, как ни странно, придали. Ножичек все еще дрожал, но теперь оттого, что она изо всей силы стискивала рукоять.
Для человека, считавшего себя великим следопытом, Неари двигался очень уж шумно. Шай слышала, как у него свистит в носу, когда он остановился, поднявшись по лестнице, совсем близко, так близко, что, если бы не дощатая стена, можно было бы достать до него рукой.
Когда он сделал следующий шаг, доски громко застонали, а Шай напряглась, и каждый ее волосок, казалось, дергался. Потом она увидела его – не бросающимся на нее сквозь пустой дверной проем с топором в кулаке и жаждой убийства в глазах, а крадущимся по галерее туда, куда вели кровавые отпечатки ноги, и его натянутый лук смотрел точно в этом неверном направлении.
Шай доподлинно знала, что, если тебе предлагают подарок, надо хватать его обеими руками, а не ломать заранее голову о том, как выразить благодарность. Оскалив зубы, она кинулась на спину Неари, в ее горле клокотало негромкое рычание. Его голова резко повернулась, блеснули белки глаз, следом повернулся лук и точно так же блеснуло острие стрелы, направленной прямо в то место, которое Шай только что покинула.
Она присела, обхватила его за колени, толкнула плечом в бедро так, что он охнул, вцепилась одной рукой в запястье другой и, задохнувшись от запаха лошади и вони застарелого пота, приподняла задницу Неари. Щелкнула тетива, но Шай уже выпрямлялась, надрываясь, с рычанием, с криком и, хотя Неари был здоровенным и тяжеленным мужиком, она подняла его над перилами так же уверенно, как поднимала мешки с зерном на материнской ферме.
Он на мгновение повис в воздухе, раззявив рот и выпучив глаза от ужаса и изумления, а потом с хриплым возгласом полетел вниз и грохнулся на дощатый пол.
Шай застыла, моргая, не в силах поверить в происшедшее. Кожа на голове горела огнем, и она приложила к этому месту пальцы, почти всерьез ожидая, что дотронется до торчащей прямо из мозгов стрелы, но повернувшись, увидела, что та торчит в стене за ее спиной – это, с ее точки зрения, было куда лучше. И все же кровь склеила волосы и щекотно стекала на лоб. Возможно, она оцарапалась о накладку лука. Добраться бы до лука, и у нее появился бы шанс. Она сделала шаг к лестнице и застыла как вкопанная. В дверном проеме стоял Джег, и его оружие – длинная кривая сабля – чернело на фоне залитой ярким солнечным светом улицы.
– Дым! – заорал он, и она, как кролик, помчалась по галерее вдоль цепочки своих же собственных кровавых следов, направляясь в никуда и слыша, как тяжелые башмаки Джега громыхают по лестнице. Она с разгону распахнула плечом дверь в конце галереи и выскочила на свет, на такой же балкон, проходивший позади здания. Вскочила босыми ногами на низкие перила – лучше просто следовать своему духу противоречия и надеяться, что он выведет-таки ее куда нужно, чем останавливаться для размышлений, – и прыгнула. Перебросила свое тело на ветхий балкончик дома, находившегося на противоположной стороне узкого переулка, размахивая при этом руками и ногами так, будто рассчитывала улететь еще дальше.
Она навалилась на перила грудью, перевалилась на балкон, застонала, ухватилась за доску, напряглась, пытаясь встать, услышала какой-то треск…
Застонали, ломаясь, доски, и все сооружение, источенное дождями, ветрами и солнцем, оторвалось от стены.
И снова для оценки ситуации Шай располагала лишь временем падения. И снова на первый взгляд ситуация показалась не слишком хорошей. Она только-только успела взвыть, как земля, старый недруг, догнала ее – как земля всегда поступала, поступает и будет поступать, – подсекла ей левую ногу и стукнула в бок, так что дух захватило.
Шай закашлялась, потом застонала, потом выплюнула набившийся в рот песок. Совсем недавно, ранним утром, она верно угадала, что это снова случится с нею, но это мало утешало. Она увидела, что Джег стоит на том балконе, с которого она прыгала. А он сдвинул свою шляпу на затылок, захихикал и нырнул в дом.
В кулаке Шай все еще сжимала обломок насквозь прогнившей деревяшки. Малость схоже с ее надеждами. Она отшвырнула его и перевернулась, снова ожидая сильной боли, которая скажет ей, что все кончено. И снова боли не было. Она могла двигаться. Она пошевелила ногами и предположила, что, наверно, сможет встать. Но решила, что это лучше будет оставить на потом. Было довольно-таки вероятно, что встать ей удастся только один раз.
Она выбралась из нагромождения сломанных досок к стене – ее тень дотянулась прямо до дверного проема – и застонала, как от боли, услышав внутри тяжелые шаги Джега. Застонала и принялась отползать на заднице и локтях, таща за собой выпрямленную ногу, спрятав за запястьем правой руки лезвие своего ножика, а левой сгребая в горсть комковатую землю.
– И куда это ты собралась? – Джег пригнулся под низкой притолокой и вышел в переулок. Он и так был крупным мужчиной, а сейчас казался настоящим великаном. На полголовы выше, чем Шай, даже когда она стояла, и, пожалуй, вдвое тяжелее, чем она, даже если бы ей удалось поесть. Он шествовал вальяжной, как ему казалось, походкой, подсунув язык под выпяченную нижнюю губу, небрежно помахивая тяжелым мечом и от души наслаждаясь своим успехом.
– Сумела обдурить Неари, да? – Он еще немного сдвинул шляпу, показав кусочек незагорелой полосы на лбу. – Ты сильнее, чем кажешься. Хотя пацан настолько туп, что мог бы свалиться и сам по себе. Но со мной-то ты таких штук не сыграешь.
Это еще как знать, вот только вместо нее будет говорить ее нож. Даже маленький ножичек может оказаться очень убедительной железякой, если ткнуть им куда следует. Она еще немного попятилась, поднимая пыль, делая все так, будто прилагает невероятные усилия, чтобы встать, потом все-таки встала, громко заскулила и скособочилась, чтобы не опираться на левую ногу. Чтобы показать, что она ужасно расшиблась, ей почти не требовалось притворяться. Она чувствовала, как кровь стекала с волос и щекотала лоб. Джег вышел из тени; низкое солнце светило прямо ему в лицо, заставляя щуриться. Как раз этого она и хотела.
– А я, между прочим, отлично помню день, когда ты впервые попалась мне на глаза, – продолжал он, упиваясь звуками собственного козлетона. – Подваливает ко мне Додд, весь из себя заполошный такой, и говорит, что встретил Дым, ту самую убийцу, чьи портреты расклеены по всей округе Ростода и за поимку которой назначено четыре тысячи марок. И чего только о тебе не говорили! – Он громко ухнул, и она отползла еще немного назад, пошевелив при этом левой ногой и убедившись, что, когда придет время действовать, она не подведет. – Такое говорили, что впору было ожидать, что встретишь демона с двумя мечами. И представь себе, как я был, на хер, разочарован, когда увидел всего лишь перепуганную девчонку с щелястыми зубами, от которой гнусно воняло мочой. – Как будто от самого Джега пахло летними лугами. Он сделал еще шаг вперед и протянул ручищу. – Так что не брыкайся. Живая ты мне куда полезней. Я совершенно…
Левой рукой она швырнула землю ему в лицо, а правой с силой оттолкнулась и вскочила на ноги. Пыль запорошила глаза Джега, он запрокинул голову и зарычал, махнул саблей вслепую, когда Шай, низко пригнувшись, кинулась к нему, но клинок просвистел у нее над головой так близко, что даже волосы пошевелились от ветра, а его самого сила замаха развернула боком. Шай схватила левой рукой взметнувшуюся фалду его пальто, а правой вонзила свой столовый ножик в плечо руки, державшей оружие.
Он сдавленно охнул, а она выдернула нож из раны и ударила еще раз, распоров рукав пальто, находившуюся в нем руку и чуть не вонзив лезвие в собственную ногу. Она уже замахивалась в третий раз, когда его кулак угодил ей в угол рта; земля под босыми ногами пошатнулась, Шай ухватилась за угол дома и на мгновение повисла на нем, пытаясь погасить ослепительный свет, вспыхнувший под ее черепом. Она видела Джега в одном-двух шагах от нее – оскалив зубы, облепленные вспененной слюной, он пытался переложить саблю из бессильно повисшей правой руки в левую, но его пальцы запутались в затейливом плетении бронзовой гарды.