Да. Шайло Витари склонна была полагаться на случайности едва ли не меньше всех из тех, с кем доводилось встречаться Шев.
– Вам следовало бы находиться там. – Она кивнула на три шеренги из солдат, моряков, банкиров, бюрократов, видных горожан и расплывающихся в улыбках аристократов, выстроившихся в тылу помоста и гревшихся в теплых лучах могущества великой герцогини. – Вы сделали для этого больше, чем кто-либо другой.
– Кого выделяют, тех и проклинают. – Витари глянула искоса на Шев, и это «искоса» было настолько косым, что более косым и представить нельзя. – Тем из нас, кто работает в тени, лучше там и оставаться. А на свет пусть лезут всякие пустобрехи – вот эти, например.
Скавьер и Груло наконец-то добрались до завершения своей поздравительной речи; оба в златотканых одеждах, обливались потом от своих ораторских усилий. По мнению Шев, это парное представление получилось очень скучным: многократно повторяемые в различном порядке заклинания, содержавшие в себе от силы четверть правды, о верности, справедливости, роли вождя и необходимости хранить единство. По собственному опыту она знала, что народ хранит единство, лишь покуда оно устраивает его, и ни мгновением дольше.
Когда канцлеры отступили назад, говорливая толпа смолкла. С золоченого кресла поднялся облаченный в простые белые одежды мальчик, уверенно и спокойно направившийся к переднему краю помоста. По пятам за ним длинной тенью следовала мать, державшая облаченной в перчатку правой рукой корону из золотых листьев.
Если ее сын благосклонно улыбался толпе, то мать шарила по ней леденящим взглядом, как будто рассчитывала отыскать среди многих тысяч людей тех, кто осмелится посмотреть ей в глаза. Осмелится бросить ей вызов. Дерзнет выказать хоть намек на сомнение в происходящем.
Великий герцог Орсо, присутствуй он здесь, наверняка выказал бы сомнение, но Муркатто убила его, обоих его сыновей, и обоих его генералов, и его телохранителей, и его банкира для комплекта, и забрала его город себе.
Возражения высказывали знатные аристократы Этрисани и Сипани, Никанте и Аффойи, Виссерина и Вестпорта, и она одного за другим подкупала их, запугивала или давила подошвой своего латного сапога.
Несколько виднейших граждан Осприи вслух усомнились в том, что Муркатто действительно родила сына от их обожаемого, ныне покойного герцога Рогонта, и их головы, в конце концов, оказались на пиках над городскими воротами, где теперь, в тучах мух, источали куда более красноречивую вонь разложения.
Больше всех возражал Его Августейшее Величество король Союза, но Муркатто обставила его и в политической, и в военной игре, по одному выведя из этой игры его союзников, после чего трижды побила его на поле боя и заслужила признание себя величайшим полководцем столетия.
Так что в том, что нынче никто не решался возражать, не было ничего удивительного.
Удовлетворенная полнейшей тишиной, которая может быть порождена только всеобъемлющим страхом, великая княгиня двумя руками подняла корону высоко над головой сына.
– Коронуется Джаппо мон Рогонт Муркатто! – провозгласила она, медленно опуская корону, а голос ее, отраженный от фасадов зданий, окружавших площадь, эхом подхватили возгласители, рассеянные в толпе, – Великий герцог Осприи и Виссерина, протектор Пуранти, Никанте, Борлетты и Аффойи. – Король Стирии! – И она возложила корону на каштановые кудри сына.
– Король Стирии! – единым громоподобным голосом повторила толпа, а затем по ней пробежала рябь, послышался почти столь же громкий шелест, и все присутствовавшие, невзирая на крайнюю тесноту, преклонили колени. Муркатто отступила назад и скованно присела. Очевидно, те, кто шил ее одежды, не предвидели для великой герцогини возможности встать на колени.
Шев заметила лишь одного человека, который не поступил так, как все. Ничем не примечательный мужчина в ничем не примечательной одежде стоял, скрестив руки на груди, подле колонны на ступенях Сената. Ей показалось, что он взглянул на Витари, кивнул, и та ответила ему чуть заметным кивком.
Король Джаппо стоял и улыбался. Всего семи лет от роду, он был совершенно спокоен и держался перед этой колоссальной толпой с такой непринужденностью, что ему позавидовал бы сам Иувин.
– О, встаньте, встаньте! – крикнул он мелодичным высоким голоском.
В толпе раздались смешки, тут же заглушенные громоподобным воплем восторга. С незанятых людьми крыш взметнулись перепуганные птицы, и все колокола в городе зазвонили в честь счастливого события. Витари подняла бокал, предложив без слов само собой разумеющийся тост, и Шев прикоснулась кольцом к откликнувшемуся легким звоном хрусталю. Внизу, на помосте, великая княгиня обнимала своего сына и улыбалась. Такое зрелище можно был увидеть ненамного чаще, чем коронацию короля Стирии, хотя ее улыбке мало кто позавидует.
– Она совершила невозможное! – Шев пришлось наклониться к собеседнице и кричать в голос, чтобы та услышала ее за шумом.
– Она объединила Стирию! – Витари одним продолжительным глотком опустошила бокал.
– По крайней мере, большую ее часть.
– Ну, дело еще не закончено.
Шев медленно покачала головой, наблюдая за процессией виднейших граждан Стирии, подходивших к королю Джаппо, чтобы раболепно приветствовать его под ястребиным взором его матери.
– Интересно, сколько народу должно было умереть, чтобы он получил эту золотую шапку?
– Немало, но не больше необходимого. Постарайся утешиться мыслью, что без твоей работы война оказалась бы куда более кровопролитной.
Шев поморщилась.
– На мой вкус, крови все равно пролилось более чем достаточно. Я рада, что все кончилось.
– Мечи, может быть, и вложили в ножны, но война продолжается. Теперь нам предстоит перейти на темные поля потаенных битв, где пользуются весьма утонченным оружием, и иметь дело с самым немилосердным полководцем Союза.
– Калекой? – пробормотала Шев.
Играя желваками на щеках, Витари хмуро посмотрела сверху вниз на вновь провозглашенного короля Стирии.
– Его невидимые легионы уже в пути.
Прежде чем ответить, Шев кашлянула, прочищая горло.
– Пока они сюда не добрались… можно ли поинтересоваться, не припасла ли ее светлость что-нибудь для меня?
– О, у ее светлости прекрасная память, и она никогда не забывает долги, что герцог Орсо и его сыновья подтвердили бы, окажись у них такая возможность. – Витари извлекла небольшой бумажный свиток. – Муркатто всегда расплачивается сполна.
Теперь, когда дошло до дела, Шев почувствовала необъяснимую, беспричинную тревогу. С наигранной решительностью она выхватила из пальцев Витари свиток, нырнула с залитого солнцем балкона в полутемную раззолоченную комнату и развернула на столе свиток, содержащий несколько абзацев рукописного текста.
– Третьего дня… неважно, неважно… засвидетельствовано… неважно… я, Хоральд Гаста, известный также как Хоральд Палец из Вестпорта, настоящим сообщаю, что дарую полное свое прощение воровке Шеведайе уль Канан мут Майр… – Она вскинула голову. – Воровке?
Вошедшая с балкона Витари вздернула медно-рыжую бровь.
– А ты предпочла бы шпионку?
– Я предпочла бы… – Что она предпочла бы? – Может быть, специалист по добыванию?
Витари громко фыркнула.
– Лично я предпочла бы, чтоб моя задница была такой же упругой, как двадцать лет назад. Мир нужно принимать таким, какой он есть.
– Если хотите знать мое мнение, то задница ваша и сейчас выглядит отлично.
Витари прищурила глаза, и Шев снова прокашлялась.
– Ладно, воровка так воровка. – Она продолжила чтение. – За все причиненные мне обиды, включая подлое убийство моего сына Крэндала… Подлое? Подлым в этой истории было только то, то он заявился с четырьмя мужиками убивать меня! Я зарубила его топором, глядя ему в лицо, и это было самое меньшее, чего он заслуживал. Я…
– Шеведайя, слова – это всего лишь слова. Пусть себе выражается как хочет. – Витари с полузакрытыми глазами махнула рукой. – Не следует тратить нервы из-за всякой пакости.
– Верно сказано! – Шева набрала в грудь воздуха и вернулась к документу. – Настоящим я сообщаю, что отказываюсь от всех прав на месть и на требования возмещения и торжественно клянусь при условии отсутствия в дальнейшем существенных обид в мой адрес не причинять целенаправленного вреда вышеупомянутой Шеведайе или кому-нибудь из ее партнеров. – Она пробежала глазами остаток текста, внимательно всмотрелась и фыркнула:
– И где же подписался великий и ужасный Хоральд Палец?
– Не знаю, какой он великий и какой он ужасный, но писать этот ублюдок умеет не лучше, чем я – петь.
– А вы не умеете петь?
– Мне доводилось зарабатывать на жизнь, пытая людей, но у меня никогда не хватало жестокости заставлять их слушать мое пение.
– Но разве это действительно?
– Это чушь собачья. Но Хоральд дал слово лично великой герцогине. Вот это действительно, а не то за ним образуется еще один должок. Он же не дурак. Он соображает.
Шев закрыла глаза, медленно глубоко вздохнула и почувствовала, что улыбается.
– Я свободна, – прошептала она. – Да возможно ли это? Через столько лет! Я свободна, – повторила она, быстро мигая, чтобы прогнать подступающие слезы, и тут ее колени ослабли, и она рухнула в ближайшее кресло. И так и сидела с закрытыми глазами, думая о том, что она может вот так сидеть с закрытыми глазами, не оглядываясь то и дело, не вздрагивая от каждого шороха, не присматривая заблаговременно пути для бегства, не планируя, куда это самое бегство направить.
Боже, она свободна!
– Значит… – она открыла глаза, – значит, все кончено?
Витари уже наливала себе очередной бокал вина.
– Если только ты не захочешь снова взяться за дело. Для лучшего во всей Стирии… специалиста по добыванию я всегда найду занятие.
– О нет! – воскликнула Шев, скрутив свиток и поворачиваясь к двери. – Прямо с этого часа я приступаю к тихой жизни.
– Пробовала я тихую жизнь, – Витари подняла бокал к свету, и прошедший сквозь него солнечный луч окрасил ее хмурую усмешку в кроваво-красный цвет. – С неделю примерно. Адски скучное занятие.