– Правила для тех, кто должен им подчиняться, – сказал Кальдер.
– Правила существуют для всех, а для вождей – в первую очередь. Если не станет правил, все люди будут существовать поодиночке, и каждый будет владеть лишь тем, что сможет одной рукой урвать у мира и другой – удержать. Хаос.
Кальдер кивнул.
– Понятно. – И Бетод знал, что так оно и есть. Как же мало сходства между его сыновьями. Скейл – коренастый блондин, грубиян. Кальдер – тощий, темноволосый и хитрый. И оба так похожи на мать, что Бетод иногда гадал, досталось ли им хоть что-нибудь от него.
– И что мы будем делать, если случится мир? – спросил Скейл.
– Строить. – Бетод улыбнулся, вспомнив о своих планах, которые обдумывал так часто, что порой готов был воспринимать их как нечто уже свершившееся. – Мы отправим людей по домам – к их ремеслам, их семьям, их урожаям. А потом мы заставим их платить нам налоги.
– Налоги?
– Это южане придумали, – пояснил Кальдер. – Деньги, значит.
– Каждый отдает своему вождю немного от того, чем владеет, – сказал Бетод. – А мы на эти деньги будем расчищать леса, копать шахты и возводить стены вокруг городов. Потом мы построим великую дорогу из Карлеона в Уффриц.
– Дорогу? – пробормотал Скейл, не желавший видеть блеска в благоустроенной земле.
– По ней можно передвигаться вдвое быстрее против обычного, – вставил Кальдер, начавший терять терпение.
– Воинам? – с надеждой в голосе спросил Скейл.
– Если понадобится, – сказал Бетод. – А еще и повозкам, товарам, скотине и посланиям. – Он ткнул пальцем в сторону яркого на темном фоне окна, как будто через него можно было увидеть отблеск светлого будущего. – Эта дорога станет хребтом той нации, которую мы построим. Дорога сошьет весь Север воедино. Я выиграл много битв, но запомнят меня как строителя дороги. Эта дорога изменит мир.
– Как можно изменить мир какой-то дорогой? – спросил Скейл.
– Ты идиот, – сказал Кальдер.
Скейл стукнул его по голове, сбоку, и сбил на пол, продемонстрировав тем самым ограниченность силы разума. Бетод услышал, как ахнула Урси, и стукнул Скейла почти так же и тоже сбил его с ног, продемонстрировав относительность грубого превосходства в физической силе. К сожалению, подобные сцены случались в их семейном кругу довольно часто.
– Ну-ка, встаньте оба! – рявкнул Бетод.
Поднимаясь и прижимая ладонь к окровавленному рту, Кальдер мрачно зыркнул на брата, а Скейл, прикрывая собственный рот, ответил таким же мрачным взглядом. Бетод взял обоих за правые руки и сложил их в пожатии, стиснув так, что они никак не смогли бы воспротивиться.
– Мы одна семья, – сказал он. – Если мы не будем стоять друг за друга, то на кого же можно будет положиться? Скейл, когда-нибудь ты станешь вождем. Ты должен сдерживать свой нрав. Кальдер, когда-нибудь ты станешь правой рукой брата, его первым помощником и самым доверенным советником. Ты должен сдерживать язык. В вас, вместе взятых, заложено все самое лучшее, что есть во мне, и еще много сверх того. Вы, вместе взятые, сможете сделать наш клан величайшим на всем Севере. Порознь вы ничто. Не забывайте об этом.
– Да, отец, – пробормотал Кальдер.
– Да, отец, – буркнул Скейл.
– А теперь идите, и если я услышу еще об одной драке, то лучше пусть это будет жалоба на то, как вы вдвоем побили кого-то третьего. – Он стоял, упершись ладонями в бедра, пока они, держась за руки, плелись к выходу, вывалились в коридор и захлопнули за собой дверь. – Мне с трудом удается поддерживать мир между родными сыновьями, – пробормотал он, недовольно мотнув головой. – И как же я смогу примирить между собой предводителей Севера?
– Остается надеяться, что предводители Севера будут вести себя более по-взрослому, – отозвалась Урси; шурша юбками по полу, она подошла к супругу сзади и ласково положила ладони ему на бока.
Бетод фыркнул и прижал ее ладони к сердцу.
– Боюсь, это пустые надежды. На Севере любят великих воинов, а из великих воинов редко получаются великие вожди. Люди, лишенные страха, лишены и воображения. Головами они не думают, а расталкивают то, что попадается на пути. В наших краях славят злобных, спесивых, вспыльчивых людей, а в предводители толпа избирает самых ребячливых из них.
– В тебе они нашли предводителя совсем иного сорта.
– Я заставил их прислушаться ко мне. И Гремучую Шею заставлю прислушаться. И Девятипалого заставлю. – Тут Бетод подумал о том, кого именно он пытается убедить: жену или самого себя. – Он может быть вполне разумным человеком.
– Пожалуй, не столько может, сколько мог. – Дыхание Урси, негромко говорившей ему на ухо, щекотало шею Бетода. – Но Девятипалый кровожаден. Он упивается убийствами. С каждым днем он все меньше друг тебе, все меньше заслуживает доверия, вообще все меньше человек и все больше зверь. С каждым днем он все меньше Логен и все больше Девять Смертей.
Бетод поморщился. Он знал, что тут она была права.
– Иногда он бывает вполне спокойным.
– А в остальное время? Ты знаешь, что на прошлой неделе он перебил в загоне целое стадо овец?
Кривая ухмылка Бетода превратилась в гримасу.
– Слышал об этом.
– Он сказал, что ему надоело их блеяние. – Он убивал их голыми руками, и так аккуратно, что остальные при этом нисколько не тревожились.
– Слышал об этом.
– Овчарка залаяла, и он разбил ей голову, а потом его отыскали среди овечьих трупов – он преспокойно спал себе и храпел. Он порождение смерти и приносит смерть всюду, где появляется. Я боюсь его.
Бетод повернулся в ее объятиях, посмотрел на нее сверху вниз и ласково потрепал ее ладонью по щеке.
– Тебе ничего не нужно бояться. Кому-кому, но не тебе. – Хотя он твердо знал, что и сам боится. Сколько уже лет он живет в непрерывном страхе?
Она положила ладонь на его руку.
– Его я не боюсь. Я боюсь тех неприятностей, которые он может тебе причинить. И обязательно причинит. – Он взглянул ей в глаза, а она понизила голос до шепота. – Ты ведь знаешь, что я права. Что если тебе и впрямь удастся добиться мира? Девятипалый – это не меч, который можно повесить возле очага, а потом рассказывать о нем сказки после ужина. Он – Девять Смертей. Думаешь, он прекратит сражаться, если ты перестанешь подбирать для него противников? Нет. Он будет находить их сам, начав с тех, кто поближе. Потому что такой он есть. Рано или поздно он пожелает драться с тобой.
– Но я в долгу перед ним, – пробормотал Бетод. – Без него мы никогда…
– Великий Уравнитель оплачивает все долги, – ответила она.
– Но ведь есть порядки… – Однако его голос прозвучал очень слабо, чуть слышно, и Бетод старался не смотреть в темные глаза жены.
– Об этом можешь рассказывать детям, – прошептала она. – Но мы-то знаем, как устроен мир. Важно лишь одно: полезно или вредно.
– Я поговорю с ним, – повторил Бетод, понимая, как неубедительно звучат эти слова даже для его собственного слуха. Он высвободился из объятий жены и подошел к окну. – Он отдаст мне сына Гремучей Шеи. Он поймет, что это важно. Должен понять! – Он уперся кулаком в подоконник и повесил голову. – Клянусь мертвыми, меня уже тошнит от всего этого. Тошнит от крови.
Она снова подошла вплотную и принялась разминать его плечи и загривок, а он ответил на ее прикосновение тяжелым вздохом.
– Ты никогда не стремился к кровопролитию.
Он заставил себя рассмеяться, хотя ничего веселого тут не было.
– Стремился. И требовал. Не так много – я никогда не думал, что крови окажется столько, – но в том и беда с кровью. Рану так легко нанести, а вот залечить очень трудно. Я же наносил их много и жадно. Мне требовался человек, который сражался бы от моего имени. Мне требовался человек, который не остановился бы ни перед чем. Мне требовалось чудовище.
– И ты его нашел.
– Нет, – прошептал он, сбрасывая ее руку. – Я его создал.
Это был один из тех дней самого начала лета, когда теплое солнце, как умный полководец, выманивает тебя наружу и захватывает врасплох внезапной ливневой атакой. После только что прошедшего дождя с соломенных крыш домов обильно капала вода, двор форта превратился в жидкое месиво, посреди которого тут и там блестели лужи.
– Плохой день для нападения, – сказал Зобатый, неотступно следовавший вплотную к Бетоду и бдительно смотревший по сторонам, не снимая руки с яблока рукояти меча. – Зато прекрасный для обороны хорошей позиции.
– Для обороны хорошей позиции плохих дней не бывает, – ответил Бетод, шлепая по двору и тщетно пытаясь найти более-менее твердое место, чтобы поставить ногу.
– Насколько я понимаю, хороший вождь обороняется везде, где возможно. Предоставляя менее осмотрительным возможность атаковать.
– Так оно и есть, – согласился Бетод. – И насколько, по твоему мнению, хороша моя позиция?
Зобатый почесал бурую бороду.
– Даже и не знаю, что сказать, вождь.
Четверть Бетодова войска расположилась за воротами. Люди собрались кучками возле своих палаток, готовили еду, выпивали, расчесывали струпья, разыгрывали в кости трофеи вчерашнего боя или просто нежились на солнышке. Увидев его, они принялись колотить щербатыми клинками по мятым щитам и загорланили:
– Вождь! Наш вождь!
– Бетод!
– Еще одна победа!
Он подумал о том, долго ли они будут славить его, если сражения продолжатся, а победы прекратятся. Надо полагать, недолго. Во имя мертвых, неужели у него не было ни одного успеха, который он не мог бы истолковать как неудачу?
Палатка Логена стояла поодаль от прочих. То ли он сам решил обосноваться в стороне от остальных, то ли поставил палатку где пришлось, а все остальные предпочли выдержать расстояние – это трудно было угадать. Но, так или иначе, она стояла поодаль. Если поглядеть со стороны, то нипочем не угадаешь, что она принадлежала самому страшному человеку на всем Севере. Большое, бесформенное, заляпанное грязью сооружение с хлопающими на ветру тронутыми плесенью парусиновыми полотнищами.