— Пожалуй, нам лучше присесть, — предложил он.
Она кивнула и робко улыбнулась, хотя в этой улыбке чувствовался оттенок упрека. Протиснувшись к своему столику, Грифф тут же жадно припал к стакану.
За спиной надрывался трубач.
— Сколько же здесь народу! — прокричал Грифф.
— Да, — откликнулась она, испытывая желание поправить платье, как проститутка, только что поимевшая контакт с незнакомцем.
— Я и понятия не имел… — проговорил Грифф, но так и не успел окончить фразу, поскольку взвывший за спиной тромбон выдал оглушительную руладу, которая, казалось, так никогда и не окончится.
Переждав фортепьянный аккорд, он сказал:
— А неплохой вечерок, чтобы хорошенько поразвлечься.
— Неплохая идея, — произнесла она, но во взгляде ее промелькнула странная грусть.
Оба углубились в стаканы с напитками, причем в действиях их было что-то лихорадочно-отчаянное, словно они понимали, что вечер пошел насмарку и надо что-то делать, чтобы спасать его, причем делать быстро. Приглушить чувствительность, подогреть несуществующую фантазию; им надо было стать частью чего-то такого, что оба они ожидали, но что так и не материализовалось. Пили они быстро, почти не ощущая вкуса напитков, словно желая как можно скорее набраться, причем покрепче. Возможно, именно эта их решимость отодвинула охмеление, но когда и оно наступило, то воспринималось обоими как натужное веселье, в чем-то похожее на недавнюю трезвость. Спиртное бросилось Каре в лицо, сгустило карий цвет глаз, а всему лицу придало оттенок некоей мрачности.
— И какая от всего этого польза? — чуть заплетаясь языком, спросила Кара.
— Какая польза? — переспросил Грифф.
— Да, какая польза? — повторила Кара, наклоняясь над столиком в его сторону. — У тебя есть модель, а потом ты получаешь новую модель.
— Ты имеешь в виду обувь? — спросил он, пытаясь удерживать ее в фокусе.
— Людей, — ответила она. — Я имею в виду людей. — Ты просто кукла, — сказала Кара. — М-м-м-да, просто кукла. — И теперь в ее взгляде появилось что-то яростное. Из-под губ обнажились зубы, а взгляд плотно впился в его лицо. — Потанцуй со мной, куколка.
Он присмотрелся к животному выражению ее лица и подумал, что ему это все показалось. Жестокое, холодное, никак не вязавшееся с тем, что было в начале встречи.
— Ну, давай потанцуй, — сказала она, причем последнее слово было больше похоже на шипение. — Потанцуй со мной, потанцуй.
Они снова вернулись в толчею тел, но теперь пошло представление иного рода. Там, где раньше она старалась чуть отстраниться от него, сейчас этого не происходило, тогда как сам он если когда и отпускал руку, как бы освобождая партнершу, то теперь, напротив, лишь крепче сжимал ее. Они снова казались себе обнаженными, но на сей раз уже успели вкусить плодов древа добра и зла, и зло показалось им добром, а тела их слились, и они наслаждались собственной наготой. Ему нравилось собственное возбуждение, и он был уверен в том, что она почувствует его сквозь нежную ткань своего платья. Сам же он лишь прижимал ее к себе, прижимал… И потом чувство стыда вновь захлестнуло их, но на сей раз его истоком была вина. Воздействие алкоголя внезапно спало, и его место тут же занял мир поддельного веселья, который они только что сами же и создали. Оба тут же отодвинулись друг от друга, взгляды разметались в стороны, руки, казалось, не хотели соприкасаться. Вся их близость была, в сущности, фальшивой. Вообразили себя любовниками, когда не стали даже друзьями, да и, познакомившись, отчасти разочаровались в партнере.
Покинув «Скиппи», они поехали по Центральной авеню, потом по Джером-авеню. По пути особо не говорили. Больше слушали радио под фон жужжащих щеток за окном да мягкое шуршание покрышек по мокрому асфальту. Оба понимали, что вечер не получился, и предпочитали не распространяться на эту тему.
Как ни странно, но никакой неприязни, а тем более враждебности они друг к другу не испытывали. И расстались как приятели, которых связало жестокое дело. Она улыбнулась и поблагодарила его за этот ужин. Он сказал ей, что они увидятся на фабрике в понедельник. Потом улыбнулся, поблагодарил за приветливые слова, за приятный вечер — что конечно же все было чудесно… Вранье сплошное, но куда уж тут?.. Грифф открыл ее дверь, и она на мгновение зажала его ладонь в своей теплой ладошке, что явилось, пожалуй, первым проявлением искренних чувств за весь вечер.
Напоследок он ее так и не поцеловал.
Потом она удалилась в гостиную и аккуратно притворила за собой дверь.
А он снова вышел в дождь.
Глава 7
Дэйв Стигман помял в руке лист бумаги, после чего перебросил его на стол Эда Познанского.
— О чем, черт побери, толкует этот парень? — спросил он. Для марта день выдался достаточно погожим, и с шестнадцатого этажа «Крайслера» весь Нью-Йорк был виден как на ладони.
Познанский потянулся вперед своим маленьким и худым телом, нацепил очки в золотой оправе и принялся читать. Стигман наблюдал за его реакцией. Со стороны улицы доносился гул от проезжавших машин и гомона толпы. Ему почему-то захотелось именно сейчас выйти наружу, насладиться видом развевающихся юбок и красивых ног. «В Америке у женщин очень красивые ноги», — подумал он. Стигман был женат, но сейчас в нем словно проснулся какой-то зуд, причем довольно сильный. Он постарался отбросить в сторону все крамольные мысли и сосредоточиться на обуви.
— Да он просто дурной, — сказал Познанский, откидывая письмо на стол.
— Возможно, он и дурной, — кивнул Стигман, — но он утверждает, что мы отправили ему пару домашних шлепанцев и что они все еще лежат в коробке как вещественное доказательство.
— Ну с какой стати мы стали бы направлять ему какие-то шлепанцы? — спросил Познанский. — Ведь мы их даже не производим.
— Причем он утверждает, что они старые, потрепанные…
— Дурак он, вот и все. Каждую неделю кто-нибудь из нашей обширной клиентуры присылает нам подобное бредовое письмо. Одна старая перечница из Айовы написала на прошлой неделе, что ее белые туфельки из шкуры кобры вдруг стали синими. Да как, черт побери, они могли посинеть? Или эти люди нас за идиотов здесь принимают?
Стигман пожал плечами и снова взглянул на письмо. Это не было идиотским посланием одного из представителей «обширной клиентуры»; это была рекламация со стороны солидного клиента, и «Титанику» определенно придется не по вкусу вся эта история, если, конечно, она дойдет до него.
— Он пишет, что заказал тридцать пар, пятнадцать из которых — модель «Вспышка», которая ему очень понравилась.
— Я прочитал письмо, — сказал Познанский. — И все равно он дурак.
— И еще он пишет, что у него в животе перехватило, когда в коробке для модели 7А, которую он заказывал, обнаружилась пара домашних шлепанцев.
— А знаешь, что он мог бы сделать с этими шлепанцами? — спросил Познанский.
— Ну хватит, Эд, выслушай же ты меня, наконец. Ведь если этот сукин сын действительно получил шлепанцы, у него на руках основание для судебного разбирательства.
— Да как он мог получить от нас эти чертовы шлепанцы? — перебил его Познанский. — Кто-то другой направил ему их, а теперь пытается повесить это дело на нас. Пройдоха он, вот и все.
— Это наш самый крупный заказ от «Филли», — спокойно проговорил Стигман.
— В крупных компаниях тоже встречаются аферисты.
— Но я просто не представляю, чтобы солидная фирма, имеющая с нами такой товарооборот, стала бы затевать свару из-за одной пары туфель. Эд, ведь мы же за год тысячи долларов прокручиваем с этим парнем. Ну и пусть надул он нас на одну пару — надо отправить ему вторую как замену.
— Ну так и направь. В чем проблема-то?
— Проблема в том, как мы спишем расходы?
— Это уж пусть на фабрике разбираются.
— Мне связаться с Манелли?
— Связывайся, если хочешь, — сказал Познанский. — Я лично вообще не понимаю, отчего разгорелся весь этот сыр-бор. Какая-то пара обувки ценой в двадцать долларов, а ты уж тут такое развел…
— Как твоя язва сегодня утром? — спросил Стигман.
— Да пошел ты, амиго… — без улыбки ответил Познанский.
Грифф был как раз в кабинете Манелли, когда поступил звонок от Стигмана.
Манелли стряхнул пепел со своей сигары, извинился и, нажав кнопку интеркома, проговорил:
— Слушаю.
— Мистер Стигман из «Крайслера», — сказала Кара. — По седьмому каналу.
— Спасибо, — сказал Манелли. Вновь извинившись, он снял трубку телефона: — Манелли слушает. — И затем: — О, привет, Дэйв. Ну, как наши дела?.. Да так себе, ты же понимаешь, новая должность, новые обязанности. — Несколько секунд он молча слушал, а потом начал похохатывать. — Да, да, я уж думаю. Так что там у тебя, Дэйв? Чем я обязан этому звонку?.. То есть как? — Он снова умолк и стал слушать. — Ну да, понимаю. Да, звучит совершенно невероятно. Ну да, все, конечно, возможно, но выглядит это… Да, я понимаю. Разумеется, я распоряжусь отправить другую пару, но… Нет, никаких счетов… Дай-ка мне номер этой партии… Так, сейчас, записываю. — Он протянул руку к рабочему блокноту: — Так, давай, диктуй. Ага, «Вспышка»… Понял… Серийный номер? Угу… Ясно. 7А. Ладно, я позабочусь об этом. Нет-нет, никаких волнений. Передавай привет семье, Дэйв… О да, большое спасибо, она была прекрасна… Рад был слышать тебя…
Он повесил трубку и мрачно посмотрел на блокнот.
— Что там такое? — спросил Грифф.
— Какой-то дурень из «Филли» заявил, что мы направили ему пару домашних… — Раздался сигнал интеркома. Он раздраженно нажал кнопку: — Да?
— Мистер Манелли, к вам мистер Макуэйд.
— Пригласите.
— Джо, я, пожалуй, пойду, — сказал Грифф. — Если вы двое…
— Нет-нет, останься. Я хотел бы чтобы ты развил те идеи, которые начал излагать мне, и чтобы Мак тоже их послушал. Так что оставайся.
Дверь распахнулась, и на пороге показался Макуэйд, по обыкновению слегка кивнул в знак приветствия.
— Джо, — вежливо проговорил он. — И Грифф! Вот уж не ожидал! Как дела, приятель?