— Горячо.
— Нет, а кроме этого?
— Никакого «кроме» нет. Просто горячо. Боже правый, как же горячо!
— Я потом все улажу.
— Да, если к тому времени мои пальцы не расплавятся.
Мардж рассмеялась, поставила кофейник на стол и стала наполнять чашки.
— Молоко, — сказала она, направляясь к холодильнику.
Грифф сидел за столом с мучительным выражением лица и правой рукой, опущенной в кастрюлю.
— Хотела налить молоко в сливочник, но у меня его нет. Да и наливать в сливочник обычное молоко — это кощунство.
— Правильно, молоко надо наливать в молочник.
— Ты такой умный.
— Я знаю. Хотя молоко мне тоже не нужно.
— Ну надо же. Как и мне.
— Еще в армии я привык пить черный кофе. А у тебя откуда эта привычка?
— Не знаю, как-то так получилось. Возможно, меня к этому приучил парень, с которым я одно время встречалась. Да, он всегда пил черный кофе. В его присутствии я всегда чувствовала себя маленькой ужасной девчонкой. Так, наверное, и началось.
— Наверное, он был моим коллегой.
— Нет, он был во флоте.
— А…
— Забыла уже, как его зовут. — Она заморгала. — Хорнблоуэр или что-то в этом роде.
— Ну что ж, отличный парень.
— Ты гораздо приятнее, когда не превращаешься в моллюска. Пей свой кофе.
Он взял чашку левой рукой.
— Странно, до чего же привыкаешь к определенным вещам, — сказал Грифф. — Так непривычно держать чашку левой рукой.
По кухне распространился аромат свежеприготовленного кофе. Они сидели и отхлебывали из своих чашек. Грифф — с правой рукой в кастрюле, Мардж — со скрещенными ногами. Улицы за окном были безмолвны и пусты. Со стороны реки до них доносились хриплые стоны буксиров.
— Вот ведь негодяй, — внезапно проговорила Мардж.
— Кт… А, ты про Макуэйда.
— Да. Ну зачем он так поступил с тобой? — Она сделала паузу и посмотрела в лицо Гриффу. — Это ничего, что я касаюсь этой темы? Извини, но сегодня вечером я веду себя как неуклюжая идиотка. Ты испытываешь от этого… слабость?
— Слабость? — От удивления у него аж глаза расширились. — Макуэйд? Нет, Мардж, нет и еще раз нет. То, что случилось сегодня, напротив, придало мне сил, много сил.
Она стремительно встала, поставила чашку на стол и подошла к нему со спины. Она и сама не знала, откуда возникло это спонтанное желание поцеловать его, однако ей определенно этого хотелось. Она наклонилась и скользнула губами по его щеке. Тут же возникло новое желание — быть как можно ближе к нему, однако она отступила назад, смущенная своим поступком.
— Извини… извини меня, — пробормотала она.
Она отступила от его стула, тогда как он с любопытством смотрел на нее, по-дурацки держа одну руку в кастрюле с водой, а второй сжимая ручку чашки.
— Этот… — Она вернулась на свое место, стараясь не смотреть ему в лицо. — Этот вечер — сегодня какой-то безумный вечер. Но я… Грифф, мне так хотелось поцеловать тебя. Извини… — Она покачала головой. — Я веду себя так, будто хочу соблазнить тебя. Грифф, что это? Я что, схожу с ума?
Он неожиданно улыбнулся:
— Нет.
— Но… одна лишь мысль о том, что Макуэйд вот так поранил тебя… она… заставила меня захотеть… поцеловать тебя.
Мардж снова покачала головой, посмотрела через стол на Гриффа, и вновь ее охватило жгучее желание быть как можно ближе к нему, положить его голову себе на грудь. Она внимательно наблюдала за его лицом и заметила, как на место улыбки наползла мрачная тень. Брови сошлись вместе, а глаза стали хмурыми и непроницаемыми.
— Грифф, я… я не собиралась усложнять положение вещей. Пожалуйста, прости меня.
— Нет, — сказал он, — дело не в этом. Я рад, что ты поцеловала меня. Очень рад, Мардж. — Он поднял взгляд. — Действительно рад.
— Ну…
— Но ты правильно упомянула сегодняшний вечер. Все, что случилось сегодня, вся эта запутанная последовательность событий… это… это похоже на то, как человек идет, спотыкаясь, в тумане и вдруг выходит на яркий солнечный свет. Что-то вроде этого. А кроме того, сегодня я неожиданно для себя сделал одно открытие. Ты только задумайся, Мардж. Точнее будет даже сказать — несколько открытий, причем далеко не все из них приятные, а некоторые попросту вселили в меня чувство страха.
— Страха, Грифф? Страха перед чем?
— Идя по коридору следом за Макуэйдом и тобой, я испытывал небольшое раздражение из-за того, что мне вообще приходится заниматься этим. В сущности, Макуэйд мне никогда не нравился, но мне также была не по нраву перспектива вступать с ним в схватку, защищать тебя или… ну, в общем, заниматься всем, что с этим связано. А потом меня словно осенило, и я понял, что все, что я делаю, — это абсолютно правильно. Когда Макуйэд высказался в твой адрес, я хотел дать ему в зубы, но…
— Что он сказал?
— Это не важно, Мардж. Важно то, что я хотел ударить его. Возможно, это была глупая идея, потому что он мог отметелить меня до полусмерти, но я все равно хотел ударить его. А потом он протянул мне руку, и внутренний голос подсказывал, чтобы я не принимал его сальную ладонь, но что-то другое втолковывало мне, что нельзя отвергать предложение дружбы. Это что-то было… наверное, это можно назвать приличием или вежливостью. Когда человек протягивает тебе руку, ты отвечаешь ему тем же. Если ты воспитанный человек, то ты поступаешь именно так.
А потом… потом Макуэйд превратил рукопожатие в кое-что еще, и я понял, что в нем самом нет и намека на приличие или воспитанность. Это открытие привело меня к следующему — к осознанию его полной власти, причем власть эта носит омерзительный характер. Я хотел как-то противостоять этой власти, но оказался бессилен. Все, что я мог сделать, — это молча терпеть причиняемую мне боль, не крича от боли, не произнося ни слова. И это наполнило меня некоторым чувством гордости; даже корчась на коленях у его ног, я испытывал эту гордость.
Но одной гордости, Мардж, все же недостаточно. Как ни крути, а Макуэйд вышел победителем, он опрокинул меня на пол, а потом отшвырнул, как что-то ненужное или надоевшее. Вот тогда-то в меня и начал закрадываться страх. Я продолжал испытывать его, сидя в машине. Он остановился за несколько мгновений до того, как превратил мою руку в груду лохмотьев, но представь, что он этого не сделал бы, а продолжал терзать мою руку, пока не сломал бы ее, после чего он изнасиловал бы тебя, ну, или что-то в этом роде. Представь, что он сделал бы все то, чему я воспрепятствовал в самом начале, когда его еще можно было остановить.
А сила его откровенно напугала меня. Его силу можно уподобить некоей громадной твари, к которой нельзя даже прикоснуться и перед которой все мы бессильны. Страх усилил мои эгоистические настроения. Меня явно встревожила перспектива дальнейшей работы. Я уверен, Мардж, что он меня уволит, не далее как утром в понедельник я буду уволен. Но что-то внутри меня говорило мне, что работа — это не главное, о чем следует тревожиться. Главное — это Макуэйд. Его надо остановить, но я не знаю, как это сделать. Помоги мне, Мардж, подскажи что-нибудь.
— Грифф…
— Ты только что поцеловала меня. Поцеловала, когда я пребывал в пучине страха и беспомощности. Просто чмокнула в щеку, и я мгновенно понял, что это было самое разумное и естественное, что только может существовать на свете после того, как Макуэйд повел тебя из комнаты. Самое разумное и единственное, и, о Боже, это как если мальчишка всю свою жизнь видит живущую по соседству веснушчатую девчонку, а в один прекрасный день обнаруживает, что у нее уже нет прежних тонких косичек. Старый как мир пример, но в данном случае он оказывается вполне уместным, и я считаю, что твой поцелуй был самым естественным событием на свете, но… Мардж, я сам не знаю, что я говорю, что я пытаюсь сказать. — Он беспомощно покачал головой.
Ее глаза снова наполнились слезами, и она была уверена в том, что все ее чувства сверкали в этой влаге глаз.
— Я не знаю, Грифф. Что ты хочешь сказать?
— Мардж, я знаю, что я хочу сказать, но это невозможно, и я считаю глупым даже касаться этой темы, потому что так, как все задумано, это никогда не произойдет. И все же у меня такое чувство, будто все это осуществилось, и я знаю, что так оно и есть, потому что о себе я уже больше не беспокоюсь. К черту работу, пускай катится куда подальше. Я боюсь только за то, что едва не случилось с тобой, боюсь того, каким может быть следующий шаг Макуэйда, причем не в отношении меня, а по отношению к тебе, Мардж. Я понимаю, что все это глупо, мое чувство здравого смысла говорит мне, что это глупо, и все же я знаю, о чем говорю.
Она обошла стол, снова остановилась за спиной у Гриффа, обняла его голову и очень мягко спросила:
— Что ты знаешь, Грифф?
— Что я люблю тебя, — просто ответил он.
Несколько мгновений они хранили молчание, как если бы громадный смысл этой фразы полностью выхолостил и иссушил их. Мардж обняла голову Гриффа. Его лицо казалось очень сильным, рот — твердым, и она прильнула своими губами к этому рту, нежно, словно смакуя, и легонько придерживая его голову.
— Я тоже тебя люблю, Грифф.
— Мардж, ты вовсе не обязана…
— Нет, Грифф, нет. Дорогой, я так тебя люблю. Грифф, честно, я бы не… — Она широко распахнула глаза, явно встревоженная тем, поверит ли он ей, не посчитает ли ее слова лишь ответной реакцией на его признание. — Грифф, пожалуйста, ты должен поверить мне. О, дорогой, дорогой, я люблю тебя.
Грифф немного отодвинул стул назад, и Мардж села ему на колени, нежно лаская его затылок. Она поцеловала его ухо, улыбнулась и, хотя понимала, что улыбка получилась глуповатой, все равно не могла сдержаться. Он крепче прижал ее к себе, и так они сидели некоторое время, молча, словно боялись, что любые слова нарушат прелесть момента, или просто потому, что люди к тому времени еще не изобрели речевое общение.
— Я чувствую себя идиотом, — сказал Грифф. — Я так тебя люблю, а сам сижу с рукой в этой дурацкой кастрюле.
— Не вынимай ее, — прошептала она.