Если Мартов-Грин и страдал паранойей, то вполне оправданно.
По моим прогнозам, я должен был успеть попасть из Хитроу в Крайстчерч к трем часам пополудни, но предупредил старика, что рейс может задержаться из-за погоды, по техническим причинам и так далее, и я могу опоздать, но во вторник я точно у него буду, стопроцентно, пусть сидит дома и ждет!
В Питер я отправился на поезде, хотя всех предупредил, что полечу самолетом. Утром на вокзале мы встретились с Леной – только она знала, когда я приеду, и настояла, что будет меня провожать. Она проводила меня сначала в агентство «Финэйр», где я выкупил билет, потом на такси мы доехали до Пулкова.
– Удачи тебе! И будь осторожен, – напутствовала Лена.
Ей хотелось поехать в Лондон вместе со мной, она даже просила, чтобы я разрешил ей поехать, и теперь она капризничала.
– Я приеду тебя встречать. Привезешь мне сувенир с принцессой Дианой? Кружку или тарелку?
– Ага, тебе с живой или с фотографией могилы? – цинично пошутил я, чем вызвал ненавидящий взгляд Лены.
– Как ты можешь! – с театральными интонациями воскликнула она.
– Ну ладно, ладно… Честно говоря, наверное, я вряд ли успею пройтись по магазинам.
– Я знаю, знаю, прошу на всякий случай, если она сама бросится тебе в глаза.
– Ну если принцесса Диана сама бросится мне в глаза… – Я развел руками, мысленно представив, как это может произойти на самом деле. Картина получилась жутковатая.
– Ладно тебе! Не придирайся к словам. Я все равно приеду тебя встречать. Черт побери, Юра, я становлюсь сентиментальной.
– Ты всегда такой была.
– Да? Ты так считаешь?
Я давно заметил: самые длинные и многозначительные разговоры всегда ведешь на вокзалах или в аэропортах, тревожась перед дорогой и нервно поглядывая на часы.
А тут еще мои приступы паранойи… Пока я не прошел таможню и не направился к окну регистрации, меня не оставляло ощущение, будто за мной наблюдают из толпы. Знал, что это бред, внушал себе, что никто не может за мной следить, потому как никто не знает, что я лечу в Лондон, кроме Михайловых, Меркулова (но даже они не знали, каким рейсом я решил лететь) и Лены. Даже попытался применить аутотренинг: мысленно сорок раз проговорить про себя, что «вокруг меня – прозрачный яйцеобразный купол, защищающий меня от всех и делающий меня невидимым для окружающих…». И прочее в том же духе. Раньше иногда помогало расслабиться и снять стресс, но теперь не сработало. Наверное, я слишком нервничал перед полетом и не мог сконцентрироваться.
– Ты что, ждешь кого-то? – не выдержала Лена.
– Нет, а что?
– Ты все время оглядываешься.
Наконец объявили посадку. Лена проводила меня до таможенной стойки и помахала рукой через стеклянную перегородку, когда я уже оказался на той стороне.
Медленно поднимаясь по трапу самолета в числе последних пассажиров, я разглядывал всех, кто шел впереди меня, пытаясь вычленить из толпы свой вероятный хвост, но ничего подозрительного не заметил. Половину пассажиров рейса составляли иностранцы, их я в число подозреваемых не включал. Граждан с детьми я тоже сразу отмел, пожилых – соответственно тоже. Особое внимание обратил только на одиноких пассажиров в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти, но таких набиралось больше десятка, и сделать ставку на кого-то одного оказалось трудной задачей.
Гипотетически мой хвост (если он вообще был) должен был занять место по крайней мере в одном со мной салоне самолета. Когда все разместились на своих местах, я специально повертелся во все стороны, привставая со своего кресла и вытягивая шею. Вид у меня при этом, должно быть, был такой, словно из моего сиденья торчало шило, так что я в конце концов привлек своими прыжками внимание стюардессы. Она подошла и мило поинтересовалась, все ли у меня в порядке и, если мне не нравится это место, не хочу ли я пересесть на любое свободное? Славная девушка… Зато я убедился, что самым подозрительным типом если не во всем самолете, то уж в этом салоне точно был я!
Перелет ничем особым не запомнился. Пообедав, выпив пива (замечательный английский «стаут») и чашку крепчайшего кофе, я откинул спинку сиденья и славно проспал до самого Лондона. Накануне в поезде отдохнуть не удалось, а перед встречей следовало взбодриться.
Бело-голубой финэйровский «боинг» приземлился в Хитроу точно по расписанию. Температура за бортом – плюс три, штормовой ветер с мокрым снегом. Судя по несчастным мокрым лицам аборигенов, с которыми я столкнулся сразу за дверями аэропорта, сегодняшняя погода жителям туманного Альбиона казалась почти стихийным бедствием, что называется, собаку за порог не выгонишь. Я же с удовольствием вдохнул сырой воздух, поймал губами густые снежные хлопья. Было в погоде что-то наше, раздольное, пушкинское («Метель», вальс Свиридова, кибитка с бубенцами)…
Стоянка такси размещалась под навесом здания аэропорта, но задувавший под навес сквозной ветер делал этот кров условным и практически непригодным. И очередь за «кебами» стояла не чрезмерная, а, как шутил наш классик, «человек полтораста». (Преувеличиваю, на порядок меньше!) Зато продвигалась она с чисто британской неторопливостью. А вот зонта я, разумеется, в общей нервной спешке в дорогу не захватил, ведь, когда выезжал, в Москве стояла на удивление сухая погода. Теперь, стоя в луже под порывами ветра с мокрым снегом, я думал, что без зонтика в Англии никак не обойтись.
Пока очередь неторопливо двигалась, стихия буйствовала. Обзор пейзажа был затруднен то ли сгустившимся от сырости туманом, то ли плотной завесой снега с дождем, а может, тем и другим совокупно. Излюбленная погода всех английских романистов, специализирующихся на детективах! Одинокий замок (вилла, усадьба), кучка заблудших странников, внезапный снегопад. Обрываются провода, отключается телефон, вырубается электричество, и с исчезновением цивилизации злые силы вырываются на свободу, как джинн из бутылки… М-да, совершенно непонятный русскому человеку страх перед стихией и хаосом!
Доставшимся мне «кебом» управлял водитель карибских кровей, уроженец Ямайки, если судить по темной бороде-эспаньолке и прическе сосульками, поверх которой красовалась растянутая до невозможности вязаная пестрая шапка.
– Крайстчерч, – сказал я, по московской привычке наклонившись к машине и заглядывая в переднее окно.
Темнокожий британец кивнул.
Усевшись на заднее сиденье, я наклонился вперед.
– Пожалуйста, по дороге в Крайстчерч остановитесь возле любого магазина, где я мог бы купить зонт, – попросил водителя по-английски.
Водитель, не оборачиваясь, кивнул огромной пестро-полосатой шапкой, натянутой на гриву «сосулек», и, выруливая со стоянки, врубил на всю катушку музыку. Разумеется, рэгги: отца и бога всех ямайцев – Боба Марли.
– Не мешает? – крикнул он, стараясь перекрыть долби-стерео.
Я не столько услышал, что он говорит, сколько понял по выражению его лица.
– Нет! – махнул в ответ.
Пускай! Словно я оказался в тропическом оазисе.
В зеркало заднего вида я заметил, как мимо стоянки такси следом за нашей машиной на медленной скорости проезжает мотоциклист на японском спортивном «байке». Набирая скорость, мотоциклист поравнялся с «кебом», на долю секунды повернул голову и посмотрел в мою сторону, после чего «байк», как ракета, унес его вперед по мокрому шоссе, но этой доли секунды хватило, чтобы мой страх, уснувший за время перелета в Лондон, зашевелился, заныл и стал выплескивать на меня ушаты холодного, тоскливого животного ожидания беды.
Пока мы ехали, туман, похожий на сумерки, совершенно накрыл шоссе. Мокрый снег шел не переставая, мне показалось, что он стал гуще. Единственный дворник на лобовом стекле с широким радиусом захвата работал как маятник, усыпляюще снуя вправо-влево, вправо-влево. Я посмотрел на часы и вспомнил, что забыл их перевести на местное время. На панели автомобиля электронные часы показывали 13.37.
– Сколько времени займет дорога до Крайстчерч? – спросил у шофера.
– Приблизительно час, час с четвертью, – ответил тот.
Он говорил со специфическим акцентом, который я с непривычки разбирал с трудом. Да тут еще музыка грохочет…
Мы миновали отрезок шоссе, ведущий к аэропорту, и выехали на трассу, ведущую к Лондону. Широкое шестирядное шоссе было запружено автомобилями, идущими на малой скорости. Впереди в тумане, возле разделительной полосы, мелькнули оранжевые и синие огни мигалок. Оказалось, там произошла авария и часть шоссе перекрыла дорожная полиция. Белые фосфоресцентные полоски на их черной униформе слегка светились в наступающих сумерках в свете фар.
Рядом со мной, точнее, с той стороны автомобиля, где сидел я, притормозил еще один мотоциклист и, спустив ногу в стильном ботинке с высокой шнуровкой на асфальт, медленно двигался на холостом ходу рядом с «кебом» ямайца. Лицо мотоциклиста скрывал шлем с забралом. Когда он повернул голову и посмотрел на меня, я увидел только глаза. Нет, это был не «еще один», а тот самый человек, который ехал из Хитроу. Черт побери, он ехал и ехал рядом, то останавливаясь и отставая, то снова нагоняя нас и бесцеремонно поглядывая в мою сторону. Мне на память невольно пришла сцена из культового французского боевика «Доберман», когда такой вот урод на мотоцикле проезжает мимо такси и забрасывает в открытое окно автомобиля гранату. Правда, в моем такси все окна по случаю стихийного бедствия подняты наглухо, но это неважно – еще в семидесятые годы в Европе просто приклеивали на ходу магнитные мины к кузову автомобиля и преспокойненько уезжали, а через двадцать секунд – ба-бах! И запчасти разлетаются по шестирядному шоссе, как серпантин из хлопушки.
У меня ладони покрылись холодным потом.
– Вы можете оторваться от этого человека на мотоцикле? – спросил я, наклоняясь к водителю.
Поклонник Боба Марли, не убавляя звука, повернулся ко мне и принялся переспрашивать, чем конкретно не понравился мне человек на мотоцикле и что вообще-то на этом шоссе в такую погоду действует ограничение в скорости, так что, если меня что-то не устраивает, я могу пересесть на поезд и добраться до Крайстчерч за сорок минут, станция о