– Значит, мое прекрасное стихотворение превратилось в грязные хлебные крошки, – медленно произнес он.
– Ничего страшного, – утешила Элис. – Я помню почти каждое слово, и после чая мы снова его запишем.
– Я-то думал, ты обрадуешься, – не унимался Ноэль. – Ведь книга становится более ценной, если на ней есть автографы. Так сказал мне дядя Альберта.
– Но автограф должен быть того, кто написал книгу, – объяснила Элис. – А ту книгу написал Цезарь. А ты все-таки не Цезарь, знаешь ли.
– И не хочу им быть, – сказал Ноэль.
Освальд решил, что взаимная вежливость умиротворила обе враждующие стороны.
– Ну, так сколько стоит тот клад?
И тогда Элис рассказала. Но ей пришлось говорить шепотом, потому что соседи, которые всегда делали что-то в самые неподходящие моменты, начали снимать с веревки белье. Я слышал, как они говорили, что сегодня «хороший день для сушки белья».
– Ну, дело было так… – туманно начала Элис. – Как думаете, на этой противосарациновой вышке безопасно сидеть вдвоем? По-моему, доска сильно прогибается посередине.
– А ты сядь ближе к краю, – посоветовал Освальд. – Так как же было дело?
– Мы решили отправиться в сосновый лес, потому что читали у Брета Гарта, что смолистый бальзам сосны исцеляет израненную душу.
– Уж если кому и надо лечить израненную душу… – начал Дикки с нарастающим негодованием.
– Да, я знаю. Но у вас был дуб, а я считаю – дубы годятся для этого дела так же, если не лучше, особенно для англичан, ведь у нас есть День Дубового Яблока[5], и… Так на чем я остановилась?
Мы подсказали, на чем.
– Итак, мы пошли туда, и это оказался очень хороший лес… Такой мрачный, знаете. Мы каждую минуту ожидали встретить чудовище, верно, Ноэль? Правда, лес не очень большой, а по другую его сторону есть зачарованная пустошь, такая голая, с клочками травы и с ежевикой. И в самой середине пустоши мы нашли сокровище.
– Давайте на него посмотрим, – предложил Дикки. – Вы его принесли?
Ноэль и Элис захихикали.
– Не совсем, – сказала Элис. – Сокровище – это дом.
– Заколдованный дом, – добавил Ноэль. – И заброшенный, а сад при нем похож на сад в стихотворении «Мимоза»[6] после того, как Леди перестала о нем заботиться.
– Вы заходили в дом? – спросили мы.
– Нет, – ответила Элис, – мы вернулись за вами. Но мы спросили одного старика, и он сказал, что пока никто не может там жить, потому что дом заколдованный.
Эйч-Оу спросил, что такое «закладованный».
– Уверен, старик имел в виду «закладованный», – сказал Ноэль, – только выразился по-старинному. Закладованный – очень хорошее слово. Значит, дом и вправду заколдован, как я и говорил.
Тут вышла няня и сказала:
– Пора пить чай, мои дорогие!
И мы покинули сарацинскую башню и отправились в дом.
Ноэль начал сочинять стихотворение под названием «Закладованный дом», но мы велели ему подождать до тех пор, пока он не узнает о доме побольше. И вскоре он узнал о нем побольше – как оказалось, более чем достаточно.
Когда мы отправились на разведку, вечернее солнце уже скрылось, но оставило на небе красноватый след (как один из тех далеких огней, за которыми идешь-идешь, а они всегда остаются в милях впереди), и этот отблеск сиял сквозь сосновые деревья. Дом казался черным и таинственным на фоне горизонта цвета клубничного мороженого.
Нижние окна большого дома были заколочены досками, а сад, мощеный двор и надворные постройки окружала высокая стена с битым стеклом наверху. Но Освальд с Дикки все-таки перелезли через нее во двор. Между камнями росла зеленая трава. Углы дверей конюшни и каретного сарая были щербатыми, словно их атаковали крысы, хотя мы ни разу не увидели ни одного из этих осторожных грызунов. Напрасно попытавшись открыть заднюю дверь, мы вскарабкались на бочку с водой, заглянули в маленькое окошко и увидели сушилку для посуды, краны над раковиной, медный котел и пробитое ведерко для угля. Вот здорово!
На следующий день мы снова отправились туда, одолжив у соседей бельевую веревку. Связав веревку петлями, мы смастерили нечто вроде веревочной лестницы и с ее помощью по очереди перебрались через стену.
Потом мы отлично поиграли в осаду свинарника. Все военные приказы приходилось отдавать шепотом из опасения, что кто-нибудь пройдет мимо, услышит и прогонит нас. Везде поблизости – и в сосновом лесу, и в поле, и на самом доме – висели доски с надписями, угрожающими покарать нарушителей частных владений по всей строгости закона.
Развязывать узлы на бельевой веревке соседей было так муторно, что мы развязали всего один, а после купили соседям новую веревку на свои карманные деньги. Веревочную лестницу мы спрятали в тайнике в крапиве – пусть всегда будет под рукой.
Мы нашли обходной путь и добирались до дома, пролезая через дыру в живой изгороди, а потом идя по сельской тропинке, вместо того чтобы шагать через широкие поля, где каждый мог бы нас заметить, догнать и отругать.
К дому мы ходили каждый день. Вот был бы ужас, если бы армия кровожадных сарацин решила двинуться на Лондон именно этим путем, потому что теперь в сторожевой башне редко сидели наблюдатели.
Дом оказался веселым местом для игр, и Освальд узнал, что на самом деле означает «закладованный» – так старик произнес слово «заложенный». Дом не был заколдован, просто его заложили и пока не выкупили. А раз волшебство нам не грозило, Освальд больше не боялся превратиться в госпожу со свиной головой или стать по пояс мраморным.
Спустя некоторое время нам захотелось все-таки проникнуть внутрь, так сильно захотелось, что мы вовсе охладели к курятнику и свинарнику, которые поначалу казались нам воплощением восхитительной сказочной мечты.
Но все двери дома были заперты. Мы взяли все старые ключи, какие смогли найти, но эти ключи открывали ящики столов, рабочие корзинки и дверцы буфета, а к дверям не подходили ни по форме, ни по размеру.
И вот однажды Освальд, справедливо славившийся своей наблюдательностью, заметил, что один прут полуподвального окна шатается в кирпичной кладке. Вытащить прут для юноши с львиным сердцем было делом одного мгновения. Освальд пролез в образовавшуюся брешь и оказался на чем-то, похожем на лестничную площадку, только без ступенек, которые вели бы вверх, в жилую часть дома. Под предприимчивыми ногами мальчика хрустело битое стекло, валялись скомканные тряпки и солома, а с одной стороны виднелось маленькое, затянутое паутиной окошко.
Освальд выбрался обратно и позвал остальных, которые в это время пытались выковырять булыжники у конюшни, чтобы возле погрызенного крысами дверного угла сделать лаз.
Все немедленно прибежали и после короткого обсуждения решили разбить заплетенное паутиной окно (тем более что оно уже было с трещиной), а потом попытаться дотянуться до ручки, чтобы открыть оконную створку. Поскольку именно Освальд нашел шатающийся прут, работать, конечно, предстояло ему.
Бесстрашный Освальд снял куртку, обмотал ею кулак и толкнул ближайшую раму. Стекло, как и следовало ожидать, упало внутрь со звуком, который в газетах, наверное, назвали бы оглушительным грохотом. На самом деле оно издало некое глухое звяканье, заставившее подпрыгнуть даже Освальда.
– А вдруг за окном бездонный колодец? – спросил Эйч-Оу.
Мы в этом сомневались, но для исследователей осторожность не бывает лишней.
Освальд отодвинул оконную задвижку – она сильно заржавела. Окно распахнулось наружу, как дверь, ровно настолько, чтобы Освальд мог пролезть в щель. Он подался вперед, заглянул внутрь и не удивился, обнаружив, что внизу вовсе не колодец, а подвал.
– Давайте, – сказал он, – все в порядке.
Дикки последовал за ним так быстро, что его ботинки задели плечо спускающегося Освальда. Дальше была очередь Элис, но Ноэль попросил ее подождать.
– Вряд ли Эйч-Оу следует туда лезть, пока мы не убедимся, что это безопасно, – объяснил он.
Освальд надеялся, Ноэль сказал так не потому, что запаниковал, хотя кто их знает, этих поэтов.
В подвале, куда нырнул Освальд, воняло сыростью и плесенью, как от мышеловок, а еще пахло соломой и пивными бочками. Дальше открывался ход в еще один подвал, где остались следы древних запасов угля.
Миновав угольный подвал, мы вышли в помещение с полками на стенах, похожими на корабельные койки… Все здесь смахивало на катакомбы, где когда-то замуровывали первых христиан. Конечно, мы знали, что это всего лишь винный погреб, потому что дома у нас есть такой. Тут пришлось пустить в ход спички.
Потом мы нашли каменную лестницу и поднялись наверх. И Освальд не стыдится признаться, что, поскольку лестница шла зигзагами, он подумал, каково было бы, если бы они с Дикки встретили на одном из поворотов жуткое чудовище. Но здесь не было ни души.
И все же мы с радостью оставили позади подвалы и лестницы и прошли в заднюю кухню с раковиной, медным котлом и подставкой для посуды. Мы обрадовались этой кухне, как старому другу. Освальд даже почувствовал себя братом дырявого угольного ведерка. Первое, что пришло нам голову: «Надо проверить заднюю дверь!»
Дверь была закрыта на две задвижки – сверху и снизу. Их приварила к скобам старая ржавчина, но под нашим терпеливым и решительным натиском запоры не устояли. Вот только когда мы отодвинули задвижки, дверь почему-то не открылась. Мы как следует ее рассмотрели и поняли, что она заперта на ключ.
Дикки в порыве отчаяния сказал:
– Тут нам не выйти.
Но пытливый Освальд огляделся и увидел висящий на гвозде ключ. Вот доказательство того, что отчаиваться никогда не стоит. Правда, ключ не подошел к двери (позже оказалось, что это ключ от курятника).
Тогда мы вышли в переднюю и с обратной стороны входной двери увидели на гвозде связку ключей.
– Ага! Видите, я был прав, – заметил Освальд.
Он действительно часто оказывался прав. Все ключи были снабжены ярлычками, и, увидев ярлычок «Задняя кухня», мы сразу пустили этот ключ в дело, и дверь наконец-то подалась.