Он выбежал на улицу и сказал первому встречному:
– Знаете, вчера я видел мальчика из зеркала, и он меня отпустил, а Этель снова в полном порядке.
Первый встречный оказался полицейским. Констебль дал мальчику затрещину и пообещал в следующий раз арестовать его, если тот будет дерзить. Но Хильдебранд вернулся домой успокоенный и весь вечер читал Этель вслух «Книгу джунглей».
На следующее утро он подскочил к зеркалу. Как странно и удивительно было снова увидеть свое отражение после долгих недель созерцания пустого зеркала! Как странно было причесаться как следует, а не на ощупь! Но, конечно, на Хильдебранда смотрело не его отражение, а зазеркальный мальчик.
– Послушай, ты выглядишь совсем не так, как раньше, – медленно произнес Хильдебранд.
– Ты тоже, – сказал мальчик.
В тот день, несколько недель назад, зазеркальный мальчик был с опухшим, хмурым и злым лицом, с подбитым глазом и рассеченной губой, с мстительным взглядом, бормочущий сердитые слова. Теперь он был бледным, немного похудевшим, но в его глазах читалась только тревога, а губы, хоть и остались такими же некрасивыми, не складывались в злобную гримасу. А Хильдебранд походил на мальчика в зеркале, как одна булавка походила на другую.
– Послушай, – неожиданно серьезно сказал Хильдебранд, – отпусти меня, мне больше ничего не надо, спасибо. И сделай так, чтобы с моей сестрой все было в порядке.
– Хорошо, – ответил мальчик в зеркале, – я отпущу тебя на полгода. Если к тому времени ты не научишься говорить правду – что ж, сам увидишь, что тогда будет. До свидания.
Он протянул руку для рукопожатия, и Хильдебранд с готовностью протянул свою. Он забыл о зеркале, и оно разбилось вдребезги под его кулаком. И больше он никогда не видел мальчика, да и не хотел видеть.
Когда Хильдебранд спустился вниз, с глазами Этель все было в полном порядке. Доктор решил, что это его заслуга, и был рад-радешенек и горд, как король.
Хильдебранд мог выразить свою радость только тем, что дарил Этель все игрушки, какие, как он думал, ей понравятся, и обращался с ней так ласково, что она плакала от счастья.
Не прошло и полугода, как Хильдебранд стал настолько правдивым мальчиком, насколько только можно пожелать. Время от времени он допускал небольшие промахи: например, рассказал о своем спасении от бешеного быка и об интервью, которое дал газетчикам.
Его истории больше не становились правдой на следующий день, но ему приходилось видеть их во сне, что было немногим лучше. Поэтому он исправлялся, делал домашние задания и старался говорить правду, а когда фантазировал, давал людям понять, что просто играет.
Теперь Хильдебранд вырос и сперва видит свои истории во сне, а после записывает их, потому что сочиняет книги и статьи для газет. Писатель может рассказывать столько угодно историй, не боясь, что любая из них сбудется.
Кольцо и лампа
Ты, конечно, необычайно умный ребенок, поэтому часто задавался вопросом: куда девались все потрясающие вещи, о которых ты читал в старых сказках – сапоги-скороходы, меч-кладенец, плащ-невидимка и тому подобное. Понимаешь, они по-прежнему где-то лежат, но люди настолько увлеклись новыми изобретениями: беспроволочными телеграфами, рентгеновскими лучами и дирижаблями, что больше не занимаются поисками по-настоящему интересных вещей. А кто не ищет, тот и не находит; во всяком случае, находит не часто.
Правда, бывают везунчики, которым стоит только выйти на улицу, и приключения случаются с ними так же легко, как с обычными людьми случаются завтраки и застилание постелей. Но если кто-то находит одно из чудесных древних сокровищ, он обычно помалкивает, ведь очень трудно заставить других поверить в истину, выходящую за все привычные рамки.
Буквально на днях маленькая девочка в Суссексе нашла две удивительные вещи из старых историй и не рассказала об этом никому, кроме меня и еще одного человека. Мне часто рассказывают о том, о чем никому больше не говорят, а знаете, почему? Потому что всем известно: я могу поверить во что угодно.
Ту маленькую девочку звали Серафина Бодлетт. Она родилась в Тутинге, но на летних каникулах жила на ферме в Суссексе. Отдыхать там было очень приятно. Играй, где хочешь – вообще-то для игр у нее были все Суссекские холмы, к тому же на ферме держали много животных, которых можно было гладить и кормить. Кроме Серафины на ферме жили только взрослые, а девочке очень хотелось иметь товарища для игр. Дочь фермера, мисс Пэтти, была добрая девушка и всегда охотно соглашалась сыграть в шашки, но шашки рано или поздно надоедают.
Летом смеркается поздно, и Серафина ложилась спать еще засветло. Обычно она лежала без сна на большой кровати с четырьмя столбиками, с белым хлопчатобумажным пологом, смотрела на зарешеченное окно и на дубовый комод с ящиками, и пыталась призвать сон о маленькой девочке, с которой можно играть. Но, к ее удивлению, ей вообще ничего не снилось.
Лучшая гостиная на ферме была очень красивой, но Серафине (ее имя такое длинное, что, наверное, мне лучше называть ее Фина, как ее звали все) обычно не разрешалось там играть. Шторы в гостиной всегда наполовину опускали, потому что это так элегантно.
Иногда мисс Пэтти приводила Фину в ту гостиную и доставала диковинки, которые ее брат-моряк привозил домой из путешествий: ожерелья из семян и бусин Южного Моря, тростниковые дудочки, толстых индийских идолов с таким множеством рук, что непонятно, как они находили им всем применение. Еще мисс Пэтти показывала сделанные моряками подушечки для булавок и чучело попугая, точь-в-точь похожее на живую птицу, только без одного глаза, красивые китайские джонки из резной слоновой кости и пагоду (так называется китайский храм), тоже из слоновой кости. Мисс Пэтти сказала, что поделки вырезаны из одного цельного куска кости.
Фине пагода понравилась больше всех диковинок, она любила заглядывать внутрь семиэтажной башни с маленькими золотыми колокольчиками, которые звенели, когда мисс Пэтти снимала стеклянный футляр и осторожно встряхивала деревянную подставку. Конечно, Фине никогда не разрешали встряхивать ее самой.
– Откуда она? – спрашивала девочка всякий раз, как ей показывали пагоду.
– Из Летнего дворца китайского императора в Пекине, – неизменно отвечала мисс Пэтти. – Но мой брат Боб никогда не рассказывал, как раздобыл пагоду.
Фина в последний раз заглядывала в окна пагоды, стеклянный футляр возвращали на место, и девочке говорили:
– А теперь беги и играй.
Однажды, когда она «бегала и играла», она встретила товарища: толстого щенка гончей, очень неуклюжего и очень ласкового. Они порезвились вдвоем, потом щенок умчался, а Фина пошла в дом мыть руки, потому что щенячье представление об играх сводилось к валянию в пыли, на которое Фина с радостью согласилась.
Но, проходя мимо лучшей гостиной, она увидела, что дверь открыта, и остановилась. Был день уборки, но мисс Пэтти сделала перерыв, чтобы встретить у задней двери разносчика, который дешево продавал носовые платки, шелковые платья, шпильки и гребни для волос. Впоследствии Фина часто задавалась вопросом, заглянул ли на ферму настоящий разносчик или переодетый волшебник.
Надо сказать, что Фина была послушной девочкой. Она не проскользнула в гостиную, воспользовавшись тем, что дверь осталась открытой и никто не смотрел. Но ведь Фине не запрещалось заглядывать в комнату, поэтому она стояла в дверях и смотрела на чучело попугая, пагоду и другие вещи.
– Ой! Пагода вот-вот упадет! – сказала Фина. – Я знаю, что упадет, если кто-нибудь хлопнет дверью!
И как раз в этот миг хлопнула входная дверь, и пагода задрожала, потому что стояла на самом краю шифоньера. Одна из маленьких черных ножек подставки, вырезанных в виде когтистых лапок, действительно нависала над краем.
– Я должна ее поправить, – решила Фина. – Если я пойду звать мисс Пэтти, пагода может свалиться еще до моего возвращения.
Поэтому она быстро вошла и очень осторожно взяла подставку с пагодой и стеклянным ящиком, чтобы переставить в безопасное место.
Именно этот момент выбрал щенок гончей, чтобы ворваться в гостиную – извиваясь, лая и неуклюже перебирая лапами – и нырнуть между ног Фины. Девочка пошатнулась, споткнулась и упала. Все они свалились кучей-малой: Фина, щенок, подставка, стеклянный колпак и драгоценная пагода, которая превратилась в груду обломков.
Когда Фина поднялась, хвост щенка уже исчез за дверью, а у ее ног лежали разбросанные осколки слоновой кости и стекла: печальные руины прекрасной пагоды.
Сердце девочки, казалось, остановилось, а потом забилось так сильно и быстро, как будто в ее груди завелся паровой двигатель. Ее руки так дрожали, что она едва могла поднять осколки, но все же начала их собирать.
– Может, ее удастся склеить, – сказала она себе, – клеем или яичным белком. Так моя няня склеила фарфоровую чашку… Только кусочки такие маленькие и неровные, что я не понимаю, как их можно соединить. А мисс Пэтти через минуту вернется! Ах, если бы я была кем-то другим, а не собой! Ой, что она скажет?
Среди мелких осколков слоновой кости валялись маленькие золотые колокольчики.
– Что это? – спросила Фина. – Это не колокольчик и не…
Она подобрала нечто, лежавшее среди обломков слоновой кости и осколков стекла, и увидела, что это золотое кольцо, толстое и красивое, с рисунком, как на боках чайницы.
Фина надела его на палец, чтобы не потерять, и продолжала уныло собирать осколки. Внезапно на нее нахлынул ужас от осознания того, что она натворила – хотя в случившемся виноват был щенок, а не она. Девочка быстро задышала, лицо ее стало кривиться, и через мгновение она уже всхлипывала, шмыгала носом и терла мокрые глаза костяшками пальцев, все еще грязными после недавней игры со щенком.
Ее привел в себя чей-то голос, но не голос мисс Пэтти.
– Ваш покорный слуга, мисс, – произнес кто-то. – Что я имею удовольствие для вас сделать?
Фина опустила руки и сквозь мокрые ресницы уставилась на высокого, почтительно кланявшегося лакея. Он был одет в чудесный зеленый атлас, его длинные красивые ноги были затянуты в белые шелковые чулки, а волосы напудрены так, что казались белоснежными, как только что остриженная шерсть.