Именно поэтому отчаявшийся президент Инёню и послал своего проштрафившегося министра с дипломатической миссией в Москву с задачей любой ценой спасти положение, если уж армия в очередной раз оказалась не в состоянии остановить наступательный порыв русских войск. Ты, мол, заварил эту кашу, ты ее и расхлебывай. И вообще, в первые же минуты после получения ультиматума у Инёню было жгучее желание посадить этого деятеля на кол. Так вот, эта поездка в логово победителей рассматривалась им как некий моральный аналог этой очень важной для турецкого правосознания физеопроцедуры. Если султан не подверг колотерапии хотя бы парочку своих визирей, то никакой он не султан, а обыкновенный слабак, которому не место на троне.
Поэтому и вид у турецкой делегации был до предела мрачный. Турецкий посол в СССР Селим Сарпер, переведенный туда прямиком из Берлина, страдал еще и оттого, что перед этой встречей сводка Совинформбюро сообщила о завершении боев за город Константинополь (в котором оный господин посол, между прочим, и родился). После этого известия, во-первых, разом рухнули все надежды на заключение соглашения до того как русские силой возьмут Черноморские Проливы вместе с главной турецкой жемчужиной, а во-вторых – хоть семья господина посла эвакуировалась вглубь Анатолии еще до начала боевых действий, для него это была личная трагедия. Так сказать, воспоминания детства и прочие драматические бла-бла-бла на руинах былого османского величия.
Но сидящим напротив турецкой делегации наркому Молотову и двум его консультантам из будущего было глубоко начхать на уныло-похоронный вид министра и посла. У советского правительства на этих переговорах были свои цели и задачи, которым способствовала благоприятная общеполитическая ситуация и победоносные действия советских войск, неудержимо продвигающихся вглубь турецкой территории. И даже Мехмед Османов, смотревший на своих соплеменников с некоторым сожалением, понимал, что для тех, кто в своей политике ориентировался на заигрывание с нацистским режимом, нет и не может быть никакого прощения. Так же товарищ Османов понимал, что на этих переговорах речь о безоговорочной капитуляции не идет только потому, что советское правительство не собирается ликвидировать Турецкую республику и включать ее территорию в состав СССР. Сам он предпочел бы, чтобы вся территория Турции вошла в состав Советского Союза, но у товарища Сталина были свои соображения, чтобы отложить этот процесс «на потом»; а с Верховным, как говорится, не поспоришь.
– Господа, – нарушает гробовое молчание Молотов, – сразу должен вам сказать, что эти переговоры могут вестись только на основе советского ультиматума от первого января сего года…
Турецкие представители несколько недоуменно переглядываются и тут же в разговор в своей «фирменной» манере вступает Андрей Андреевич Громыко, который в местной дипломатической среде уже получил свое прозвище – «Горе побежденным».
– Переход под советский контроль зоны Черноморских Проливов, территории Западной и Великой Армении и Курдистана не обсуждается, – чеканит он. – Переход под контроль Греческой республики территории средиземноморского побережья Анатолии – не обсуждается. Переход под контроль Болгарии Восточной Фракии – не обсуждается, запрет для турецкой армии на обладание военно-морскими, военно-воздушными и бронетанковыми силами – не обсуждается. Признание ответственности властей турецкой республики за резню армян, ассирийцев и греков, а также выплата компенсации родственникам жертв этих преступлений против человечности тоже не обсуждается.
Нуман Меменчиоглы вопросительно смотрит на Громыко, потом на Молотова, потом на консультантов, которые с непроницаемым видом сидят рядом с дипломатическим наркомом, после чего глубоко вдыхает.
– Скажите, любезнейший, – обращается он к сидящему прямо напротив Молотову, – а что же, по вашему мнению, мы должны сейчас обсуждать? Ваши военные и так промариновали нас чуть ли не трое суток, прежде чем допустить сюда, в Москву, для ведения переговоров о прекращении военного конфликта, который мы считаем чистейшим недоразумением…
В ответ на эти слова Молотов только равнодушно пожал плечами, а Громыко, усмехнувшись, ответил:
– Военный конфликт, господин Меменчиоглы, закончится максимум через три дня вместе с остатками турецких вооруженных сил, после чего даже только что перечисленные требования будут казаться вам дипломатическим пределом мягкости и добродушия. У окружающих вас народов за пять последних столетий отрос уж слишком большой зуб на турецкое государство. Греки, болгары, румыны, грузины, армяне, ассирийцы, арабы всех мастей и даже русские поляки и венгры – все помнят свирепую алчность турецких захватчиков и жалобный плач и стоны угоняемых на чужбину соплеменников. Никто ничего вам не забудет и не простит. Такое уж сейчас беспощадное время, когда сердца людей ожесточились до предела, а былые ваши заступники в Лондоне и Париже по независящим от вас обстоятельствам вышли из игры. Наше политическое и военное руководство не хочет занимать всю территорию Турции, но если намеченные военными планами результаты будут достигнуты, а мирное соглашение все еще не будет заключено, то наши войска продолжат наступление то тех самых пор, пока не оставят ни одного клочка незанятой турецкой земли. И не надейтесь, что ради соблюдения спокойствия на оккупированной территории мы будем держать там элитные фронтовые части. Совсем нет. Оккупационные войска в зонах, не входящих в сферу интересов Советского Союза, будут состоять из болгар, греков, румын, армян, грузин и прочих представителей народов, ограбляемых и унижаемых вами в течении столетий. И вот тогда вы узнаете, что такое настоящий ужас. Впрочем, вы вполне в состоянии избежать грядущего кошмара, если согласитесь на предложенные вам условия и не будете доводить дело до крайностей…
Турецкие дипломаты еще раз переглянулись, после чего Нуман Меменчиоглы произнес:
– Господин Молотов, у нас нет полномочий для того, чтобы вести переговоры на указанных вами позициях. Прежде чем я дам вам ответ, я должен связаться с президентом Инёню и запросить у него инструкций. По этой причине я вынужден просить Вас перенести наш разговор на сутки и продолжить нашу встречу завтра в это же время.
– Хорошо, господин министр, – согласился Молотов, – но только помните, что каждый час вашего промедления приближает окончательное уничтожение турецкого государства.
Уже позже, на следующий день, стало известно, что после получения ответа из Анкары в тот же день турецкий министр иностранных дел ушел в выделенную ему комнату и принял яд. Он просто не мог поступить иначе – ведь прямо на глазах рушилось дело всей его жизни.
* * *
10 января 1943 года, Утро. СССР. Ивановская область, спецобъект НКВД «Дача в лесу».
Бывшая русская Великая Княжна, дочь русского императора Александра III и внучка датского короля Христиана IX, Ольга Александровна Романова.
Всю прошедшую неделю бывшая Великая Княгиня обдумывала разговор с госпожой Антоновой и чувствовала себя примерно так же, как Иисус Христос, возведенный на гору, с вершины которой ему показали все царства земные и небесные.
«Только вот ведь в чем дело – и я не Христос, и госпожа Антонова тоже не дьявол… – думала она. – Естественно, что большевики, то есть их руководство, хочет, чтобы те люди, которые называют себя Романовыми, лояльно относились к их власти и к той стране, которая была их вотчиной на протяжении трехсот лет. И это при том, что симпатизирующий Гитлеру Великий Князь Владимир Кириллович выглядит до предела несимпатично, а с точки зрения законов Российской империи, и в самом деле является банальным незаконнорожденным, сиречь ублюдком».
И даже если признать юридическую силу за указом ее брата Никки, задним числом признавшим законность брака Кирилла Владимировича и британской принцессы Виктории-Мелиты… Одно только участие в февральском мятеже против законной власти злосчастного семнадцатого года и дефилирование перед революционной толпой с красным бантом на груди ставят крест на моральном праве этого человека и его потомков не только претендовать на титул главы Дома Романовых, но и просто называться порядочным человеком. И надо же, при катастрофе броненосца «Петропавловск» адмирал Макаров, умница и военный гений, погиб, а это дерьмо (крепкое словцо для нее) выплыло – только для того, чтобы еще тридцать четыре года отравлять жизнь окружающим людям.
При этом Ольга Александровна не сомневалась, что в любой момент, когда этого захочется большевистскому вождю, ветвь Кирилловичей может прерваться так радикально, как будто ее никогда и не было. Был человек – и нет человека; подумаешь, проблема! Тот же майор Османов, дикий абрек и головорез, принесет своему хозяину голову бастарда в маленьком черном мешке, как это водится у диких народов Кавказа. Никакой симпатии к предполагаемой жертве бывшая великая княгиня не испытывала – уж слишком много крови папенька этого молодого человека, великий князь Кирилл Владимирович, попил в свое время из ее братца Никки. Но ведь большевикам мало просто физически устранить неприятного им человека. Если не принять особых мер, то на пустое святое место тут же толпой полезут самозванцы или просто люди. имеющие отношение к ее семье как седьмая вода на киселе.
По идее, самое бесспорное происхождение для главы Дома Романовых – у детей Великого Князя Александра Михайловича и ее старшей сестрицы Ксении; но они бегают от всей этой политики как черти от святой воды, не желая брать на себя никакой ответственности на том основании, что по отцовской линии они правнуки императора Николая Первого, а значит, уже не великие князья, а всего лишь князья императорской крови. Но чем дальше идет время, тем меньше остается настоящих Великих князей. Тот же Владимир Кириллович, правнук Александра Второго, тоже всего лишь князь императорской крови. Но в любом случае ни она, ни тем более один из ее сыновей на это дело не годятся. Слишком уж все они простецкие, в том числе и по происхождению. А в таком деле, как главенство в Доме Романовых, важна не только непререкаемая моральная чистота, но и безупречное происхождение. Ее Николай Александрович