30 (18) марта 1878 года. Дублин.
Катриона Мак-Грегор, дочь арестанта
Вот уже второй день я нахожусь в обществе людей, с которыми раньше посчитала бы для себя зазорным даже просто повстречаться на улице. Но теперь я никто, лишенная прав дочь человека, объявленного государственным преступником, за которой охотится и местная полиция, и британские военные, поэтому маленькая комнатка в мансарде публичного дома «Алая Роза» кажется мне воистину райским уголком. По крайней мере, тут тепло, сухо, не капает с потолка, а на двери имеется засов, благодаря которому я чувствую себя хотя бы в относительной безопасности.
Тут безопасно. Местная полиция заглядывает сюда только для того, чтобы собрать в свою пользу мзду с падших женщин, и не интересуется — кто сюда зашел и зачем. А народу сюда ходит очень много, как обычных посетителей таких злачных мест, так и людей куда более серьезных и угрожающего вида. Именно поэтому IRA и сделала этот публичный дом своей базой. По крайней мере, так это объяснил тот человек в черном, который назвал себя Айвеном. Наверняка это его не настоящее имя. Очень загадочный и страшный человек, которому убить кого-то очень просто.
Кстати, здешние обитательницы являются закоренелыми папистками, происходящими из самых нижних слоев городского дна и ближайших сельских окрестностей. И все они — самые яростные сторонницы независимой Ирландии, готовые отдать жизнь ради своей идеи. При этом все они в один голос утверждают, что заняться этим позорным ремеслом их заставила нищета и голодные дети. Не знаю, раньше бы я в это не поверила, подумав, что это отговорки, а на самом деле всему виной прирожденная папистская развратность этих девиц. Но теперь, поговорив и с самими этими девицами, и с их хозяйкой, полноватой смешливой женщиной лет тридцати, по прозвищу мама Сара, я поняла, что все мои прошлые предубеждения оказались ошибочными, и большинство из этих девиц бросило бы свое позорное занятие, появись у них возможность честно заработать себе на жизнь.
Кроме девиц легкого поведения, ирландских инсургентов и посетителей, в «Алой Розе» имеются еще четверо серьезных непонятных людей, говорящих по-английски с сильным акцентом, который я так и не смогла опознать. Это были не немцы, не французы и не испанцы с итальянцами. Даже такой страшный человек, как Айвен, относился к ним с большим уважением, предпочитая не интересоваться их делами. Говорят, что раньше они время от времени уходили по ночам, а потом возвращались, и после этого у инсургентов появлялись деньги, оружие и новые распоряжения их некоронованного короля, которые выполнялись с неукоснительной точностью.
При этом никто из них даже ни разу не прикоснулся к местным девицам, но не потому, что презирал их ремесло. Напротив, они со всеми этими падшими женщинами разговаривали без всякого отвращения, как будто это были высокородные леди или, по крайней мере, честные горожанки из семей среднего достатка. Не понимаю — обычные мужчины наверняка не упустили бы возможность припасть к дармовому источнику, невзирая на качество его воды. Более того, когда в комнате у одной из «девочек» начал буянить пьяный вдрызг клиент, переполошив все заведение криками, женским визгом и звуками ударов, именно один из этих непонятных постояльцев пошел туда и угомонил буяна всего двумя ударами. После этого людям Айвена осталось лишь выкинуть труп со свернутой шеей в речную протоку.
В общем, теперь мне, честной, безвинно оклеветанной девушке-протестантке из высших слоев дублинского общества, отвергнутой даже самыми близкими мне людьми и окруженной папистками, непонятными мне сторонниками какого-то там ирландского короля, или, во всяком случае, человека, который выдавал себя за него, и их еще более непонятными союзниками, остается только сидеть взаперти в своей комнате и бояться каждого шороха.
Я боюсь, что сюда все же придет полиция, арестует меня и отправит на виселицу. Говорят, что в последнее время уже многие казнены без всякого намека на суд и что деятельность солдат в красных мундирах все меньше похожа на наведение порядка и все больше напоминает массовые убийства, обычные для азиатских тираний. Я боюсь Айвена и его друзей из фениев, убивающих людей только за то, что они не разделяют их идеи независимой Ирландии. Да, я знаю теперь и о том, как бесследно пропадают люди, которых они называют полицейскими доносчиками и предателями. Я боюсь живущих в двух соседних комнатах непонятных вооруженных до зубов иностранцев, время от времени переговаривающихся между собой на каком-то своем языке.
Я боюсь всего и всех, и больше всего я боюсь за моего несчастного отца. Несмотря на его довольно высокое положение в обществе, нет никаких надежд на то, что британская Фемида разберется и признает его невинной жертвой обстоятельств.
Напротив, людей арестовывают все больше и по все более вздорным поводам, и конца-края этому не видно. Что там мой отец — британцы арестовали даже графа Коркского, не считая других, не менее высокопоставленных, лиц. Айвен, которого я попросила хоть что-нибудь сделать для моего отца, в ответ только пожал плечами и сказал, что он не сможет ему помочь. Что, по имеющейся у него информации, все достаточно высокопоставленные арестанты содержатся в тюрьме Слайго, где будет заседать особый трибунал по усмирению Ирландии. Это простонародье можно вешать без процедуры, а тех, кто занимал достаточно высокое положение в обществе, нужно сперва судить и только потом вешать.
— Молитесь, мисс Катриона, — заявил мне этот папист, — и это единственное, чем вы можете помочь своему отцу.
А сегодня вечером ко мне в комнату пришел один из тех соседей-иностранцев, и я так испугалась, что чуть было не упала в обморок.
— Мисс Катриона, собирайтесь, — сказал мне этот человек, — у нас очень мало времени.
— Нет… — я почувствовала, что от страха у меня зашевелились волосы на голове. Забившись в угол комнаты, я сжалась там в комок. — Никуда я с вами не пойду! Лучше убейте меня прямо здесь! Но предупреждаю, что я при этом буду кричать и звать на помощь!
— Мисс Катриона, — этот страшный человек неожиданно улыбнулся, и я вдруг почувствовала, что мне уже стало не так страшно, — никто не собирается и не собирался вас убивать. Мы действуем с ведома и по поручению вашего жениха и хотели всего лишь доставить вас в безопасное место.
— Но у меня нет никакого жениха! — прошептала я пересохшими губами. — А если даже и есть, то вам до него нет никакого дела.
Мой собеседник осуждающе покачал головой:
— Вы даже не представляете себе, мисс Катриона, насколько маленький шарик — наша планета Земля. Или вы скажете, что никогда не были знакомы с американцем Джимом Стюартом из Южной Каролины? А он-то вас помнит и беспокоится о вас.
— Я не верю вам… — пробормотала я, — Джим сейчас в Америке и даже и не подозревает, что мне грозит ужасная опасность…
— Джим, как и всякий порядочный южанин, — довольно невежливо перебил меня этот человек, — сейчас находится на острове Корву, где в составе Добровольческого корпуса возрожденной Конфедерации готовится прийти на многострадальную ирландскую землю и принести ей мир и свободу. Если вы сейчас пойдете с нами, то уже через два-три дня сможете увидеться со своим любимым. Решайтесь, мисс Катриона — или вы сами пойдете ему навстречу, или будете ждать здесь, пока он не придет к вам. И только один Всевышний сможет сказать — сумеете ли вы его дождаться или погибнете во время тех событий, которые неизбежно начнутся в самое ближайшее время.
— Хорошо, мистер как вас там, — все еще до конца не доверяя этому человеку, произнесла я, — мне ничего не остается, как поверить вам и отправиться с вами туда, куда вы скажете. Но я прошу вас, ради всего святого, объясните мне, наконец — кто вы такой, и что вам нужно в этом городе?
— Хорошо, мисс Катриона, — сказал незнакомец, — я капитан-лейтенант Федорцов, и служу я в войсках Югороссии. И сказал я вам это только потому, что вы и сами бы догадались об этом в самое ближайшее время… А пока я жду вашего решения… Да или нет?
Услышав эти слова, я снова почувствовала, что у меня кружится голова, и я вот-вот упаду в обморок. О югороссах наша пресса писала разное, но, как правило, ужасное и мало похожее на правду. Правда, Сэм Клеменс, с которым мы с Фионой познакомились на пароходе «Оушеник» во время поездки в Америку, рассказывал, что он сам бывал в Константинополе, и что все, что пишут о тамошних делах наши газеты — откровенная чушь. И вот один из этих загадочных и таинственных югороссов стоит передо мной и обещает, что доставит меня к моему жениху. Господи, во что я ввязалась?
1 апреля (20 марта) 1878 года.
Здание суда в Слайго.
Джеймс Мак-Грегор, подсудимый
Мы сидели на табуретках, прикованные цепями к металлическим штангам. Было холодно; здание суда было недавно достроено, но отделка была еще не завершена, отопление не работало, да и, наверное, излишним считалось тратить дрова только ради арестантов. Только там, с другой стороны зала, где находилась судейская скамья, топилась одинокая переносная чугунная печь, чья длинная труба уходила в приоткрытое окно, за которым бушевала редкая для Ирландии метель.
Кроме судейской скамьи, в зале находились места для зрителей, на которых сейчас сидели наши тюремщики, место для команды прокурора и пустующее место для адвокатов. Все, кроме нас, были весьма тепло одеты; таких температур даже здесь, на севере Ирландии, давно уже не видели. А мы были в полосатых робах, выданных нам по прибытии в Слайго, и которые, похоже, никогда не стирались. Оги Лаури, мой сосед по камере, даже пошутил, что в этом есть и некоторая польза — грязь делает нашу одежду чуть потеплее.
Бейлиф в сержантской форме заорал:
— Всем встать!
В зал вошли судьи военного трибунала, в утепленной военной форме, но с судейскими париками на голове. «А где же адвокаты?» — подумал я, но вместо этого главный судья в полковничьем мундире заорал: