Нет. Адам вспомнит. От одной мысли о руке Уэйда на своей коже Адама передергивало, но вдруг…
Вдруг он это заслужил? Вдруг Уэйд приметил – а он явно приметил – его порочность, эту незримую трещину в самом основании его души, которую уже невозможно замазать или исправить…
«Это не настоящая любовь», – сказал Марти.
«Мы просто прикалывались», – сказал Энцо.
Может, это все правда.
Может, так и должна складываться жизнь у людей вроде него.
(Это каких, интересно?)
– В общем, ты подумай, – сказал Уэйд. – Если в понедельник придешь на смену, я пойму, что ты принял верное решение. – Он развернулся к компьютеру. – А теперь катись отсюда.
Адам ушел. На автомате отметился в журнале и, даже не попрощавшись с Рене и Карен, принесшими сканер, вылетел со склада и сел за руль своей машины. Что за бред?! Неужели его домогался босс? И не просто домогался, а выдвинул ультиматум? Неужели такое действительно случается с обычными людьми?
Он занес пальцы над электронной клавиатурой мобильника. И напечатал: «Похоже, мне придется переспать с Уэйдом – или он меня уволит».
«Фу, – ответила Анджела. – Погоди… Ты серьезно?!»
И, не дожидаясь ответа, тут же его набрала:
– Звони в полицию!
– Мне нужны деньги, Эндж, – сказал Адам. – Нужна работа.
– Что случилось-то?
Он рассказал.
– Нет, спать с Уэйдом ты не будешь. Он тебя заразит каким-нибудь триппером из 70-х. Или герпесом.
– Конечно, не буду, но…
– Никаких «но». Он нарушил закон.
– Может… А может, ничего не было. Вдруг я неправильно его понял?
Анджела так громко и яростно закричала, что ему пришлось отнять трубку от уха:
– Почему у всех моих друзей начисто отсутствует самоуважение? Неужели я одна такая?
– У тебя клевые родители.
– Так. Ладно. Где ты?
– Собираюсь ехать к Линусу.
– Сначала загляни ко мне. Я на работе.
– Но…
– Напомни-ка, когда мы друг за дружку горой, Адам.
– Всегда.
– Вот-вот. Приезжай. И захвати в корейской забегаловке пулькоги.
Она положила трубку. Адам секунду-другую разглядывал телефон, потом бросил его на пассажирское сиденье – там лежала красная роза, купленная сегодня утром в магазине для садоводов.
Красная роза была куплена специально… для Линуса, конечно. Для кого же еще, идиот?! Идиот, придурок несчастный!
Подарить цветок… как банально и слащаво… как по-гейски! Такой жест заслуживает лишь презрительной усмешки в мире, где люди вроде Уэйда могут творить что хотят.
Адам отвел взгляд от розы и старался больше на нее не смотреть.
4Пицца и вот это вот все
– А можно я оторву ему член? – спросила Анджела, откусывая кусочек пулькоги. – Плоскогубцами, например?
– Ну уж нет. Не хочу, чтобы ты трогала Уэйда.
– А я и не буду его трогать, я же плоскогубцами.
Адам почувствовал на себе ее пытливый взгляд: она ждала от друга условных знаков, которые намекнули бы ей, что творится у него в душе. Но он и сам этого не знал. Сначала разговор с Марти, потом домогательства Уэйда… Чувство было как на пробежке, когда оступишься на полном ходу, вот-вот грохнешься и машешь руками в воздухе, точно страус крыльями, в отчаянной попытке удержаться на ногах.
Ну и день! Начался с кошмара и еще неизвестно, чем закончится.
Адам сунул в рот кусок мяса. Сегодняшние неприятности не помешали ему заскочить по дороге в корейский гриль-бар и взять там пулькоги навынос. Приемные родители Анджелы изо всех сил старались сохранить корейскую культуру в ее жизни и порой досадовали, что эти усилия зачастую сводятся к «о-боже-эти-пулькоги-просто-объеденье».
Они сидели в подсобке «Райской пиццы». Пиццерия была небольшая и находилась в ресторанном дворике не самого популярного торгового центра, зато на крупные заказы тут делали скидку, да и пиццу пекли неплохую (но и не то чтобы хорошую – для сегодняшней «встречи» сойдет, ведь народу гораздо интереснее пиво, чем пицца).
– На берегу озера что-то горит, – сказал он. – Кажется, рядом с теми заброшенными коттеджами, где убили Кэтрин ван Лювен.
– Ох, бедная… – серьезно проговорила Анджела.
– Я видел дым, когда сюда ехал. Надеюсь, это не помешает нашей «встрече». – Он протянул ей пенопластовый контейнер. – Кимчи?
– Фу, гадость! – поморщилась Анджела. – Не понимаю, как это можно есть.
– Ты же тут кореянка, вот ты мне и скажи.
– Наверняка я не единственная кореянка в мире, которая терпеть не может ферментированную капусту. Дохлой псиной воняет. Адам, я серьезно! Ты как вообще? Лично я готова кого-нибудь убить.
Если уж начистоту, после той автомобильной аварии ни у Адама, ни у Анджелы ничего ужасного и травмирующего в жизни не происходило. В целом они были обычные ребята из небогатых семей, живущие в сельском пригороде большого мегаполиса, что растянулся в форме буквы «J» по берегу залива Пьюджет-саунд. Терны относили себя к духовенству, всячески задирали нос по этому поводу и даже имели амбиции, а Дарлингтоны были фермеры, господи ты боже мой. Ни те, ни другие не могли позволить себе ввязываться в сколько-нибудь занятные неприятности, а незанятные – те, что каждому по карману, – их не манили.
Ни Адам, ни Анджела никогда не баловались наркотиками. Только раз они выкурили на двоих косячок, случайно обнаруженный дома у Анджелы. Оказалось – вот стыдоба! – у нее аллергия на травку! Пришлось всей семье ехать в больницу, после чего у Анджелы состоялся серьезный разговор с родителями, по итогам которого они согласились ничего не рассказывать о случившемся семье Адама. Ни он, ни она ни разу не словили ЗППП. Мама Анджелы исправно снабжала обоих презервативами, а сама Анджела была слишком умна, чтобы залететь по неосторожности.
У них никогда не было неприятностей с полицией, если не считать одного штрафа за превышение скорости (Адам) и одной разогнанной вечеринки (Анджела). Никто из их близких не болел раком, рассеянным склерозом и прочими страшными заболеваниями, никто не имел расстройств пищевого поведения, никто не нуждался в наблюдении у психиатра (впрочем, родители наверняка с радостью отправили бы Адама «лечиться», но пока об этом даже не заикались). Единственным драматичным событием их дружбы было признание Адама в своей гомосексуальности – да и то Анджела почти все сделала за него.
Они просто жили. Первые поцелуи, последние поцелуи, потеря девственности, эксперименты с алкоголем, походы в кино, уроки, откровенные беседы по душам и пылкие споры о мировых проблемах, сплетни и безудержный хохот без причины, чинные семейные ужины, стычки со школьными хулиганами, ласковое терроризирование молодых учителей, ранние завтраки в «Денниз» по пятницам… Все это имело значение. Из всего этого замешивался цемент, скреплявший их дружбу.
Они были вместе детьми и подростками, а теперь вместе становились взрослыми. Их дружба не знала границ: если Анджела нуждалась в нем, он приходил – сразу, без лишних вопросов, – и наоборот. Вот и теперь она была рядом. Они вместе ели пулькоги. Вот что такое семья. Вот какой должна быть семья.
– Помнишь, как мы последний раз ходили выпрашивать сладости у соседей?
– Когда снег шел? – уточнил Адам. Вопрос его удивил, но он был рад вернуться в прошлое.
– Ага, прямо сугробы лежали.
Примерно раз в шесть лет Фром хорошенько заваливало снегом, но в такую рань, на Хеллоуин, – никогда. А в том году (Адам и Анджела учились в седьмом классе, то есть уже выходили из возраста, когда дети играют в «Кошелек или жизнь») снега навалило почти по колено. Адаму и Анджеле, переодетым в Сьюки Стэкхаус и Билла Комптона, пришлось спрятать костюмы под тоннами курток, шарфов и шапок.
– Помню, конфет насобирали полные мешки, – сказал Адам.
– Потому что всем мелким пришлось сидеть дома из-за снегопада.
– А когда мы дошли до твоей фермы, мои родители даже не смогли откопать машину, и я остался у тебя ночевать.
Анджела засмеялась, вспомнив, что было дальше.
– И моя мама…
– Твоя мама…
– Ну, кто еще мог усадить двух подростков греть ноги в одном тазу?!
– А сколько эвкалипта она туда ливанула!
– Когда я пью сироп от кашля, до сих пор вспоминаю тот таз.
– Обожаю твою маму. В тот вечер она нам рассказала про расистскую рождественскую традицию, которая до сих пор существует в Голландии.
– Черный Пит! ОМГ! Даже моя хипповая мать не считала эту традицию расистской, пока не переехала в Штаты.
– Ага. Люблю твою маму, – повторил он, тем самым намекая, что любит саму Анджелу. И они оба в глубине души это поняли.
Кстати, об Анджеле…
– У тебя что-то случилось, да? – спросил Адам. – Ты хотела поговорить…
– А, ерунда это – по сравнению с твоей историей.
– Ну и что? Все равно рассказывай.
– Как что? Твой разговор с Уэйдом – это просто жесть. Уж точно покруче моей новости.
Она встала, потянулась, потом вдруг принюхалась и недовольно посмотрела на свою форму.
– От меня разит луком.
– От тебя всегда разит луком после работы. И неважно, чья новость круче. Хватит менять тему. Что за тайны вообще?
Анджела покосилась на него, но сама уже задумчиво морщила нос – как делала всегда, приходя к какому-то важному решению.
– Помнишь мою тетю Джоанну?
– Которая в Роттердаме живет? Профессорша?
Анджела кивнула.
– Она приглашает меня к себе – принять участие в новой образовательной программе.
Адам нахмурился:
– Вместо универа?
– Вместо выпускного класса.
Адам уставился на Анджелу, а та просто скрестила руки на груди и ждала, когда он переварит услышанное. Похоже, этот день не думал заканчиваться.
Фавн не сразу распознал заклятье – он не мог и предположить, что она способна на колдовство в этом обличье, в этой форме. Может, она и сама не догадывалась, но, отойдя подальше от сгоревшего дома (восстанавливать его у него нет времени, а значит, мир окажется перед очередной загадкой, которую, как водится, разгадает неправильно), она одной рукой начинает медленно чертить на траве круг, воздев другую к палящему солнцу.