И убить любого, кто признает свою вину.
Здесь. Сейчас. И снова. Ради этого они и запланировали встречу на два часа дня. Конечно, не только ради этого, однако подходящих мест и возможностей у них по-прежнему было меньше, чем может показаться, и они старались их не упускать.
Линус оказался совсем другой.
Во-первых, он был намного ниже ростом – игнорировать разницу в росте не получалось при всем желании. Однако это не настолько усложняло дело, как думалось Анджеле.
Та вечно придумывала вопросы вроде:
– А ты головой не бьешься? А он никогда с тебя не сваливается?
– Ты же встречалась с Честером Уоллесом, – отвечал Адам. – Он на целых три фута выше тебя.
– А я просто представляла, что это бег с препятствиями. Где-то перепрыгнешь, где-то пригнешься, в конце залезешь на канат – и всем раздают диетическую «колу».
– Чего улыбаешься? – спросил Линус, сам едва заметно улыбаясь чему-то своему.
– Ничего… просто представил, как мы смотримся со стороны. Ну и фотка бы вышла!
– Никаких фото. Никогда.
– Да я и не думал фоткаться…
– Потому что это компромат, а компромат никуда не исчезает. Вот увидишь, однажды у нас будет президент, отличная тетка по имени Хейден с татуированным солнцем на загривке – самый лучший президент в истории Штатов, но на четвертый день ее срока кто-нибудь случайно обнаружит фотку столетней давности, где она после митинга в защиту мира зажигает с милым бородатым активистом, который говорил, что ему не нужны фотки на память, зато они его «заводят», и потом он обязательно все удалит, честное слово, он ведь так ее уважает.
Этим Линус тоже отличался от Адама.
– Как тебе это удается?
– Что?
– Делать одно, а думать про другое.
Линус неуклюже потянулся, чтобы поцеловать его в губы.
– Я сосредоточен только на одном, Адам.
Линус занимался любовью совсем не так, как Энцо. Последний почти ничего не говорил во время секса, а вот Линус говорил, еще как, причем Адаму это даже нравилось. И настроение было совсем иное. С Энцо их одолевало какое-то отчаяние, они во что бы то ни стало должны были заняться сексом, должны были содрать друг с друга одежду, и Энцо должен был проникнуть в Адама. Те пару раз, когда Адам предлагал ему поменяться ролями, ни о какой срочности даже речи не шло: за долгими и нудными переговорами следовало лишенное каких-либо эмоций действо. Возможно, Энцо делал это нарочно.
В отличие от него Линус всегда улыбался. Всегда. Будто даже поцелуй был для него приятной тайной. А когда он клал руку на попу Адама, это казалось старомодным и почти целомудренным подкатом (впрочем, как и слово «попа»). Линус словно склонял его к самому веселому и забавному досугу на свете.
С Энцо никогда не бывало забавно. Он вел себя агрессивно и грубо – Адам (да и Линус) никогда бы на такое не решился. Энцо и в голову не приходило спросить, хорошо ли Адаму, не нужно ли остановиться. Он считал, что партнер все стерпит и ко всему привыкнет, что ему так нравится. Но Адаму нравилось далеко не все. Порой боль и не думала утихать, Адам просто лежал с закрытыми глазами и ждал, когда Энцо кончит – с характерным содроганием и резким выдохом – и рухнет Адаму на грудь, тяжело дыша ему в ключицу. Затем он отстранялся, двумя пальцами придерживая презик, стягивал его, бросал в мусорное ведро у кровати и ложился рядом, дожидаясь, когда Адам удовлетворит себя сам.
Честно ли это? То, что Адам вот так запомнил их близость? Быть может, на самом деле было по-другому, а Адам все извратил, чтобы выставить себя жертвой? Неизвестно. Однако, онанируя в одиночестве у себя дома, Адам – к стыду своему – чаще воображал Энцо, чем Линуса.
– Опять ты пропал, – шепнул Линус ему на ухо. – Вернись, пожалуйста, ты мне нужен.
– А что шепотом? Дома же никого, так?
– Так… – Еще один толчок – глубокий, но нежный. Адам перевел дух. – Мы словно оказались в собственном мирке. Он принадлежит только нам и существует отдельно не только от других людей, но и от всего остального мира… – Снова толчок. – Как будто время здесь остановилось и…
– И? Боже, как хорошо.
– Да?
– Да.
– Адам. – Линус просто произнес его имя, зарылся носом в редкие светлые волосы на его груди и стал покрывать поцелуями пространство между сосками, глубоко вдыхая запах Адама. Адам погладил ногой его крепкий – и, как уже говорилось, невероятно красивый – зад, который Линус в отличие от Энцо всегда охотно предоставлял в распоряжение Адама. Конечно, они занимались не только этим – ласок было множество. Множество. Взгляды Линуса на секс оказались на порядок шире, чем взгляды Энцо.
И зад у Энцо был далеко не как у танцовщика.
– Ты такой красивый, – прошептал Адам еще тише, чем до этого шептал Линус. – Просто с ума сойти можно. – Линус опять поцеловал его грудь. Адам взял его руки в ладони. – Я серьезно! – Он погладил большими пальцами его лицо под очками (которые Линус никогда не снимал, что нравилось им обоим, но особенно самому Линусу, ведь в очках он все видел) и губы.
– Жаль, ростом не вышел, а то мог бы нормально тебя поцеловать.
– Мне хватает и того, что ты делаешь сейчас.
Линус воспринял это как приглашение.
– Быстрее?
Адам кивнул. Да, быстрее будет круто.
И вот, вот она – месть всем Уэйдам этого мира. Уэйду никогда не понять. И Марти тоже. И даже Энцо, если уж на то пошло. Дело тут не только в физических ощущениях, тело – не главное. Хотя это тоже важно, разумеется. Ни Уэйд с его гнусностями, ни Марти с его отказом принимать все, что лежало за гранью его понимания, ни Энцо, внезапно решивший списать все на «дружескую возню», – никто из них не желал видеть в этом нечто большее, чем телесную близость. Очень многие не желали, когда речь заходила о выходящем за рамки привычного.
Но это – здесь, сейчас и снова – было больше, чем тело, и больше, чем разум или личность… Священнодействием это тоже не назвать, но испытать подобные чувства можно было лишь во время такой вот близости. Он испытывал их и раньше – быть может, в меньшей степени – с Энцо, с Филипом Мэтисоном и даже с Ларри из юношеского хора. Но с Линусом получалось на порядок круче.
Тогда почему?.. Почему, почему, почему…
Смотри же, смотри на Линуса, погляди на его очаровательный вихор на макушке, на руку, что сейчас гладит тебе живот, на мягкую незагоревшую складку в сгибе локтя… Просто смотри на него. Смотри, как он тебя любит.
– Я люблю тебя, – произнес Адам.
Линус хитро подмигнул ему в ответ:
– Во время секса не считается.
Но потом он увидел слезы, выступившие в уголках его глаз, и ласково вытер их рукой:
– Адам?
– Не оставляй меня без любви, пожалуйста, – ответил Адам и снова заплакал, пристыженный.
– Виновные, – повторяет Королева. – Я ищу виновных. Где они? На ком лежит вина?
Фавн обходит ее и пытается успокоить Сару – та продолжает рыдать, в ужасе сознавая, что происходящее – вовсе не галлюцинации. Он делает это не из сострадания (она слишком слаба, запах ее слабости шибает в нос), а потому, что это создание имеет некую власть над духом, пленившим его Королеву. Оказавшись здесь, дух на мгновение выпустил ее из своей хватки, и если это случится еще раз…
– Где виновные? – твердит Королева.
Сара молча глядит на нее во все глаза (дух вновь скрыл ослепительное сияние, исходящее от Королевы).
Зато теперь фавн знает, что Королева никуда не исчезла. Она на месте, и сила по-прежнему с ней.
Второго шанса он не упустит.
– Я вижу долю вины в себе, – слышит Королева свои слова. – Да-да, вижу!
Она знает, что такое вина – человеческий домысел, один из самых зловещих, пагубных и эгоистичных, – и начинает думать, видеть, нащупывать все новые ее частицы в окружающем мире, ибо люди отрицают и разделяют вину в равной степени.
– Да, да, доля вины есть и в тебе, – говорит она Саре.
Та явно страшится приговора, но и рада ему. Она привыкла к гнету вины и втайне мечтает о нем, ибо это что-то привычное и знакомое, пусть и гибельное.
– Однако в тебе вины гораздо меньше, чем ты думаешь, – молвит Королева. – Во мне ее больше, но и это не самая большая доля.
У Сары словно открываются глаза. Она наконец-то понимает, кто перед ней.
– Так это ты?.. – Она резко садится – от шока стихают судороги и даже резкая боль в глазах, ибо она наконец-то видит свою покойную подругу. – Это правда ты?
Она берет Королеву за руку.
В этот миг фавн совершает прыжок.
– Все хорошо, – сказал Линус, обнимая его сзади и дыша ему в загривок.
– Я даже не знаю, с чего расплакался, – сказал Адам. – Правда, не знаю.
– Из-за Уэйда, наверное.
– Ох, не произноси вслух его имя.
– Дома тоже не все ладно?
– Подружка Марти залетела.
Линус резко сел в кровати.
– Вот это да! Что же ты сразу не сказал?!
– Про Уэйда зато сказал. И про Анджелу.
– Хм. Конечно, весть о том, что Марти уже не девственник, потрясла меня до глубины души, но вряд ли это могло довести тебя до слез. Верно?
– Верно.
– Так в чем же дело?
Адаму и самому хотелось бы знать. В книжках и фильмах всегда все ясно и понятно. А в настоящей жизни – сплошная неразбериха. За примером далеко ходить не надо – достаточно вспомнить сегодняшний день. Да, Линус помог, встреча с ним принесла чудесное и кратковременное освобождение (в постели Линуса его сразу отпустило, а в самый ответственный момент накрыло так, что пришлось остановиться). Уэйд, отъезд Анджелы, напряженка с родителями, необходимость ехать к отцу в церковь и…
– Ты из-за Энцо, да? – тихо, слишком тихо спросил Линус.
– Нет, – слишком быстро ответил Адам. И тут же задумался: если отмести все остальное, сегодня ему как-никак придется попрощаться с Энцо.