Летом 1476 г. Ахмат совершил успешное нападение на Крым: его войска нанесли поражение Менгли-Гирею, который был снова свергнут[327] и заменен ставленником Орды Джанибеком.[328] Это была вершина внешнеполитических успехов Ахмата. Победа в Крыму дала возможность хану предъявить Москве более определенные и, по-видимому, более жесткие требования.[329] Московский летописец впервые излагает содержание этих требований: суть их, как мы видели, — вызов великого князя на поклон к хану.
Для оценки значения этого вызова необходимо вспомнить, что Иван III был первым из русских великих князей, который никогда — ни до, ни после вокняжения — не приезжал к хану. Он был также первым, кто сел на великое княжение без прямой санкции ханской власти. Вызов его в Орду означал фактически требование восстановить традицию, восходившую к XIII в., — традицию периодических приездов великих князей в Орду в знак признания своей зависимости от верховной власти хана.[330] Таким образом, приглашение приехать в Орду имело существенное, принципиальное значение. Видимо, поэтому оно и было особо отмечено летописцем.
Итак, возобновление переговоров после разрыва в октябре 1475 г. произошло по инициативе ордынской стороны в благоприятной для нее обстановке и сопровождалось предъявлением требований, носивших принципиальный политический характер. В то же время посольство Бочюки, хотя и более скромное по составу, чем посольство Кара-Кучюка в 1474 г., было внешне облечено в обычную форму торгово-дипломатической миссии.
Посольство Бочюки провело в Москве около двух месяцев: московское правительство, видимо, в принципе не отказывалось от переговоров с ханским послом. 6 сентября Бочюка выехал обратно в Орду в сопровождении русского посла Матвея Бестужева.[331] Содержание переговоров в Москве и миссии Бестужева неизвестно,[332] но важен основной факт — приглашение великому князю приехать в Орду было отклонено. Тем самым русская сторона отвергла основное, наиболее существенное требование Ахмата.
Не порывая дипломатических отношений с Ордой, русское правительство отнюдь не пошло на возобновление традиционных изъявлений покорности хану, что на дипломатическом языке эпохи означало отказ от признаний ордынского сюзеренитета над Русью.[333] В этих условиях дальнейшие русско-ордынские переговоры могли носить в значительной степени только формальный характер, касаясь, может быть, и относительно важных, но по существу своему второстепенных предметов. Каждая из сторон, по-видимому, стремилась оттянуть время решительного столкновения до создания наиболее выгодной для себя военно-политической ситуации.
В этой связи для Русского государства первостепенное значение имели такие факторы, как окончательная ликвидация новгородского сепаратизма, укрепление положения на других внешних рубежах и попытки создания антиордынской коалиции; для Орды — укрепление ее положения в Крыму и в других частях улуса Чингизидов и попытки создания антирусской коалиции.
Решению задач, стоявших перед Русским государством, объективно способствовали такие акции, как поход на Новгород в 1477 г. и разгром заговора Феофила в январе 1480 г. Существенное значение имела также военная экспедиция на Казань весной 1478 г. в ответ на нападение казанцев на Вятскую и Устюжскую земли зимой этого же года.
Московская летопись кратко сообщает только о начале похода: 26 мая 1478 г. из Нижнего Новгорода под Казань была отправлена судовая рать во главе с В.Ф. Образцом.[334] Гораздо более подробные сведения содержит Типографская летопись. По ее данным, «множество воинства в судах к Казани» возглавляли князь Семен Иванович (Ряполовский) и В.Ф. Образец. Опустошив приволжские места, судовая рать подошла к Казани, однако из-за сильной бури и дождя не смогла пойти на приступ и, по-видимому, была вынуждена ограничиться блокадой города («вспятишеся и сташа на Волзе»). Одновременно, как и в 1469 г., по Казанскому ханству был нанесен удар с севера: вятчане и устюжане совершили успешный поход по Каме. В результате всего этого «царь послал с челобитьем к великому князю, и умиристася, яко же угодно бысть великому князю».[335]
Сведения Типографской летописи представляют большой интерес. Вторая Казанская война закончилась миром на условиях, предложенных русской стороной, и именно это обстоятельство имеет существенно важное значение. В период угрожающего обострения отношений с Ордой московскому правительству удалось нейтрализовать Казань и этим самым в значительной мере обеспечить свой левый стратегический фланг и тыл на случай войны с Ахматом.
Несмотря на победу в 1476 г., овладение Крымом оказалось для Ахмата не простым и не легким делом. Прежде всего оно заставило поставить вопрос о взаимоотношениях с Портой. Согласно турецким источникам, в июне 1477 г. ордынский хан обратился к султану с посланием, в котором наряду с уверениями в дружбе и верности содержалось многозначительное напоминание о происхождении Ахмата от Чингисхана.[336] Стремление Ахмата укрепить свою власть в Крыму в сочетании с его великодержавными амбициями сделало невозможным соглашение с Портой.
Следует отметить, что русское правительство делало попытки заключить соглашение и с Джанибеком в период его пребывания у власти. Об этом свидетельствует не упоминающееся в летописи посольство, отправленное из Москвы в Крым 5 сентября 1477 г.[337] Посольство носило, видимо, полуофициальный характер — его возглавлял не ответственный и полномочный представитель великого князя, как было в 1474 и 1475 гг., а служилый татарин Темеша. Он должен был попытаться возобновить переговоры о союзе без каких-либо конкретных, определенных условий, а также удовлетворить просьбу Джанибека: обещать ему убежище («опочив») в Русской земле в случае «истомы». Непрочность положения Джанибека на ханском престоле делала его, разумеется, малоценным союзником для Москвы, но в то же время свидетельствовала о ненадежности позиций Ахмата в Крыму и открывала для московского правительства возможность более активного вмешательства в крымские дела.
Уже к весне 1479 г. Джанибек был действительно изгнан из Крыма и Менгли-Гирей в третий раз занял ханский престол.[338] Это было важным политическим поражением Орды и вместе с тем создавало возможность дальнейших русско-крымских переговоров.
30 апреля 1479 г. в Крым был отправлен толмач Иванча Белого.[339] Это не официальный посол, а, как и Темеша, скорее гонец — посольский наказ называет его «паробком» великого князя. Его задача — возобновить в общей форме предложение о дальнейших переговорах. Из наказа Белого узнаем, что бежавший из Крыма Джанибек («Зенебек») действительно нашел «опочив» в Русской земле — московское правительство дало ему приют, но в то же время, по-видимому, по просьбе Менгли ограничило его свободу («и вперед… его у собя држати твоего для дела»).
По просьбе того же Менгли московское правительство обещало и ему убежище и помощь, «коли по грехам придет каково… неверемя» для крымского хана. Менгли сидел на престоле еще очень непрочно, и инструкция Белого предусматривала возможность, что в Крыму уже «царь переменился», и, если «будет не Менгли-Гирей на царстве», русский гонец должен будет повернуть назад. Наказ Белого свидетельствовал также о напряженности русско-литовских отношений: обеспокоенные русско-крымскими переговорами, литовские власти «по всем местам стерегут того», чтобы русский посол не мог проехать в Крым.
Официальное посольство во главе с князем Иваном Ивановичем Звенцом Звенигородским отправилось в Крым 16 апреля 1480 г.[340] Оно имело полномочия заключить двусторонний оборонительный договор против Ахмата и оборонительно-наступательный односторонний договор против Казимира. В общих чертах сохранялись те же начала, какие были предложены русской стороной еще шесть лет назад. Как и прежде, московское правительство отказывалось от инициативы в разрыве отношений с Ахматом. Вместе с тем в посольский наказ было включено новое положение.
«А учинится тамо весть князю Ивану Звенцу, что Ахмат царь на сей стороне Волги, а покочюет под Русь, и хотя ярлыка еще не даст Менгли-Гирей царь, ино князю Ивану о том говорити царю Менгли-Гирею, чтобы… на Ахмата царя пошол или брата своего отпустил с своими людми… а не пойдет Менгли-Гирей царь и брата с людми не отпустит на Орду, ино о том говорити, чтобы на Литовскую землю пошол или брата отпустил с людми». Если же «будет Ахмат царь за Волгою», посол не должен делать такого заявления.[341]
Приведенное положение имеет принципиально важное значение для конкретной характеристики политической обстановки весной 1480 г. До Москвы дошли, видимо, слухи о готовящемся нападении Ахмата, но правительство еще не имело точных и надежных сведений о его местонахождении и намерениях. Тем не менее, исходя из конкретной ситуации, в Москве, видимо, считали вторжение Ахмата вполне реальной и близкой опасностью. Именно поэтому посол должен был потребовать от Менгли немедленной помощи против Ахмата в случае его приближения к русским границам, не дожидаясь формального заключения союзного договора. Как видим, помощь эта мыслилась в двух возможных вариантах — выступление Крыма против самой Орды или против Казимира. В апреле 1480 г. московское правительство отдавало себе полный отчет в серьезности сложившейся ситуации.