ойск названы не только Иван Молодой и Андрей Меньшой, но и князь Василий Верейский.[360]
Софийско-Львовская летопись воспроизводит сначала текст Типографской летописи, а затем московско-симеоновский рассказ, так что известие о начале борьбы с Ахматом в ней содержится дважды.
Вологодско-Пермская летопись статью «О приходе безбожного царя Ахмата на Угру» начинает с нравоучительной сентенции: «Наших ради грех казнит нас ово пожаром, ово гладом, ово мором и ратью».[361] Далее содержится оригинальное изложение предыстории похода. Основная ответственность за нашествие Ахмата возлагается на короля Казимира: именно ему «нача враг выкладати… как бы привести на Русскую землю царя Ахмата». Тот же король, узнав о мятеже братьев и «слышав гнев великий Ахматов царев на великого же князя», «порадовался тому».[362] Затем излагается содержание «речи» короля к Ахмату через посла Кирея Амуратовича. В этой «речи» король сообщил Ахмату о феодальном мятеже на Руси (удельные князья «из земли вышли со всеми семьями, ино земля ныне Московская пуста»), о том, что-де с ним, с королем, великий князь «ныне не мирен же», и обратился к Ахмату с призывом начать нашествие («время твое»), обещав свою помощь («А яз нынече за свою обиду с тобою же иду на него»). По словам летописца, Ахмат в ответ на это «совет чинит на осень на усть Угры с королем». Далее рассказывается о посылке к Берегу русских войск, причем Ивану Молодому велено «стояти усть Угры».[363]
Рассказ Вологодско-Пермской летописи в этой своей части производит впечатление сложной контаминации подлинных известий и позднейших домыслов летописца. Явно позднейшего происхождения сообщение об отправке Ивана Молодого с самого начала на устье Угры. Сведения об имевшейся якобы точной договоренности о встрече на Угре литовских и ордынских сил также вызывают сомнение: по существу своему такая договоренность возможна, но русским она в то время не могла быть известна.
Итак, события начала нашествия Ахмата можно реконструировать, опираясь на два основных относительно самостоятельных и не противоречащих друг другу источника — московско-симеоновский и типографский рассказы.
Следует отметить сравнительную бедность фактических сведений, содержащихся в обоих рассказах. Они носят в известной мере публицистический характер. Это не столько регистрация конкретных событий, сколько обобщенные декларации о намерениях Ахмата и о действиях русского руководства, совсем не похожие на точный, лаконичный, документальный стиль, принятый при изложении походов 1471 и 1477 гг.
Единственная точная дата, приводимая в Московской и Симеоновской летописях, свидетельствует о частичном использовании летописцем документального материала, однако в отличие от событий 1471 и 1477 гг. это использование было гораздо более ограниченным и носило не систематический, а эпизодический характер. Наличие этой даты в московско-симеоновском рассказе и отсутствие ее в типографском говорят о том, что в первом рассказе в большей мере, чем во втором, использовались документальные материалы. С другой стороны, сообщение Типографской летописи о нападении ордынцев на Беспуту (отсутствующее в московско-симеоновском рассказе) позволяет считать, что составитель типографского рассказа имел достаточно хороший источник информации, возможно также официального характера.
Таким образом, к началу июня нашествие стало фактом, и все события последующих месяцев должны рассматриваться под углом зрения этого основного факта.
Нападение ордынцев на Беспуту (очевидно, авангардов или отдельных высланных вперед отрядов) заставило русское командование обратить внимание в первую очередь на западный участок оборонительной линии по Оке. Об этом свидетельствует выдвижение Андрея Меньшого к Тарусе, а главных сил, собранных к тому времени, — к Серпухову. Напомним, что и в 1472 г. Ахмат избрал для своего нападения западный участок — район Алексина.
В 1382 г. Тохтамыш также, по-видимому, перешел через Оку в районе Серпухова. По летописным данным, именно этот город был взят им в первую очередь.[364] Итак, удар ордынских войск через Оку на западном ее участке был вполне вероятной возможностью, отразившейся на первоначальном развертывании русских войск.
Однако, по рассказу Московской и Симеоновской летописей, главные силы Ахмата двигались весьма медленно и скрытно.[365] Выход передовых отрядов к Беспуте еще не определял направления главного удара,[366] русское командование, видимо, длительное время не имело сведений о подлинных намерениях Ахмата. Медленность движения Орды давала русским возможность накапливать новые силы и держать их в резерве до выяснения направления главного удара противника. «Потом же приближающуся ему к Дону, и князь великий Иван Васильевич, слышев то, поиде сам противу ему к Коломне, месяца июля в 23 в неделю…».[367]
23 июля — вторая точная дата нашего основного источника и второй след влияния на него документальных материалов. Как и в первом случае, это влияние отразилось на московско-симеоновском, а не типографском рассказе. По-видимому, именно к этому времени русские окончательно определили, что во главе ордынских войск стал сам Ахмат и что дело идет не об очередном набеге, а о военной акции стратегического масштаба.
Выдвижение главных сил Ахмата к Дону (очевидно, к его верховьям), о чем к этому времени стало известно русским, указывало на возможность нанесения удара по среднему (между Серпуховым и Коломной) или восточному (ниже Коломны) участкам оборонительной линии.[368] Этим, по-видимому, и определилось решение русского командования двинуть новые силы во главе с самим великим князем к Коломне — важнейшему стратегическому пункту на Оке, откуда войска могут быть легко направлены и во фланг противнику, переправляющемуся выше по реке, и на восточный участок оборонительной линии, в сторону Рязани.[369]
Избрание Коломны в качестве места расположения великокняжеского полка не представляется случайным. Это традиционное место сбора войск, обороняющих Берег. Стратегическое значение этого пункта, по-видимому, вполне осознавалось русскими. От Коломны к Москве ведет если не кратчайший, то, вероятно, наиболее удобный путь вторжения вдоль течения Москвы-реки (1–2 конных или 4–5 пеших переходов). Именно к Коломне спешил в июне 1451 г. великий князь Василий Васильевич, стремясь преградить дорогу к Москве орде Сеид-Ахмета во главе с Мазовшей.[370] В дальнейшем Коломна (по-видимому, сильная крепость) постоянно находилась в центре внимания великого князя, неоднократно посещавшего ее.[371]
Выдвижение великокняжеского полка к Коломне в конце июля 1480 г. завершило развертывание основных сил русского войска по оборонительному рубежу Оки. Весь левый берег, от Коломны до Тарусы (около 200 км), оказался занятым русскими войсками. Если в 1472 г., во время Алексинского похода, Ахмат, по-видимому, рассчитывал на стратегическую внезапность (и в известной мере достиг ее), то в летней кампании 1480 г. он исходил из других предпосылок, ставя (по данным русских летописей) свои действия в зависимость от выступления Казимира, т. е. от общей военно-политической ситуации. Этим, надо думать, и объясняется крайне медленное, осторожное движение Орды к русским рубежам.[372] Наученный опытом неудачных боев на Оке в конце июля — начале августа 1472 г., Ахмат, видимо, не рассчитывал на возможность в одиночку, только своими силами, нанести поражение русским войскам. Однако это ни в коей мере не означает отказа от решительных действий в благоприятной обстановке — в соответствии с политическими целями кампании.
На решительность целей Ахмата, на размах его приготовлений и масштаб сил, двинутых им против Русского государства, указывают кроме общей сентенции летописца конкретные факты, приводимые в летописи. С Ахматом шли его племянник Касим и шесть царевичей, по-видимому, вся Большая Орда, все силы, находившиеся в распоряжении хана. Для сравнения можно указать, что осенью 1408 г. с Едигеем шли четыре царевича, а состав его войска исчислялся, по-видимому, несколькими десятками тысяч человек: только в погоню за великим князем Василием Дмитриевичем было выделено, по данным русской летописи, 30 тыс. отборной конницы.[373] Разумеется, эта цифра не является точной, но она дает общее представление о масштабе вторжения Едигея. Нет основания сомневаться, что хан Ахмат, распоряжавшийся всеми силами Орды, располагал значительно большим войском, чем удачливый воевода хана Булата.[374]
На огромный масштаб нашествия Ахмата косвенно указывает и сама длительность кампании. Длительность ордынских «ратей» измерялась, как правило, неделями, самое большое 1–2 месяцами. Рассчитывая на нанесение стремительного удара своей конницей, ханы и «царевичи» проводили скоротечные кампании. В случае успеха (Тохтамыш в 1382 г., Едигей в 1408 г., Улу-Мухаммед в 1439 г., Мазовша в 1451 г.) они форсировали Оку, выходили к Москве, рассыпались отрядами по Русской земле, предавая города и волости огню, мечу и разорению. В случае неудачи боев за переправы (как в 1459 г., когда впервые ордынцы были отбиты от Оки русскими войсками во главе с будущим Иваном III, и в 1472 г. под Алексином) они быстро уходили в степи. На длительную кампанию у Орды не хватало сил и средств — во всяком случае такие кампании никогда не проводились прежними ханами и их военачальниками даже при наличии первоначального успеха. Тохтамыш простоял под Москвой всего несколько дней, а затем, взяв ее, быстро отступил за Оку,