Итак, данные Софийско-Львовской и Вологодско-Пермской летописей, взаимно дополняя друг друга, рисуют в совокупности достаточно правдоподобную и реальную картину переговоров в октябре 1480 г., во время стояния Ахмата на Угре. Переговоры показали принципиальную несовместимость позиций сторон. Если Ахмат настаивал на продолжении ордынского властвования над Русью, то московское правительство рассматривало эти требования как неприемлемые для себя. В этих условиях переговоры не могли иметь ни перспективы, ни реального значения. Конфликт с Ордой, очевидно, не мог быть разрешен мирным путем.[460]
В связи с этим необходимо подчеркнуть, что отказ от выплаты дани в 70-х гг. и непризнание ханского сюзеренитета над Русью — принципиально новые черты русской политики по отношению к Орде. Во время прежних конфликтов с Ордой вопрос так никогда не ставился. Даже великий князь Дмитрий, этот наиболее крупный, талантливый и яркий вождь Руси в ее прежней борьбе за независимость, накануне своего знаменитого Донского похода в принципе признавал власть ордынского хана и не отказывался от выплаты «выхода» Мамаю: он только хотел «ему выход дати по християнской силе и по своему докончанью, как с ним докончал» (Мамай же просил «выхода, как было при цесаре Джанибеке»).[461] Через сто лет после Куликовской битвы Русское государство получило возможность поставить вопрос совсем по-другому: в 1480 г. речь шла не о том или ином размере «выхода», а о принципиальном отказе от какого бы то ни было подчинения Орде.[462]
Софийско-Львовская летопись заканчивает рассказ о неудачных переговорах с Ахматом многозначительной фразой: «…хваляшеся царь все рек: "Дай Бог зиму на вас, и реки все стануть, ино много дорог будет на Русь"».[463] Зловещие слова Ахмата, приведенные летописцем, намекают на новые возможности вторжения. По данным той же летописи, зима наступила рано и отличалась суровостью: «З Дмитриева же дни стала зима, и реки все стали, а мразы великии яко не мощно зрети».[464] О суровости зимы говорят и другие летописи: «…быша же мрази велики тогда, река начат ставитися».
Установление ледового покрова на Угре существенно меняло тактическую обстановку как для русских, так и для ордынских войск — форсирование неширокой реки по льду значительно облегчалось для ордынцев, и в той же мере усложнялись задачи русских, оборонявших левый берег Угры. К этому времени, по-видимому, в состав русских сил влились отряды Андрея Углицкого и Бориса Волоцкого.
Московская и Симеоновская летописи помещают сообщение об этом непосредственно после известия о выступлении великого князя из Москвы 3 октября и прибытии его на Кременец и до рассказа о боях с Ахматом на Угре.[465] Если буквально следовать контексту, бывшие мятежники «приидоша… к великому князю на Кременец» ранее половины октября. Напротив, Типографская летопись рассказывает об этом событии после сообщения о начале ледостава, она относит его к последним числам октября.
Этот вариант кажется более убедительным. Для того чтобы перейти из Новгородской земли (где они были еще 13 сентября, по сведениям псковского летописца) к Кременцу, князьям нужно было не менее 20–23 дней. Если вчерашние мятежники двинулись против Ахмата из Новгородской земли после того, как получили соответствующее распоряжение великого князя, т. е. после совещания в Москве 30 сентября — 3 октября, то их войска могли появиться на Кременце не ранее самых последних чисел октября, т. е. непосредственно перед ледоставом или даже позже его начала.[466]
Во всяком случае прибытие этих отрядов было фактором, весьма благоприятным для русских. Войска, стоящие в обороне против Ахмата, усилились, главное же — окончился феодальный мятеж и можно было не опасаться за тыловые районы страны. Другим благоприятным фактором было нападение крымских отрядов на южную окраину владений Казимира. Это нападение уменьшало вероятность выступления Казимира на стороне Ахмата. Итак, к концу октября — началу ноября общая военно-политическая ситуация изменилась в пользу Русского государства. В то же время замерзание Угры обостряло угрозу непосредственного вторжения Ахмата и заставляло принимать новые оперативно-тактические решения.
Таким решением явился отвод главных сил с берегов замерзшей реки, которая не могла больше служить серьезным оборонительным рубежом, на тыловую Кременецкую позицию. По словам Московской летописи, «егда же река ста, тогда князь великий повеле сыну своему великому князю и брату своему князю Андрею и всем воеводам со всеми силами отступити от брега и прийти к себе на Кременец». Такое же сообщение содержат Симеоновская и Типографская летописи.[467]
В целесообразности этого решения трудно сомневаться. Растянутые в тоненькую цепочку на многокилометровом фронте Угры, русские войска в новых условиях не имели возможности оказать эффективного сопротивления противнику, который мог быстро форсировать реку в любом подходящем месте. В этих условиях было естественно отойти главными силами на удачно выбранную позицию, которая, с одной стороны, прикрывала наиболее вероятные пути противника в глубь страны, с другой — давала возможность быстро выдвинуть силы на угрожаемый участок Угры.[468] Судя по летописному контексту, отвод войск с берегов Угры начался после ледостава, т. е. после 26 октября, очевидно в самых последних числах октября — первых числах ноября. Угроза форсирования Угры Ахматом представлялась русскому командованию вполне реальной.
С реальностью этой угрозы связано и другое распоряжение русского руководства. По словам Типографской летописи, «князь… великий с сыном и братьею и с всеми воеводами поидоша к Боровску, глаголюще яко "на тех полях бой с ними поставим"». Об отходе к Боровску сообщают и другие летописи: Московская (без мотивировки) и Вологодско-Пермская («отступи со всею силою в поля к Боровску, как мощно бы стати против безбожного царя Ахмата»).[469] Это означало отвод войск примерно на один конный переход (около 40 км) к востоку, на берега р. Протвы. В настоящее время трудно сказать, чем было вызвано это решение. Возможно, позиция у Боровска действительно имела тактические преимущества перед Кременецкой.[470] В этом случае отход от Кременца к Боровску должен рассматриваться именно в тактическом плане — как перевод войск с одной позиции на другую. Не исключено, однако, и другое объяснение. Замерзание рек ставило под угрозу прорыва ордынцев не только Угру, но и Оку. Расположенный ближе к Москве, чем Кременец, Боровск прикрывал пути на Москву не только со стороны Угры, но и со стороны Калуги; из Боровска можно было быстрее выдвинуться к среднему течению Оки между Калугой и Серпуховом. Общий стратегический замысел русского командования оставался прежним — дать оборонительное сражение в выгодных для себя условиях, не допуская прорыва противника к столице.[471]
Однако вопреки ожиданиям русского командования Ахмат не только не предпринял попытки перейти Угру и вступить в сражение, но и начал отступать от русских рубежей.
По данным Вологодско-Пермской летописи, «прочь царь пошол от Угры в четверг, канун Михайлову дни».[472] Михайлов день (8 ноября) приходился на среду. Известие Вологодско-Пермской летописи следует, по-видимому, понимать так, что отход ордынцев начался в четверг, кануном которого был этот праздник, т. е. 9 ноября. Владимирский летописец сообщает, что «от Угры царь Ахмут побежал месяца ноября в 10 день, в пятницу».[473] Московская летопись указывает, что «царь побежал ноября в 11».[474] Все три приведенные даты не противоречат друг другу по существу. Они отражают разные этапы отступления Орды, которая отходила на разных участках не одновременно.[475]
С отступлением Ахмата от Угры связан эпизод, о котором сообщают рассказы Московской и Типографской летописей. В изложении первой из них он выглядит так: «Егда отступиша сынове русския от брега, тогда татарове страхом одержимы побегоша, мняше, яко брег дають им Русь и хотят с ними битися. А наши мняху татар за собою реку прешедшю и побегоша на Кременець».[476] По буквальному смыслу летописного рассказа в войсках, стоявших на обоих берегах Угры, внезапно возникла паника и они побежали друг от друга в разные стороны: «…едины от другых бежаху и ничто женяше».[477] Другие летописи, в том числе Симеоновская, близкая по тексту к Московской, об этом событии не упоминают. Эпизод, сам по себе достаточно правдоподобный (люди, долгое время стоявшие в напряженном ожидании боя, могли поддаться внезапному чувству страха), не имел, очевидно, никакого существенного значения и не мог повлиять ни на соответствующие решения русских и ордынских руководителей, ни на реальный ход событий.[478] Исход кампании был уже решен. Отказ Ахмата от форсирования Угры в сравнительно благоприятных тактических условиях может объясняться только нежеланием вступить в сражение с русскими войсками. Альтернативой сражения было отступление Орды от русских рубежей и тем самым признание своего стратегического поражения.