Освящение собора, которому был придан характер большого церковно-политического торжества, состоялось 12 августа 1479 г. По словам Московской летописи, на торжестве присутствовал освященный собор в составе митрополита, архиепископа ростовского Вассиана и епископов — суздальского Евфимия и Сарского Прохора; рязанский и коломенский епископы не участвовали по болезни.[29] Обращает на себя внимание отсутствие тверского епископа — глава тверской епархии, как и прежде, уклоняется от участия в московских церемониях. Это, видимо, определенная политическая линия тверских правительственных верхов. Едва ли тверской епископ, только что (в декабре 1477 г.) поставленный на епископию Вассиан, сын знаменитого московского воеводы князя Ивана Васильевича Стриги Оболенского, был личным противником Москвы.[30]
Весной — летом 1472 г. на начальной стадии постройки собора при перенесении останков московских митрополитов присутствовали, по официальным данным, «велики князь Иван с сыном, и мати его, и братиа его Юрьи, Андрей, Борис, Андрей и князи их и бояре»,[31] в торжественной церковной церемонии участвовали все члены дома Калитичей (не упоминаются только верейско-белозерские князья). По-другому тот же официальный летописный источник описывает обряд перенесения мощей митрополита Петра, состоявшийся 24 августа 1479 г. — через несколько дней после освящения нового собора. На это торжество пришли «вси бояре и вельможи и многое множество народа славного града Москвы», пришел «Володимерьскы и Новгородцкы и всеа Руси самодержець» и сын его, великий князь Иван, а из других членов Московского дома — только князь Андрей Меньшой (несмотря на то что «тогда болен сый»).[32] По сравнению с 1472 г. кроме пышного титула великого князя бросается в глаза отсутствие его матери, иноки Марфы, и двух братьев — Андрея Углицкого и Бориса Волоцкого. Их неучастие в торжестве, имевшем целью прославление Москвы и ее нового собора, — едва ли случайность. Надо полагать, что за семь лет ситуация внутри Московского дома существенно изменилась — изменились отношения между членами этого дома, политические и личные, изменились роль и место удельных князей — наследников Василия Темного — в политической и идеологической жизни страны. Конфликт 1472–1473 гг., хотя и разрешенный мирными средствами, не мог не оставить следа в межкняжеских отношениях.
Не менее важно, что торжественная церемония освящения Успенского собора дала повод для нового конфликта между великим князем и митрополитом. Наиболее подробно об этом конфликте сообщают Софийская II и Львовская летописи. По их словам, «нѣцыи прелестницы клеветаша на митрополита князю великому» — митрополит при освящении церкви ходил с крестным ходом вокруг церкви «не по солнечному въсходу», т. е. не по движению Солнца. Оттого-то великий князь «гнев воздвиже» на митрополита.[33] Началась большая дискуссия между церковными иерархами: «посолонь ли ходити или не посолонь». Митрополит опирался на церковную традицию («егда престол диакон ходить в олтаре, направую руку ходить с кадилом») и нашел поддержку у одного из игуменов, побывавшего в византийском Афонском монастыре («в Святой горе видел, что так свящали церковь, а со кресты против солнца ходили»). Великий князь, однако, не согласился с этими доводами и пригласил в качестве арбитров архимандрита Чудова монастыря Геннадия и ростовского архиепископа Вассиана, поддержавших его точку зрения. По словам летописца, они «свидетельство никоего не приношаху». Их аргументом было подлинное движение Солнца, трактуемое в духе христианской теологии. Налицо попытка активного вмешательства в церковную обрядность, исходящая от великого князя, нашедшего поддержку у видных представителей церковной иерархии. Это само по себе — важный симптом усиливающегося влияния со стороны государственной власти на церковную организацию, консервативную в своей основе и по своим традициям. Не менее характерен и идеологический, культурно-исторический аспект проблемы. В весьма важном для средневекового сознания вопросе сталкиваются две точки зрения — традиционная, основанная на обычае, и своего рода новаторская, находящая опору в натурфилософских представлениях о законах Вселенной (хотя и воспринимаемых, разумеется, через призму того же церковного миропонимания) и не придающая существенного значения ни традиции, ни авторитету греческих монастырей. В известном смысле рационалистический подход к вопросу о порядке освящения собора, проявленный великим князем и его сторонниками, — свидетельство нарастающих изменений в психологии передовой части русского общества, той части правительственных верхов, которая проводила и активно поддерживала централизаторскую политику, политику обновления Русской земли.
С точки зрения столкновения двух церковно-идеологических (а следовательно, и политических) тенденций — консервативной и новаторской — представляет интерес известие Московской летописи о строительстве каменной церкви Иоанна Златоуста на посаде. Эта церковь была заложена 11 июля 1479 г. великим князем на месте старой, деревянной, построенной в свое время московскими гостями и пришедшей в упадок. По распоряжению великого князя игумен новой церкви был поставлен выше всех «соборных попов и игуменов града Москвы и загородцких попов». Летопись рассказывает, что церковь была построена великим князем по обету: «…понеже бо имя его наречено бысть, егда бывает праздник Принесение Иоана Златоуста, генваря 27». В «застенке» новой церкви по распоряжению великого князя построили другую — в память апостола Тимофея, «в той бо день родися». Разобранная старая церковь Иоанна Златоуста была поставлена в великокняжеском монастыре Покрова «в Садех», т. е. тоже на посаде.[34]
Это известие официозной летописи весьма примечательно. Каменное великокняжеское строительство на посаде не может не служить указанием на интерес к посадским делам, на стремление укрепить свое влияние на посадское население, на развитие контактов с ним. Из актового материала известно, что примерно в это время впервые проявляются черты новой великокняжеской политики по отношению к городу и посаду. В первые годы своего княжения Иван III подтвердил жалованную грамоту своего отца архимандриту суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Исаакию (до 1464 г.) на традиционное право беспошлинной торговли «по городом» «житом каким ни буди».[35] Но уже из жалованной грамоты 1472–1479 гг. архимандриту того же монастыря Иоакиму мы узнаем, что к этому времени великий князь «пожаловал суздалцов городских людей, не велел… в городе селским торговцем стояти».[36] Следовательно, в Суздале была проведена важная реформа: городской торг становился монополией горожан и закрывался для сельских торговцев, что в первую очередь ударяло по интересам привилегированных феодалов — землевладельцев, пользовавшихся прежде особыми льготами в торговле.
Церковь, построенная великим князем на столичном посаде, посвящена его патрону и имеет в его глазах особое значение: она официально поставлена выше всех других храмов Москвы. Это первый подобный случай в истории столицы. Это — и своего рода реформа столичной церковной организации: во главе московского духовенства оказался не один из кремлевских игуменов и протопопов, а настоятель нового посадского храма.[37]
Реформа, связанная с церковью Иоанна Златоуста, не может быть оценена вне контекста политических отношений, сложившихся между главой Русского государства и руководством русской церкви к концу 70-х гг. Об этих отношениях источники рассказывают отрывочно и глухо, но и те сведения, которые проникают на страницы летописей, рисуют довольно выразительную картину. Суть ее заключается в активном вмешательстве правительственной власти нового централизованного государства в церковную жизнь и противодействии, оказываемом этому вмешательству со стороны верхов церковной иерархии, возглавляемых митрополитом. Перед нами один из моментов борьбы великокняжеского правительства с удельно-клерикальной оппозицией, ставшей к концу 70-х гг. одним из существенных факторов русской общественно-политической и идеологической жизни.
Заговор Феофила
Как сообщает официозная Московская летопись, 26 октября 1479 г., во вторник, «князь великий Иван Васильевич всея Руси пошел в отчину свою в Великий Новгород миром». О цели и подробностях «похода» официозный летописец не говорит ни слова, сообщая только, что на Москве, как обыкновенно, был оставлен сын великого князя Иван.[38]
По данным Пространной редакции Разрядной книги, великого князя в «походе» 1479 г. сопровождали «бояре князь Данило Дмитриевич Холмской, Петр Федорович, Яков Захарьич, Василий да Иван Борисовичи, окольничей Иван Васильевич Ощера, дворецкой Михайло Яковлевич Русалка, дети боярские Юрьи Захарьич, Семен Борисович Брухо, Иван Товарков».[39] По-видимому, эти десять человек составляли своего рода штаб великого князя во время его ответственной и весьма важной в политическом отношении первой поездки в «замиренный» Новгород.
Кто же такие эти лица? Князь Холмский из рода тверских удельных князей, потомок Александра Михайловича, врага Ивана Калиты, и дальний родственник Михаила Борисовича, тверского великого князя с 1461 г.[40] Однако не эти генеалогические связи определяют политическое лицо и характер деятельности князя Данилы. В отличие от своего старшего брата Михаила, водившего в походы тверские полки