[41] и верно служившего Михаилу Тверскому до последнего дня его княжения,[42] Данило уже с конца 60-х гг. связал свою судьбу с Москвой. Летом 1468 г. во время первой казанской войны он защищает Муром и отражает набег казанцев.[43] В июне 1471 г. Данило стоит во главе авангарда войск, идущих на Новгород через Руссу,[44] он берет Руссу и одерживает важную победу на Коростыни, а затем по приказу великого князя двигается на соединение с псковичами на Шелонь, где 14 июля под его руководством происходит знаменитая битва, решившая судьбу феодальной республики.[45] Летом следующего года Данило назначен первым воеводой в походе против Ахмата,[46] угрожавшего вторжением через Оку. В ноябре 1473 г. князь Данило возглавляет войска, посланные Иваном III на защиту Пскова от угрожавшей ему очередной орденской агрессии. Прибыв в Псков во главе невиданно большой для псковичей рати, князь Данило сумел пресечь грабежи ратников и вместе с тем недовольство местных жителей. Одного присутствия русских войск оказалось достаточно для заключения выгодного для Пскова мира, подписанного 7 января 1474 г. и получившего у псковичей название «Данильев мир».[47] Обласканный псковичами, получив в дар от них 200 руб., князь Данило 20 января выезжает в Москву.[48] Но здесь его сразу же постигает опала. Взятый под стражу, но выкупленный на поруки (за огромную сумму в 2 тыс. руб.) группой московских бояр, из которых персонально известен только Иван Никитич Воронцов, служивший прежде Юрию Дмитровскому, князь Данило был вынужден дать на себя укрепленную крестоцеловальную грамоту великому князю перед лицом митрополита, трех епископов и трех столичных архимандритов. В этой грамоте, датированной 8 марта 1474 г., князь Данило обязался служить великому князю «до живота» без отъезда и принял особую феодальную присягу.[49] В чем заключалась провинность князя Холмского, остается неясным. Но важно в данном случае другое — великий князь его действительно «пожаловал, нелюбье свое отдал», и в последующие годы князь Данило сохраняет свое положение первого воеводы страны. В походе 1477 г. на Новгород он возглавляет колонну войск, идущих от Торжка левее Мсты, а 24 ноября во главе Передового полка совершает по распоряжению великого князя переход по льду через Ильмень на левый берег Волхова, чем достигается полная блокада города.[50]
Петр Федорович, второй из бояр, сопровождавших великого князя, — это Челяднин, выходец из старого московского служилого рода потомков Гаврилы Алексича, героя Невской битвы 1240 г.[51] Его отец Федор Михайлович был активным сторонником Василия Темного в феодальной войне,[52] выполнял важные дипломатические[53] и административные[54] поручения, а в духовной Василия Темного фигурирует как один из бояр-свидетелей.[55] Сам Петр Федорович упоминается в источниках с конца 60-х — начала 70-х гг.[56] В июле 1472 г. он отличился в боях с Ордой Ахмата, пытавшейся форсировать Оку после гибели Алексина.[57] В. конце 70-х гг. он был наместником на Устюге.[58]
Яков Захарьич — выходец из старомосковского боярского рода Кошкиных. В источниках он упоминается впервые в связи с походом 1479 г., что говорит о его сравнительной молодости. В последующие десятилетия он выдвинулся на одно из первых мест в правительственном аппарате как многолетний наместник новгородский и участник ряда походов.[59]
Василий и Иван Борисовичи — Тучки Морозовы, представители старого боярского рода потомков сподвижника Александра Невского.[60] Оба они участвовали в походе на Новгород 1477 г. и в переговорах с новгородской депутацией об условиях капитуляции города.[61] Иван Борисович ездил в Новгород еще раньше — в 1475 г. сопровождал Ивана III в первом «походе миром», а в апреле 1477 г. был в составе делегации для переговоров с новгородцами, «какого они хотят государства».[62]
Окольничий Иван Васильевич Ощера Сорокоумов-Глебов — старый слуга московских великих князей. Его брат Григорий — участник победоносного боя с татарами на р. Листани, где был тяжело ранен в челюсть и получил прозвище Криворот.[63] В годы феодальной войны Ощера и его брат Дмитрий Бобер принадлежали к числу наиболее деятельных сторонников Василия Темного,[64] в 1455 г. Иван Ощера во главе Коломенского полка тщетно оборонял Оку от татар Сеид-Ахмета.[65] Впоследствии Сорокоумовы-Глебовы были связаны с Дмитровским уделом князя Юрия Васильевича: они имели вотчины в Дмитровском уезде,[66] были кредиторами князя Юрия, а Иван Ощера послушествовал у духовной этого князя в 1472 г.[67] В то же время Сорокоумовы-Глебовы сохраняли тесные связи с Москвой: Дмитрий Бобер был женат на дочери Василия Дмитриевича Ермолина, одного из наиболее видных представителей высшего слоя московского купечества.[68]
К числу старых испытанных вассалов относится и дворецкий Михаил Яковлевич Русалка Морозов. Как и братья Сорокоумовы, он в 1446 г. был участником заговора в пользу Василия Темного.[69] При Иване III он упоминается как участник «похода миром» 1475 г., когда он по распоряжению великого князя взял под стражу новгородского боярина Богдана Есипова, обвиненного в тяжелом уголовном преступлении.[70]
Дети боярские, названные в составе свиты великого князя, — выходцы из той же среды старых московских служилых феодалов. Впервые здесь упоминаются Юрий Захарьич, впоследствии известный воевода (участник победы на Ведроши в 1500 г.), младший брат боярина Якова, Семен Брюхо, младший брат Борисовичей Тучков, Иван Товарков — сын Федора Григорьевича Товарко Пушкина, видного лица эпохи Василия Темного.[71] В 1479 г. Иван Товарков был уже довольно опытным деятелем. В качестве сына боярского он участвовал в «походе миром» 1475 г. и после суда великого князя на Городище «поймал» посадника Василия Онаньича.[72] В январе 1478 г. Иван Товарков присутствует при крестоцеловании капитулировавших новгородских бояр и по личному поручению великого князя разъясняет им смысл новых требований к их феодальной службе.[73]
Итак, лица, составлявшие ближайшее окружение великого князя в походе 1479 г., — представители высшего слоя русского феодального вассалитета и связаны (за исключением князя Д. Дм. Холмского) с великокняжеской властью многими поколениями своих служилых предков. Именно этот слой поставляет и советников-думцев, и воевод, и наместников, и дипломатов, а в случае нужды и приставов-стражников при «пойманных» за всякие «вины». Тот факт, что в состав свиты входят известнейший на Руси военачальник, памятный новгородцам победитель на Шелони, и своего рода специалисты по новгородским делам Борисовичи Тучки и Иван Товарков, свидетельствует о важном значении и военно-политическом характере похода.
По сведениям официозной Московской летописи, во время пребывания в Новгороде великий князь жил на «Ефимьеве дворе Медведнова» и «повеле изымати… владыку новгородского Феофила».[74] Симеоновская Летопись приводит точную дату этого «поимания» (19 января 1480 г.) и дату отправки архиепископа в Москву (24 января).[75] Новгородский владыка был заточен «в монастыри у Чуда», где он сидел «полтретья лета, ту и преставися».[76] Московская летопись и близкие к ней летописи ничего не сообщают ни о причинах «поимания» Феофила, ни о других событиях, связанных с длительным пребыванием великого князя в своей северной «отчине».
Львовская летопись знает о поездке и пребывании великого князя в Новгороде, но не приводит никаких дат и деталей.[77] Псковские летописи дают точную дату прибытия великого князя в Новгород (2 декабря)[78] и говорят о псковских посольствах к нему, но сообщают об аресте Феофила без всяких комментариев.[79]
Источником, дающим более подробную информацию об этих событиях, является Типографская летопись. По ее данным, великий князь «стоял в Новгороде в Словиньском конце с всеми людьми».[80] Думается, что избрание для резиденции великого князя именно Словенского конца не случайно — жители этого конца были сравнительно лояльны по отношению к Москве.