К исходу 28 февраля войска фронта вышли на реку Лавать, а затем пошли глубже, где положение стабилизировалось. Весенняя распутица затрудняла действия подвижных войск.
И тут поступил вызов Толбухина в Москву. В Ставке ему сказали:
— Принято решение назначить вас командующим войсками Южного фронта.
Уже в апреле он был в небольшом донецком городке Новошахтинске. Предшественник генерал-полковник Малиновский получил назначение командующим Юго-Западным фронтом, Федор Иванович занимал его место.
Перед Южным фронтом простиралась хорошо укрепленная местность с высотами за небольшой степной рекой Миусом. Вражеская оборона доходила по глубине до 70 километров и состояла из трех укрепленных полос, насыщенных войсками, огневыми средствами, инженерными сооружениями, препятствиями против танков и пехоты.
Глубина первой полосы — десять километров, ее передняя траншея тянулась вблизи реки. Здесь располагались основные силы пехоты, множество пулеметов. За первой траншеей были проложены еще две, а местами и три траншеи, соединенные между собой ходами сообщения. На переднем крае и в глубине через двести-триста метров были дозы и дзоты.
Перед главной полосой и в пределах ее — противопехотные и противотанковые минные поля, проволочные заграждения в два-три, а на некоторых участках — в десять рядов кольев. Глубина минных полей до двухсот метров. На каждом километре фронта скрыты в землю почти по две тысячи мин. Кроме того, на полосе вырыты противотанковые рвы, ловушки против танков.
А была еще вторая полоса обороны. И третья…
Миусский рубеж прикрывал подступы к Донбассу, имевшему существенное значение в оперативных замыслах немецкого командования. Уголь и металл Донбасса были очень важны для производства танков и боеприпасов.
Один из генералов самодовольно докладывал Гитлеру, что Миус-фронт (так окрестили укрепления на реке) для русских неприступен, что штурмовать его равносильно попытке пробить головой гранитную стену. Сюда были переброшены наиболее боеспособные немецкие войска из Бельгии, Голландии, Франции, с Балкан. На 120-километровом участке было сосредоточено девяносто тысяч солдат и офицеров.
Не раз советские войска пытались прорвать этот укрепленный рубеж, но все попытки завершились неудачей. И в июле 1943 года, когда на Курской дуге происходило ожесточенное сражение, задачу сокрушения проклятого Миус-фронта Ставка возложила на войска Южного фронта.
Вражеская оборона была почти прорвана, но подошедшие моторизованные и танковые немецкие дивизии отбросили наши войска на исходные позиции. Но это не было поражением. Южный фронт оттянул на себя силы противника, предназначенные для сражения на Курской дуге.
Победа здесь восторжествовала 30 августа, когда войска Южного фронта освободили Таганрог и устремились в глубь Донбасса.
Вечером 30 августа радио Москвы возвестило приказ Верховного Главнокомандования.
«Войска Южного фронта, — говорилось в приказе, — после ожесточенных боев разгромили таганрогскую группировку немцев и сегодня, 30 августа, овладели городом Таганрог. Эта победа, одержанная нашими войсками на юге, достигнута путем смелого маневра конных и механизированных соединений, прорвавшихся в тыл вражеских войск. В результате проведенной операции наши войска полностью освободили Ростовскую область от немецких захватчиков».
А через неделю, 8 сентября, вышел еще один приказ, в котором сообщалось, что войска Южного и Юго-Западного фронтов одержали крупную победу в Донецком бассейне. Сломив сопротивление врага, войска овладели областным центром Донбасса — городом Сталино и многими другими городами.
17 сентября 1943 года Толбухин был награжден орденом Кутузова 1-й степени, а вскоре ему было присвоено воинское звание генерала армии.
Особое место в полководческой деятельности Федора Ивановича занимает операция по освобождению Крыма. Первая попытка прорваться на его территорию была предпринята возглавляемыми Толбухиным войсками в ноябре 1943 года после завершения Мелитопольской операции. Части 4-го кубанского кавалерийского и 19-го танкового корпуса с ходу прорвали оборону противника, пробились через Турецкий вал и с боем устремились в направлении укрепленного Армянска. Однако развить наступление не удалось. Было решено перенести действия на весну 1944 года.
О Крымской операции маршал Кошевой (в апреле 1944 года — генерал-лейтенант, командир корпуса) вспоминал: «К карте подошел командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Толбухин.
— Мы не сомневаемся, что враг ждет наш главный удар именно на Перекопском перешейке… По научным понятиям прусской военной школы, было бы признано правильным наносить главный удар только на Перекопе. Мы же сделаем так… Главный удар будем наносить на Сиваше. Враг не ожидает действий основных сил нашего фронта через залив и поэтому, мы надеемся, не будет полностью готов. Здесь не столь плотное насыщение боевых порядков противника основными средствами, не такая большая глубина обороны: две оборонительные полосы прорвать легче, чем три…
Замысел генерала Толбухина был прост и ясен. Однако оставался все же один неясный вопрос: как думал командующий помешать противнику, если тот перебросит силы с Перекопского направления на Сиваш и таким образом будет препятствовать развитию операции на главном направлении?
Но Федор Иванович предусмотрел и это. Он сказал, что оборона противника будет прорываться одновременно и на Перекопе и на Сиваше».
Крымская операция продолжалась с 8 апреля по 12 мая. Прорвав оборону на Сиваше, наши войска уже на пятый день наступления вышли к Севастополю. 9 мая город пал.
Если в 1941–1942 годах гитлеровским войскам понадобилось 250 дней, чтобы овладеть Севастополем, то Советская Армия освободила его за пять суток после предпринятого штурма.
Последовавшая затем Ясско-Кишиневская операция, проведенная в конце августа войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов — одна из самых крупных и выдающихся по своему стратегическому и военно-политическому значению операций Советских Вооруженных Сил.
Возглавляемые Толбухиным и Малиновским войска за короткий срок полностью разгромили группу армий «Южная Украина», уничтожили 22 немецкие и почти все румынские дивизии. Операция ликвидировала немецкую оборону на южном крыле советско-германского фронта, изменила всю военно-политическую обстановку на Балканах.
После ее завершения войска фронта Толбухина участвовали в Белгородской и Будапештской операциях. Затем в ходе подготовки Венской операции возникло зарево нового сражения, Балатонского.
БАЛАТОНСКОЕ СРАЖЕНИЕ
«Зеленой улицей», без лишних остановок и задержек мчались на 3-й Украинский эшелоны истребительно-противотанковой бригады. Поначалу они предназначались на другой жаркий участок тысячекилометрового фронта, но угрожающая обстановка потребовала изменения маршрута, и последовала на то команда Ставки. Конечной остановкой определялся небольшой городок у Будапешта.
Пушки бригады были грозой для немецкой бронетехники. Длинноствольные, большого калибра, они насквозь пробивали пресловутые «пантеры», «тигры», «фердинанды». Отчаянные парни-иптаповцы об орудиях и о себе говорили: «У наших орудий стволы длинные, а наша жизнь короткая».
Бригада формировалась в Средней Азии, потом успешно вела бои в Сальских степях и на Маныче, отличилась при штурме Ростова.
Теперь ее эшелоны достигли назначенной конечной станции. Солнце склонялось к горизонту, по земле стелились длинные тени, вдали на пригорке закатом горели окна домов. В последний раз паровоз выдохнул пары, затормозил, и грохот буферов прокатился из конца в конец состава.
Из теплушки выпрыгнул затянутый ремнями, с полевой сумкой на боку капитан — командир противотанковой батареи, зашагал к полуразрушенному станционному строению. За ним поспешал солдат-ординарец.
Неподалеку, на соседних путях лежали рыжие от огня закопченные цистерны, торчали искореженные рельсы.
— Вот, Гайнуллин, полюбуйся! — сказал солдату старший сержант Иванченко. — Когда-то была станция, а теперь полнейший разгром.
Лицо у старшего сержанта в глубоких складках, обвисли пшеничные усы, совсем ему не идущие. На гимнастерке два ордена и три медали. И еще три нашивки за ранения.
— Бомбили совсем недавно, — заметил Одинцов, помощник наводчика — солдат со шрамом на щеке. Он потянул носом. — Даже гарь еще не выдохлась.
Находившиеся в теплушке были уже в полном сборе: затянутые ремнями шинели, с противогазами на боку, в руках карабины. На предыдущей станции всех предупредили о выгрузке.
Тонко пропела труба.
— Разгру-ужайтесь! — пронеслось по эшелону. — Разгру-ужайтесь!
Едва труба стихла, как послышалось далекое и глухое завывание, оно словно исходило из-под земли и с каждым мгновением нарастало, усиливалось. И вдруг, заглушая рев сирены, с надрывным воем над станцией пролетел самолет.
От развилки к эшелону бежал капитан, а с ним высокий офицер-железнодорожник. Оба что-то кричали, размахивали руками, указывая в сторону разрушенного строения и сброшенных с рельс цистерн.
— Во-озду-ух! За мной! — Иванченко выпрыгнул из теплушки и, оглядываясь, побежал через железнодорожные пути в сторону, куда указывал командир батареи.
Сирена продолжала реветь, когда послышался свистящий вой падающих бомб.
— Ложись! — раздался властный голос сержанта Иванченко.
Позади громыхнуло. Второй взрыв прогремел совсем близко. Взвизгнули осколки, россыпью зазвенели по рельсам, цистерне. Развалины строения скрылись в облаке пыли и дыма.
Не помня как, Гайнуллин перемахнул через низкий дощатый забор и очутился в чахлом саду с низкорослыми деревцами. Бешено колотилось сердце, давило удушье. Казалось, сейчас он упадет и больше не поднимется. Но вой и грохот бомб заставляли бежать. И он бежал.
Гайнуллин долго лежал, всем телом вздрагивая при каждом взрыве. А когда наконец подня