[156]. Я не буду вдаваться здесь в эту дискуссию. Мы уже выяснили, что знания, полученные в ходе экспериментов на животных, весьма незначительно повлияли на рост продолжительности жизни людей; их вклад в повышение качества жизни оценить несколько сложнее. Если заглянуть глубже, вопрос о преимуществах опытов на животных остается открытым, поскольку, даже если мы признаем, что благодаря им были совершены важные открытия, мы не можем судить, насколько успешными оказались бы медицинские исследования, если бы с самого начала разрабатывались альтернативные методы их проведения. Некоторые открытия, вероятно, были бы сделаны позднее или же вовсе не были бы совершены; зато ученые не потратили бы время на многие бесперспективные направления и, возможно, медицина пошла бы по совершенно иному, более эффективному пути с упором не на лечение, а на здоровый образ жизни.
Как бы то ни было, этический вопрос оправданности опытов на животных нельзя решить простым указанием на их пользу для нас, какими бы убедительными ни были доказательства этой пользы. Этический принцип равного внимания к интересам человека и животных исключит некоторые возможности получения новых знаний. Но право на знание не священно. Мы уже соглашаемся со многими ограничениями в области научного поиска. Мы не считаем, что ученые вправе проводить болезненные или смертельные опыты на людях без их согласия, хотя во многих случаях такие эксперименты помогли бы обрести новое знание гораздо быстрее, чем любой другой подход. Сейчас нам необходимо расширить сферу существующих ограничений в научном поиске.
Наконец, важно понимать, что главные угрозы здоровью людей по большей части остались неизменными – и не потому, что мы не знаем, как предотвратить болезни и вести здоровый образ жизни, а потому, что никто не вкладывает в это достаточно сил и средств. Болезни, от которых страдает население Азии, Африки, Латинской Америки и некоторых бедных регионов промышленного Запада, – это в основном те заболевания, которые мы уже умеем лечить. Они уже побеждены в странах с нормальным питанием, здравоохранением и гигиеной. Согласно подсчетам, каждую неделю в мире умирает 250 тысяч детей, причем причиной четверти этих смертей становится обезвоживание, вызванное диареей. Этих детей могло бы спасти применение простых методов лечения, давно известных и не требующих опытов на животных[157]. Те, кого действительно беспокоит ситуация в здравоохранении, могли бы принести больше пользы здоровью людей, если бы вышли из лабораторий и проследили за тем, чтобы уже имеющиеся обширные знания достигли тех, кто нуждается в них больше всего.
Остается еще один практический вопрос: что можно сделать, чтобы изменить распространенную практику экспериментов на животных? Несомненно, требуется принять какие-то меры для изменения законодательства – но какие именно? Как обычные люди могут приблизить перемены?
Законодатели, как правило, игнорируют протесты избирателей против опытов на животных, поскольку подвержены значительному влиянию научных, медицинских и ветеринарных кругов. В США у этих кругов есть серьезное политическое лобби в Вашингтоне, которое всячески препятствует принятию законов об ограничении экспериментов. Поскольку у законодателей нет времени подробнее ознакомиться с ситуацией, они полагаются на мнение «экспертов». Но данный вопрос относится к этике, а не к науке, а «эксперты» обычно заинтересованы в продолжении опытов или же настолько привержены идее расширения научного знания, что не могут критически смотреть на действия своих коллег. Более того, появились профессиональные организации, занимающиеся пиаром, – например, Национальная ассоциация биомедицинских исследований. Единственная ее задача – изменить к лучшему отношение общества и законодателей к опытам на животных. Ассоциация выпускает книги и фильмы и проводит мастер-классы по вопросам защиты права на эксперименты. Вместе с другими подобными организациями она процветает, поскольку все больше людей начинает испытывать по поводу этих экспериментов сомнения. Мы уже видели на примере другой лоббистской организации, Ассоциации британской фармацевтической промышленности, как такие группы могут вводить общество в заблуждение. Законодатели должны понять: в вопросах экспериментов на животных им следует относиться к подобным организациям и ко всем медицинским, ветеринарным, психологическим и биологическим ассоциациям так же, как они относятся к General Motors и Ford в вопросах загрязнения воздуха.
Задача реформирования отрасли осложняется и влиянием крупных компаний, для которых выращивание и отлов животных для дальнейшей продажи, производство клеток, продуктов питания для лабораторных животных и оборудования для экспериментов – доходный бизнес. Эти компании готовы расстаться с огромными суммами, чтобы помешать принятию закона, который лишит их прибыльных рынков сбыта. Финансовые интересы корпораций в сочетании с престижем медицины и науки серьезно осложняют борьбу с видизмом в лабораториях. Как добиться прогресса в этом направлении? Едва ли какая-нибудь крупная западная демократическая страна вдруг разом запретит все эксперименты на животных. Власти так попросту не поступают. Экспериментам на животных будет положен конец только тогда, когда ряд постепенных мер снизит их значение, приведет к замене опытов в большинстве отраслей другими инструментами и полностью изменит отношение общества к животным. Таким образом, сейчас главная задача состоит в том, чтобы достичь этих промежуточных целей, которые станут вехами на долгом пути к прекращению эксплуатации всех чувствующих животных. Каждый, кто стремится положить конец страданиям животных, может попытаться рассказать людям о том, что происходит в университетах и коммерческих лабораториях в его родном городе. Потребители могут отказаться от покупки продуктов, протестированных на животных: ведь сейчас доступны и альтернативы, особенно в области косметики. Студенты должны отказываться от проведения экспериментов, которые считают неэтичными. Любой человек может почитать научные журналы, выяснить, где проводятся болезненные эксперименты, и рассказать об этом широкой публике.
Необходимо также перенести проблему в политическое поле. Как мы уже знаем, законодатели получают множество писем по поводу экспериментов на животных. Но потребовались долгие годы серьезной работы, чтобы опыты на животных стали политической проблемой. К счастью, в нескольких странах ситуация сдвинулась с мертвой точки. В Европе и Австралии политические партии серьезно подходят к вопросу опытов на животных – особенно те, что близки к «зеленой» части политического спектра. Перед президентскими выборами 1988 года в США Республиканская партия заявляла, что нужно упростить и ускорить процедуру сертификации методик, альтернативных тестированию лекарств и косметики на животных.
Эксплуатация лабораторных животных – лишь часть более масштабной проблемы видизма, и с такой эксплуатацией едва ли можно покончить, пока не будет покончено с видизмом. Но когда-нибудь дети наших детей, читая о том, что творилось в лабораториях в ХХ веке, будут удивляться и ужасаться тому, на что способны вроде бы цивилизованные люди, как мы сегодня ужасаемся жестокости гладиаторских боев в Древнем Риме или работорговли XVIII века.
Глава 3На промышленной ферме
БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ, особенно живущих в городах, напрямую контактируют с животными в основном во время обеда: употребляя их в пищу. Этот простой факт – ключ к пониманию нашего отношения к животным и того, что мы можем сделать, чтобы изменить это отношение. Насилие над животными, выращиваемыми на еду, многократно превосходит любые другие формы нарушения прав животных, если говорить о количестве страдающих особей. Только в США ежегодно выращивается и забивается более ста миллионов коров, свиней и овец; если говорить о домашней птице, здесь цифры еще более шокирующие – 5 миллиардов. (Это значит, что около 8000 птиц – в основном кур – будет забито за то время, пока вы читаете эту страницу.) За обеденным столом, в супермаркете на углу, в мясной лавке мы лицом к лицу сталкиваемся с самой распространенной формой эксплуатации отличных от нас биологических видов.
Мы редко задумываемся о том насилии над живыми существами, которое скрывается за нашей привычной пищей. Покупка еды в магазине или ресторане – это лишь кульминация долгого процесса, деликатно скрытого от наших глаз: мы видим лишь конечный продукт. Мы покупаем мясо и птицу в красивых пластиковых упаковках. Они почти не содержат крови. Ничто не выдает в этих продуктах некогда живых, дышащих, двигающихся, страдающих животных. Сами слова, которые мы употребляем, скрывают истинное положение дел: мы едим говядину, а не быка, теленка или корову; свинину, а не свинью; правда, баранью ногу по каким-то причинам все же называем ее истинным именем. Английское слово meat – «мясо» – тоже обманчиво. Изначально оно означало любую твердую пищу, не только плоть животных. Это значение до сих пор сохраняется в выражении nut meat (ореховая масса), которым называют заменитель «мяса из плоти» (flesh meat), хотя ореховую массу с полным основанием можно было бы называть просто «мясом». Используя более общее слово meat, мы избегаем признания того факта, что наша еда – это чья-то плоть.
Эти словесные уловки – лишь поверхностный уровень более серьезного непонимания того, откуда берется наша еда. Какие ассоциации возникают у вас со словом «ферма»? Дом; сарай; курятник с курами и надменным петухом на насесте; стадо коров, возвращающееся с полей к вечерней дойке; возможно, свинья, копошащаяся в саду, и ее новорожденные поросята, с визгом следующие за ней.
Но очень немногие фермы когда-либо были такими идиллическими, каким нам представляется их традиционный образ. Однако мы продолжаем считать ферму приятным местом, далеким от промышленной жизни города, где каждый думает только о прибыли. Из тех немногих, кто задумывается о жизни животных на фермах, мало кто осведомлен о современных методах выращивания животных. Некоторые задаются вопросом о том, насколько безболезненно производится забой животных, а любой, кто видел на дороге грузовик со скотом, вероятно, знает, что сельскохозяйственные животные перевозятся в чрезвычайной тесноте. Но мало кто догадывается, что транспортировка и забой – это нечто большее, чем просто быстрое и неизбежное завершение легкой и спокойной жизни животного, полной естественных для него удовольствий и лишенной трудностей, с которыми сталкиваются его сородичи в дикой природе.