Эти удобные предположения имеют мало общего с реальностью современного сельского хозяйства. Начнем с того, что сельское хозяйство уже не находится в руках простых деревенских жителей. За последние 50 лет, с развитием конвейерных методов производства, крупные корпорации превратили сельское хозяйство в агробизнес. Процесс начался, когда большие компании получили контроль над производством птицы, которым некогда занимались жены фермеров. Сегодня почти вся птица в США выращивается пятьюдесятью крупными корпорациями. Если говорить о производстве яиц, то 50 лет назад у крупного производителя могло быть три тысячи несушек, а теперь у многих компаний имеется более полумиллиона несушек, а у крупнейших – более 10 миллионов. Оставшиеся мелкие производители были вынуждены перенимать методы корпораций-гигантов, иначе им пришлось бы уйти из бизнеса. Компании, прежде не имевшие отношения к сельскому хозяйству, открывали фермы во многом для того, чтобы получать налоговые вычеты или диверсифицировать прибыль. Greyhound Corporation теперь выращивает индеек, а ваш ростбиф, возможно, произведен страховой фирмой John Hancock Mutual Life Insurance или одной из нефтяных компаний, инвестировавших свои средства в разведение крупного рогатого скота и построивших коровники на 100 тысяч мест и более[158].
Крупные корпорации и те, кто вынужден с ними конкурировать, не беспокоятся о сохранении гармонии между растениями, животными и окружающей средой. Сельское хозяйство – это конкурентная отрасль, и здесь преобладают методы, позволяющие сокращать издержки и наращивать производство. Так что любое сельское хозяйство сейчас можно назвать промышленным. С животными обращаются как с машинами, преобразующими дешевый корм в дорогое мясо, и в погоне за эффективностью производства любые новшества в этом направлении принимаются на ура. Бо́льшую часть этой главы займут описания подобных методов и их последствий для животных. Моя цель – показать, что при нынешнем подходе к ведению сельского хозяйства животные влачат жалкое существование от рождения до убоя. Я еще раз хочу подчеркнуть, что вовсе не пытаюсь выставить людей, причиняющих страдания животным, какими-то особенно жестокими и безнравственными. В действительности потребители и производители мяса относятся к животным примерно одинаково. Сельскохозяйственные методы, о которых пойдет речь, – лишь логическое следствие тех предрассудков и убеждений, которые описаны в других главах этой книги. Как только мы выносим представителей других биологических видов за рамки нашей морали и начинаем обращаться с ними как с вещами, призванными удовлетворять наши потребности, результат становится предсказуемым.
Как и в предыдущей главе, чтобы быть как можно более объективным, я строю свои рассуждения не на собственном опыте посещения ферм и наблюдения за условиями на них. Если бы я так поступил, меня могли бы обвинить в избирательном подходе и в предубеждении, основанном на нескольких визитах на чрезвычайно плохие фермы. Поэтому я по большей части обращаюсь к источникам, которые, как можно предположить, наиболее благосклонны к сельскохозяйственной индустрии, а именно – к отраслевым научным и рекламным изданиям.
Разумеется, в таких изданиях не найти статей, где непосредственно описывались бы страдания животных на фермах, – особенно сейчас, когда к этой теме приковано внимание общества и представители отрасли об этом знают. Сельскохозяйственные журналы не интересуются проблемой страданий животных как таковой. Иногда фермерам советуют не применять методы, вызывающие излишние страдания, потому что в таком случае животные будут хуже набирать вес; предупреждают, чтобы фермеры не обращались со скотом, отправляемым на бойню, слишком грубо, поскольку туша с побитостями стоит дешевле; но мысль о том, что не следует содержать животных в чудовищных условиях просто потому, что это плохо, в них не проскальзывает. Рут Харрисон, автор книги «Животные-машины» (Animal Machines), где впервые были описаны методы интенсивного сельского хозяйства, практикуемые в Великобритании, сделала вывод, что «жестокость признается только тогда, когда она вредит прибыльности»[159]. Именно такой подход исповедуется на страницах сельскохозяйственных журналов как в США, так и в Великобритании.
Однако из этих журналов мы все равно можем многое почерпнуть об условиях жизни сельскохозяйственных животных. Мы узнаем об отношении фермеров к животным, находящимся в их неограниченной власти, о новых методах и технологиях, принятых на вооружение в последнее время, и о связанных с ними проблемах. Учитывая, что мы немного знаем о потребностях сельскохозяйственных животных, этой информации достаточно, чтобы увидеть масштабную картину современного животноводства. Рассмотреть ее подробнее нам поможет обращение к научным статьям, посвященным проблемам благополучия сельскохозяйственных животных, которые под нажимом движения за права животных все чаще появляются в сельскохозяйственных и ветеринарных изданиях.
Первым животным, вырванным из относительно естественных условий традиционной фермы, стала курица. Люди используют кур двумя способами: им нужны куриное мясо и яйца. И то и другое производится при помощи стандартизированных поточных технологий.
Защитники агробизнеса рассматривают подъем птицеводства как одну из величайших историй успеха в отрасли. В конце Второй мировой войны курица на обеденном столе еще была относительной редкостью. Ее поставляли в основном мелкие независимые фермеры; на мясо также забивали петушков, появлявшихся в поголовье несушек. Сегодня в США каждую неделю забивают 102 миллиона бройлеров (их еще называют столовыми цыплятами), выращенных на автоматизированных комбинатах, которыми владеют крупные корпорации, контролирующие производство. На долю восьми из этих корпораций приходится более половины от 5,3 миллиарда птиц, ежегодно забиваемых в США[160].
Важным этапом на пути превращения кур из фермерских птиц в конвейерный товар стало заключение их в клетки. Производитель бройлеров получает с инкубаторной станции 10 тысяч, 50 тысяч или даже больше суточных цыплят и помещает их в длинный курятник без окон – обычно прямо на полу, хотя некоторые сажают птиц в клетки или распределяют по ярусам, чтобы в курятник вошло больше цыплят. Условия их содержания регулируются таким образом, чтобы цыплята быстрее росли на меньшем количестве пищи. Еда и вода подаются автоматически из дозаторов, свисающих с потолка. Свет настраивается с учетом рекомендаций ученых-аграрников: например, в первые пару недель свет может быть ярким все 24 часа в сутки, чтобы цыплята быстро набирали вес; затем свет могут постепенно приглушать, включать и выключать каждые два часа в расчете на то, что цыплята больше едят после сна; наконец, когда в возрасте около шести недель птицы вырастают и в курятнике им становится тесно, свет делают очень тусклым, чтобы снизить их агрессию.
Так выглядит вблизи «клеточная батарея» на птицеферме в Сомерсете в австралийском штате Виктория. В клетке размером 45 × 45 см находится 7 кур (фото – Пэтти Марк)
Цыплят-бройлеров забивают в возрасте семи недель (естественная продолжительность жизни курицы – около семи лет). К концу этого короткого периода птицы весят около двух килограммов, но при этом на каждую приходится всего по 450 квадратных сантиметров площади – то есть меньше листа А4. В таких условиях при нормальном освещении, не имея возможностей выпустить энергию, птицы становятся агрессивными: выклевывают друг у друга перья, а иногда убивают и даже поедают своих соседей. Очень тусклый свет, как выяснилось, снижает риск такого поведения, так что птицы доживают свои последние недели практически в кромешной темноте.
Конвейер транспортирует живых кур в убойный цех птицефабрики (фото – Джим Мейсон и Дж. А. Келлер из книги «Animal Factories»)
Выклевывание перьев и каннибализм – это, на языке производителей бройлеров, «пороки» цыплят. Однако это не врожденные пороки, а результат стресса и тесноты – условий, в которых современные производители содержат птиц. Куры – весьма социальные животные, и на традиционных фермах в птичнике формируется иерархия, которую порой называют «порядком клевания». Каждая птица в очереди к кормушке или в другой ситуации пропускает вперед тех, кто находится выше в этой иерархии, и опережает тех, кто ниже. До установления порядка возможны конфликты, но чаще всего хватает простой демонстрации силы: физические стычки происходят реже. Конрад Лоренц, знаменитый исследователь поведения животных, так писал в те дни, когда поголовья кур еще были небольшими:
Знают ли сами животные друг друга персонально? Несомненно, хотя некоторые исследователи психологии животных сомневаются в этом или же категорически отрицают такое положение вещей… Каждому птицеводу известно, что даже среди недалеких обитателей птичьего двора существует определенный порядок, в соответствии с которым каждая птица опасается других, стоящих выше ее на общественной лестнице. После нескольких ссор, которые совсем не обязательно оканчиваются дракой, каждой птице становится известно, кого она должна бояться и кто должен оказывать ей уважение. В поддержании порядка клевания решающее значение имеют не только физическая сила, но также смелость, энергичность и даже самоуверенность отдельных особей[161].
Другие исследования показывают, что группа из 90 цыплят способна установить стабильный социальный порядок, при котором каждая птица будет знать свое место; но 80 тысяч цыплят, собранных в одном курятнике, разумеется, на это не способны. В результате они часто дерутся друг с другом. Помимо того, что птицы просто не в силах распознать такое количество других особей, сама чрезвычайная теснота, вероятно, повышает раздражительность и возбудимость цыплят – ведь так происходит и с людьми, и с другими животными. Фермерам это давно известно: