[323]. Рыбы также проявляют признаки страданий, когда их вынимают из воды и они бьются в сети или на сухой земле, пока не умирают. Безусловно, только из-за того, что рыбы не кричат и не воют так, чтобы мы их слышали, порядочные во многих отношениях люди считают приятным времяпрепровождением сидение у воды с удочкой, когда рядом в мучениях медленно умирает уже пойманная рыба.
В 1976 году британское Королевское общество защиты животных от жестокого обращения учредило независимый совет по изучению охоты и рыболовства. Возглавил совет лорд Медуэй, известный зоолог, а в его состав вошли эксперты, не состоящие в самом обществе. В ходе работы были детально изучены данные, касающиеся болевых ощущений у рыб, и совет пришел к однозначному выводу: доказательства того, что рыбы чувствуют боль, столь же убедительны, что и свидетельства наличия болевых ощущений у других позвоночных[324]. Те, кого больше беспокоит причинение боли, чем убийство, могут спросить: если рыба может страдать, то насколько она действительно страдает во время коммерческого лова? Может показаться, что рыбы, в отличие от птиц и млекопитающих, не страдают в процессе выращивания для нашего стола, поскольку рыб обычно вообще не разводят: люди появляются в их жизни, только чтобы выловить их и убить. На самом деле это не совсем так. Рыбоводство – не менее интенсивная отрасль промышленности, чем выращивание телят в откормочных загонах, – быстро набирает обороты. Начиналось все с пресноводной форели, но затем в Норвегии разработали технологию разведения лосося в клетках в море, а в других странах этот метод был взят на вооружение для выращивания самых разных морских рыб. Возможные угрозы благополучию рыб – излишняя плотность, неудовлетворенная потребность в миграциях, стресс при транспортировке и т. д. – пока еще не изучены. Но даже если говорить только о рыбе, выловленной естественным образом, ее смерть гораздо более ужасна, чем, например, смерть цыплят, поскольку рыбу просто вытаскивают из воды и оставляют умирать. Из-за того, что их жабры могут извлекать кислород только из воды, но не из воздуха, вне воды рыбы задыхаются. Рыба, которая продается в ближайшем к вам супермаркете, скорее всего, медленно умерла от недостатка кислорода. Если это глубоководная рыба, которую вытащили сетью траулера, она могла умереть мучительной смертью от декомпрессии.
Если рыба вылавливается в открытом водоеме, а не разводится специально, то экологический аргумент против употребления в пищу животных, выращенных интенсивными методами, к ней неприменим. Мы не кормим рыбу в океане зерном или соевыми бобами. Но есть и другой экологический аргумент – против масштабного коммерческого рыболовства в океанах в его нынешнем виде. Он состоит в том, что в последние годы объемы промысловой рыбы значительно сократились. Некогда водившиеся в изобилии виды рыб – сельдь в Северной Европе, сардины в Калифорнии и пикша в Новой Англии – ныне встречаются так редко, что с коммерческой точки зрения уже могут считаться вымершими. суда регулярно прочесывают рыбные места частыми сетями, в которые попадается все подряд. Нецелевые виды рыбы – «мусор» с точки зрения рыбаков – могут составлять до половины улова[325]. Их тушки просто выбрасывают за борт. Поскольку траловый лов рыбы состоит в том, что частую сеть опускают на прежде нетронутое дно океана, это нарушает хрупкую экосистему морского дна. Как и другие способы получения животного белка, такой лов связан с тратой углеводородного топлива и требует больше энергии, чем производится в результате[326]. Кроме того, в сети, предназначенные для ловли тунца, каждый год попадают тысячи дельфинов; запутавшись, они не могут выплыть и погибают. Помимо вреда, который наносит избыточный лов экологии океана, налицо печальные последствия и для людей. По всему миру исчезают прибрежные деревеньки, некогда жившие рыболовным промыслом: их традиционный источник пищи и дохода попросту истощается. Одна и та же печальная картина наблюдается и на западном побережье Ирландии, и в Мьянме, и в Малайзии. Рыболовная промышленность развитых стран стала еще одной формой перераспределения доходов от бедных к богатым.
Поэтому мы должны перестать есть рыбу – как из сочувствия к самим рыбам, так и ради благополучия людей. Безусловно, те, кто продолжает употреблять ее в пищу, но отказывается от мяса других животных, уже сделали большой шаг на пути преодоления видизма; но те, кто отказался и от рыбы, продвинулись еще дальше.
Если же говорить не о рыбе, а о других морских существах, традиционно употребляемых нами в пищу, то в их способности испытывать боль мы уже не можем быть полностью уверены. Нервная система ракообразных (креветок, омаров, крабов) серьезно отличается от нашей. Однако доктор Джон Бейкер, зоолог из Оксфордского университета и член Королевского общества, утверждает, что у этих животных очень развиты органы чувств, они обладают сложной нервной системой, их нервные клетки очень похожи на наши, а реакция на определенные стимулы наступает незамедлительно и проявляется интенсивно. Поэтому доктор Бейкер уверен, что, например, омары способны чувствовать боль. Он также отмечает, что стандартный метод умерщвления омара – бросание его в кипящую воду – может в течение двух минут вызывать у животного невыносимые страдания. Он экспериментировал и с другими методами, которые порой называют более гуманными: помещал в холодную, медленно подогревающуюся воду или оставлял в пресной воде, пока омары не переставали двигаться. Выяснилось, что оба способа вызывают продолжительную агонию и, судя по всему, заставляют животное мучиться[327]. Если ракообразные способны страдать, то их многочисленные страдания могут быть связаны не только с болезненным способом умерщвления, но и с их транспортировкой и нахождением в живом виде на прилавках магазинов. Чтобы сохранить ракообразных в свежем виде, их зачастую упаковывают в контейнеры живьем, сваливая друг на друга. Поэтому, даже если их способность чувствовать боль окончательно не подтверждена, сам факт, что они могут страдать, наряду с отсутствием необходимости их есть, говорит о том, что сомнения должны трактоваться в их пользу.
Устрицы, вонголе, мидии, морские гребешки – это моллюски, а моллюски в целом очень примитивные организмы. (Впрочем, есть исключение: осьминог тоже моллюск, но он гораздо более развит и, вероятно, способен чувствовать больше, чем его дальние сородичи.) Сомнения в том, что устрицы способны чувствовать боль, вполне обоснованны, и в первом издании этой книги я писал, что если и можно провести где-то границу чувствительности, то она, вероятно, будет пролегать между креветками и устрицами. Поэтому я продолжал периодически есть устриц, мидий и морских гребешков даже после того, как в целом перешел на вегетарианство. Но пока мы не можем с уверенностью сказать, что эти существа чувствуют боль, мы не можем утверждать и обратного. Более того, если они все же ее ощущают, то ради одной порции устриц или мидий на нашем столе боль испытывает сразу несколько животных. Поскольку вовсе не трудно отказаться от их употребления в пищу, я теперь думаю, что лучше так и поступить[328].
Вот мы и приблизились к нижней ступени эволюционной шкалы – ведь нас интересовали животные, которые обычно входят в рацион человека. Теперь нам остается только вегетарианская диета. Однако в традиционный вегетарианский рацион все же входят продукты животного происхождения – яйца и молоко. Из-за этого некоторые упрекают вегетарианцев в непоследовательности: ведь слово «вегетарианство» одного корня со словом vegetable – «растительный», а значит, вегетарианцы должны есть только растительную пищу. Но такая критика – лишь словесная придирка, и с исторической точки зрения она несправедлива. Термин «вегетарианец» вошел в употребление после основания Вегетарианского общества в Англии в 1847 году. Поскольку правилами этого общества допускалось употребление яиц и молока, термин «вегетарианец» вполне применим к тем, кто ест эти продукты животного происхождения. Однако есть и те, кто признает этот лингвистический аргумент и отказывается не только от мяса, но и от молока и молочных продуктов: они называют себя «веганами». Впрочем, вопрос терминологии не так важен. Важно понять, насколько этично есть эти продукты животного происхождения. А это уже вопрос не праздный, поскольку вполне возможно полноценно питаться, не употребляя вообще никаких продуктов животного происхождения: этот факт не слишком широко известен, хотя большинство людей уже понимают, что вегетарианцы могут жить долго и счастливо. О проблемах правильного питания я расскажу в конце этой главы; пока же достаточно сказать, что мы можем обойтись без яиц и молока. Но есть ли причины так поступать?
Как мы уже знаем, производство яиц – одно из самых безжалостных и интенсивных направлений современного промышленного сельского хозяйства. Оно основано на бесконечной эксплуатации кур-несушек, чтобы те производили как можно больше яиц при наименьших затратах производителя. Наш моральный долг бойкотировать эту продукцию ничуть не меньше, чем моральный долг бойкотировать произведенные интенсивными методами свинину или курятину. Но как быть с яйцами от кур на свободном выгуле, если мы можем найти такие яйца на прилавках? Здесь этических препятствий куда меньше. Несушки обеспечены как укрытием, так и местом для прогулок и копания в земле – всем, что им нужно для комфортной жизни. Они, судя по всему, не возражают против того, чтобы кто-то забирал их яйца. Главная проблема здесь связана с тем, что самцов яйценоских пород убивают сразу после появления на свет, а самих несушек умерщвляют, когда они перестают продуктивно нестись. Таким образом, вопрос