Глава 6Видизм сегодня
ИТАК, МЫ УБЕДИЛИСЬ, что люди, в нарушение фундаментального морального принципа равного учета интересов, которым должны руководствоваться в отношениях со всеми живыми существами, заставляют животных страдать по совершенно ничтожным поводам; мы видели, как западные мыслители разных эпох отчаянно пытались найти этому хоть какие-то оправдания. В этой заключительной главе я рассмотрю некоторые нынешние методы защиты и пропаганды видистских практик, а также различные оправдания и аргументы в защиту рабства животных. Некоторые аргументы выдвигались против позиции, выраженной в моей книге, так что в этой главе даются ответы на некоторые возражения против самой идеи освобождения животных. Однако эта глава призвана еще и дополнить предыдущую, чтобы читатель увидел, как продолжает жить идеология, уходящая корнями еще к Библии и древним грекам. Важно обнажить эту идеологию и подвергнуть ее критике, поскольку, несмотря на то, что сегодня люди относятся к животным довольно благожелательно (хотя и не ко всем), невозможно изменить положение животных к лучшему, не изменив укоренившиеся взгляды. Никакие улучшения не продержатся долго, если мы не пересмотрим базовую парадигму, одобряющую безжалостную эксплуатацию животных ради целей человека. Только радикальный пересмотр западных представлений, существовавших на протяжении двух тысяч лет, может стать прочным фундаментом для прекращения эксплуатации.
Наши взгляды на животных начинают формироваться в самом раннем возрасте, и на них во многом влияет тот факт, что уже в детстве мы пробуем мясо на вкус. Довольно любопытно, что многие дети поначалу отказываются есть плоть животных и привыкают к этому только под давлением родителей, которые ошибочно считают это необходимым для здоровья. Однако оставим в стороне первую реакцию детей: важно отметить, что мы начинаем есть мясо животных задолго до того, как можем осознать, что поедаем трупы. Таким образом, мы не принимаем осознанного, информированного решения питаться плотью животных; мы не свободны от предрассудков, которые сопровождают любую укоренившуюся привычку и укрепляются под влиянием социума. В то же время дети испытывают естественную любовь к животным, и общество поощряет их симпатии к кошкам и собакам, а также милым игрушечным зверушкам. Эти факты помогают выявить важную особенность отношения детей к животным: оно не единообразно. У ребенка есть две противоположные установки, которые существуют отдельно друг от друга, так что имеющееся между ними принципиальное противоречие редко вызывает сложности.
Еще недавно дети воспитывались на сказках, в которых животные, особенно волки, изображались как хитроумные враги человека. Характерный для таких сказок счастливый конец заключался в том, что волк, например, тонул в пруду под тяжестью камней, которые предприимчивый герой затолкал ему в живот, пока зверь спал. Если же дети упускали смысл этих сказок, они могли, например, взяться за руки и спеть такую песенку:
Взгляни, как бегут три мышки слепых!
За Фермершей следом, которая им
Хвосты отрубила ножом кривым.
Случалось ли видеть глазам твоим
Трех мышек слепых?[390]
Для детей, выросших на таких сказках и стихах, не существовало противоречий между тем, чему их учили, и тем, что они ели. Сейчас, однако, такой фольклор вышел из моды, и в отношении детей к животным на первый взгляд все кажется светлым и милым. Однако возникает вопрос: а как насчет тех животных, которых мы едим?
Один из возможных ответов – уклониться от ответа. Привязанность детей к животным направляется в сторону несъедобных зверей: собак, кошек и других животных-компаньонов. Именно этих животных чаще всего видит ребенок, живущий в городе. Мягкие плюшевые игрушки чаще делаются в виде медведей или львов, чем в виде коров или свиней. Когда в книжках с картинками, сказках или детских телепередачах упоминаются сельскохозяйственные животные, уклончивый подход сменяется сознательной попыткой ввести детей в заблуждение относительно происходящего на современных фермах и оградить их от реальности, описанной мною в третьей главе. Пример тому – популярная книжка «Животные на ферме», в которой ребенок видит на картинках кур, индеек, коров и свиней, окруженных потомством; при этом никаких загонов или стойл рядом нет. В тексте говорится, что свиньи «вкусно едят, валяются в грязи и все время визжат!» А коровы «только и делают, что мотают хвостом, мычат и едят траву»[391]. В британских книжках, таких как «Ферма» из популярной серии Ladybird, рисуется та же картина сельской идиллии: курица свободно бегает по саду с цыплятами, а другие животные вместе с детенышами обитают в просторных жилищах[392]. С таким чтением не удивительно, что дети вырастают в уверенности, что даже если животные должны умереть, чтобы стать пищей для людей, перед этим они проживают счастливую и свободную жизнь.
Феминистское движение в свое время осознало, как важно формировать правильные взгляды с самого юного возраста, и сумело дать жизнь новой детской литературе, в которой храбрые принцессы порой спасают беспомощных принцев, а девочки играют в повествовании главные и активные роли, прежде закрепленные за мальчиками. Изменить сюжеты книг о животных, которые мы читаем детям, не так просто, потому что жестокость – не лучшая тема для детской литературы. Однако можно исключить кровавые детали и все же привить детям уважительное отношение к животным как к независимым существам, а не милым вещицам, которые существуют ради нашего удовольствия и пропитания; а когда дети подрастут, им можно рассказать о том, что большинство животных живет далеко не в самых комфортных условиях. Родители, не придерживающиеся вегетарианства, вряд ли захотят сообщить детям всю правду – из опасений, что их любовь к животным повредит семейному рациону. И все же многим доводилось слышать от друзей, как их ребенок, узнав, что животных забивают на мясо, отказывался есть мясную пищу. К сожалению, такой интуитивный бунт почти всегда наталкивается на серьезное сопротивление родителей-мясоедов, и большинству детей приходится смириться: ведь родители обеспечивают их едой и убеждают, что без мяса они не вырастут большими и сильными. Можно лишь надеяться, что по мере распространения знаний о правильном питании все больше родителей начнет осознавать, что в этом вопросе их дети поступают мудрее, чем они сами[393]. О том, насколько люди сегодня отдалены от употребляемых ими в пищу животных, говорит тот факт, что дети, растущие на книжках об идиллической атмосфере на ферме, где животные беспечно разгуливают на свободе, могут до конца жизни так ни разу и не столкнуться с необходимостью снять розовые очки. В городах, где в наши дни живет большинство людей, ферм нет, а когда, проезжая по сельской местности, мы видим множество построек и сравнительно мало животных в поле, многие ли из нас отличат зернохранилище от помещения для бройлеров?
Не освещают эту тему и средства массовой информации. Почти каждый вечер по американскому телевидению идут программы о диких животных (или условно диких – порой животных ловят и выпускают в более ограниченное пространство для удобства съемки); но об интенсивном животноводстве можно что-то узнать лишь из немногочисленных кадров в редких специальных репортажах о сельском хозяйстве или пищевой промышленности. Средний телезритель, вероятно, больше знает о жизни гепардов или акул, чем о жизни цыплят или мясных телят. В результате бо́льшая часть телевизионной «информации» о сельскохозяйственных животных поступает из рекламы – от нелепых роликов о свиньях, которые хотят стать сосисками, и тунце, рвущемся в консервную банку, до откровенной лжи об условиях, в которых выращиваются цыплята-бройлеры. Ничем не лучше и газеты. Они рассказывают о животных только с учетом интересов людей: например, о рождении детеныша гориллы в зоопарке или об угрозах для вымирающих видов; но сельскохозяйственные методы, лишающие миллионы животных возможности двигаться, остаются без их внимания.
До недавних успехов движения за права животных, сумевшего разоблачить пару лабораторий, печально известных жестокими экспериментами, об опытах на животных было известно не больше, чем о том, что происходит на фермах. Конечно, обычному человеку не попасть в лабораторию. Хотя исследователи публикуют отчеты в профильных журналах, с журналистами ученые разговаривают лишь тогда, когда считают, что им удалось открыть что-то особенно важное. Поэтому, пока движению за права животных не удалось привлечь внимание общенациональной прессы, граждане и понятия не имели, что результаты большинства опытов на животных не публикуются вовсе, а те, что публикуются, в основном оказываются бессмысленными. Поскольку, как говорилось во второй главе, никто точно не знает, сколько экспериментов на животных проводится в США, неудивительно, что общество не имеет ни малейшего представления об их масштабах. Исследовательские центры обычно устроены так, что со стороны не видно ни завоза живых животных, ни вывоза мертвых. (В стандартном учебнике по использованию животных в экспериментах рекомендуется сжигать их трупы, поскольку от вида десятков мертвых животных, выброшенных в обычные мусорные контейнеры, «уважения к исследовательскому центру или институту у граждан не прибавится»[394].)
Таким образом, первая линия обороны видистов – невежество. Однако ее легко может прорвать любой, кто найдет время и желание дойти до истины. Невежество процветает лишь потому, что люди не хотят знать правду. Когда кто-то пытается рассказать нам, как мясо поступает на наш стол, мы нередко отказываемся: «Не говори, а то у меня аппетит пропадет». Даже те, кто уже знает, что традиционные семейные фермы пали жертвами интересов большого бизнеса, а в лабораториях ведутся весьма сомнительные эксперименты, хотят верить, что ситуация, должно быть, не так ужасна, иначе защитники животных уже приняли бы какие-то меры. Несколько лет назад доктор Бернхард Гржимек,