Не было такого дня, когда я тебя не ждал, когда бы не мечтал о тебе. Я мечтал всегда – пускай и не зная твоего лица. Представлял, как это будет – к тебе прикоснуться. И ждать было несложно, но меня одолевали сомнения. Я сомневался, существуешь ли ты наяву, гадал, встречу ли тебя наконец.
Зря я сомневался.
Глядя на твое лицо, я с удивлением замечаю на нем отражение своей собственной любви. Твоя улыбка… Я пойду на все – лишь бы ты продолжала так улыбаться. Ты – мое все. Мой мир.
Для меня честь даже просто находиться рядом с тобой, а обладать твоим сердцем – и подавно.
Я обожаю то, как ты смотришь на мой мир.
Я без ума от мысли, что ты – часть моей семьи…
И как тебе удается быть одновременно такой невинной и такой до боли соблазнительной? Как удается быть бескорыстной, чуткой, полной любви – после всего, что с тобой случилось? Детка, я говорил тебе это миллион раз и продолжу говорить до конца своих дней: ты восхитительна.
Завтра ты станешь моей во всех смыслах и навсегда, но я знаю, что, как бы крепко я тебя ни обнимал, я все равно буду жаждать твоей близости; как бы отчаянно и страстно ни целовал, я не смогу насытиться.
Ты моя родственная душа, и для тебя я живу и дышу, моя прекрасная нареченная. Тебе самое место в моих объятиях, в моей жизни. Любовь моя, моя сообщница, моя душа, моя восхитительная девочка!
Выходи за меня. Забери из груди мое бьющееся сердце и поступай с ним как хочешь. Оно твое с того самого дня, как ты спасла мне жизнь. И ты продолжаешь меня спасать. Я люблю тебя, детка. Люблю, и не нужно искать причину (только попробуй!). Значение имеет только одно: наше с тобой завтра, любовь моя.
На глаза мне выступили слезы, и из груди вырвался вздох.
Куда мне до такого… Теперь я должна написать собственные клятвы и попытаться сделать их такими же безупречными и правильными. Это он моя душа! Моя любовь, мое все. Я чувствовала себя ему неровней.
Утерев глаза ладонью, я взяла себя в руки. Нужно сделать это. Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на Калебе. Он стоял в черных семейных трусах возле раковины и собирался бриться. Зеркало заволокло паром, вытереть который он еще не успел.
Я решила не ждать и сразу написать свои клятвы. Просто объяснить Калебу, что чувствую сейчас. Не волноваться из-за карандаша и бумаги, не обдумывать мучительно слова. Вот она я, настоящая, живая, любящая. Я решила подать ему себя как есть. Преподнести на блюдечке.
Не открывая глаз, я представила, как пишу слова на запотевшем зеркале, и когда пар заволакивает буквы, пишу дальше – отрывок за отрывком…
Я знаю, иногда ты думаешь, что я сожалею о том дне, когда ты ко мне прикоснулся. Это не так. Я ни о чем не жалею, ни капельки. Ты в корне меня изменил. Когда я была маленькой, я всегда представляла, что вырасту и стану такой же, как и все женщины в городе. Такой, как моя мама, которая без особого усердия решает проблемы и гордится своим статусом, своими крохотными достижениями, которые яйца выеденного не стоят.
Благодаря твоей семье я узнала, что о родных нужно заботиться потому, что ты их любишь, а не потому, что так того требует общество. И я хочу о тебе заботиться. Больше всего на свете я желаю сделать тебя по-настоящему счастливым. Ты меня не подавляешь, а охраняешь, давая свободу. Помнишь, ты говорил, что пытаешься найти золотую середину, что, оставаясь тираном, хочешь позволить мне быть собой? У тебя получилось, милый! Ты так хорошо обо мне заботишься. А то, что ты за меня волнуешься, – даже лучше. Это отражение твоей любви. И я не сомневаюсь, что с тобой буду счастлива. Я только лишь надеюсь, что и ты будешь счастлив со мной.
Мне нравится слышать биение твоего сердца в своей груди и знать, что рядом с ним бьется мое собственное. Я именно там, где мне суждено быть. Жалею ли я о том дне, когда ты ко мне прикоснулся? Когда сделал меня своей? Ни за что, Джейкобсон.
Куда бы мы ни пошли, что бы ни сделали, с чем бы ни столкнулись как предводители рода… Ты восхитительный, неотразимый, забавный, отважный и милый.
Я на все сто готова прожить с тобой всю жизнь.
Калеб появился из ванной в одних боксерах, на его прекрасном мужественном лице было написано восхищение. Он бросился ко мне босиком по паркету, ухватил за бедра, приподнял и, прижав к себе, выдохнул:
– Когда же наступит завтра?..
Я улыбнулась, прижимаясь губами к его губам.
– Почти. Спасибо за эти клятвы. Сказать, что они прекрасны, – ничего не сказать.
– Они от самого сердца. Но клятвы на зеркале… Спорю, никому из Асов таких не писали!
Я пожала плечами и смущенно улыбнулась:
– На ходу придумала.
– Мне безумно понравилось, спасибо, – сказал он моим любимым хриплым голосом и коснулся моей щеки. – Хочешь пошалить на «границе», а, миссис Джейкобсон?
– Больше всего на свете! – пропела я, и он осторожно уложил меня на кровать, а потом накрыл своим телом.
Губы Калеба скользили по моей коже, и от этих крошечных, едва ощутимых прикосновений меня охватывал жар. Вели мы себя прилично и, формально говоря, невинно, но получали удовольствие. Ведь он знал меня как свои пять пальцев, знал мое тело и мысли и понимал, что значит каждый мой вздох.
Синие ленточки энергии, искрившиеся при соединении наших сознаний, уже не были для меня в новинку. Я к ним привыкла, радовалась им и чувствовала, что так все и должно быть. И окутанное свечением лицо Калеба, целовавшего мои плечи и шею, стало самым прекрасным, что я когда-либо видела.
Как невыносимо восхитительно было лежать у него в кровати, переводя дух, наслаждаться близостью друг друга… Какая сладостная мука… Скоро наши миры столкнутся, соединятся. Но я не боялась и не беспокоилась. Я была готова.
Открыть врата! Вперед! Я готова к гонке.
Я очнулась под песню «Мы не будем это терпеть».
Я села так быстро, что у меня закружилась голова.
– Божемойчтоэтотакое, – пробормотала я, а потом огляделась и заметила свой телефон. Он жужжал на тумбочке. Я схватила его и сонно ответила: – Алло?
– Мэгги, Мэгги, Мэгги. Как приятно вновь слышать твой голос.
Я замерла.
Маркус.
– Тебе нравится песенка, которую я поставил на свой звонок?
Он брал мой телефон?.. Он был… был у нас дома…
Я потрясла Калеба за плечо, но он и так проснулся, почувствовав испуганное биение моего сердца, и свирепо уставился на телефон.
– Чего ты хочешь?
– Чтоб ты сдохла. Разве я многого прошу?
– Чего ты хочешь? – повторила я жестче. Я тут же вспомнила о Бекки: что, если Маркус до нее добрался и звонит сообщить о ее смерти?.. Калеб покачал головой, схватил собственный мобильник с тумбочки и набрал ее номер.
– Я просто хотел сказать, что слышал о смерти твоей подружки. Какая трагедия. Ох уж эти треклятые топливопроводы… В общем, ладно. Мои родные, кстати, уже дома. У них теперь нет ничего, кроме общежития. Видела бы ты, какие они жалкие: всё ноют и пытаются найти работу… Но это не по мне, вот уж нет. Я ведь и в колледж-то документов не подал. Был занят, помогал Сайксу с его делишками. А теперь его нет, и Дональда тоже… Мой отец больше всех ноет, ведь Марла была его любимицей. Ты, между прочим, сделала мне одолжение. – Он засмеялся, но я услышала в его голосе надлом, который подсказал мне, что он лжет. – Она всегда была слабачкой и делала все наобум. Хотела, чтоб все вокруг целовали ей задницу и охали, мол, какая красавица, какая умница! – Повисла пауза. – В общем, я сегодня буду по соседству и заскочу заодно к твоему папаше. Тебя что-то не видать, так, наверное, мстить за Ребекку ты мне не собираешься. А я-то думал… Думал, ты не успокоишься, пока не найдешь меня. Ну что ж, придется поймать дичь покрупнее и избавиться от твоего дорогого старикашки.
У меня перехватило дыхание. Калеб вырвал телефон из моих рук и выкрикнул в трубку:
– Держись от нее подальше! Не забывайся, ты теперь человек. Не советую тебе дразнить Мэгги.
Сквозь сознание Калеба я услышала гортанный голос Маркуса:
– О, я хочу не просто ее подразнить. Я хочу смотреть, как она помирает у тебя в руках, а ты ревешь, как девка! Ревешь по своей миленькой Провидице! – Он тихо засмеялся. – Ну что ж. До скорого.
Связь оборвалась.
Калеб снова набрал Ребекку, а я посмотрела на часы. Чуть за семь утра.
Потом Калеб дрожащей от злости рукой швырнул мой телефон на кровать.
– Бекки жива и здорова. Сказала перестать трезвонить и бросила трубку. Короче, с ней все хорошо.
В горле пересохло; я сглотнула.
– Ладно, что теперь?
– Ну… Я хотел… – Он тяжело вздохнул. – Я собирался отвезти тебя в нашу квартиру в Аризоне, но Маркус все испортил.
У меня вновь перехватило дыхание.
– В Аризоне?
Он кивнул и криво умехнулся.
– Я хотел отвезти тебя туда и рассказать о том, что подготовил для нас и моей компании.
Пока я сидела на кровати, он скользнул на пол и опустился на колени у моих ног, накрыл ладонями мои колени и продолжил:
– Я много и долго об этом думал. Я знал, что, если не куплю тебе на свадьбу дом, это кое-кого расстроит (в основном – папу), но еще знал, что у Биша нет денег, а ты хочешь ему помочь. Поэтому я купил дом Бишу, а тебе как свадебный подарок снял квартиру в Аризоне, где начнется наша семейная жизнь. – Он сглотнул. – Я хочу, чтобы ты работала со мной. Хочу, чтобы помогла мне открыть учебные центры в штатах. Я всегда об этом мечтал. Знаю, ты еще не решила, какую хочешь получить специальность, и можешь делать все, что захочешь. Обещаю: я поддержу тебя в любом случае. Но для меня было бы большой честью, если бы ты стала моим партнером и в бизнесе. – Он широко улыбнулся. – Ты была бы вторым директором в компании и путешествовала бы вместе со мной; мы открывали бы новые центры и нанимали сотрудников. Обещаю, как только захочешь – я куплю тебе настоящий дом и мы в нем заживем, но пока, мне кажется, так будет лучше.