Я состоял, случалось иногда
Мне посещать турниры и поближе
Узнать храбрейших рыцарей. О да!
Пажом он был в ту пору. Но, поди же,
Как возмужал! Мы знали наперед,
Что к славе путь он быстро изберет.
61.
Быстрей, чем думал я. А это кто же?
Такой же цвет у платья и покрой.
Как друг на друга рыцари похожи!
Нет, кажется, не так высок второй». —
Эрминия в ответ: «Он чуть моложе,
Зовется Балдуином сей герой.
Пусть Готфрида он проще и суровей,
Он брат ему по духу и по крови.
62.
Вот и Раймунд, почтенный бородач,
В латинской армии сметливый самый,
Застрельщик всех больших ее удач,
Что перед ним ученые имамы!
Его загадкой хитрой озадачь,
Хитрее ход найдет старик упрямый.
Вильгельм с ним рядом в шлеме золотом,
Британский принц с узорчатым щитом.
63.
А вот и Гвельф – об этом славном муже,
Поднаторевшем в доблестных трудах,
Ты слышал, царь, – дерется он не хуже,
Чем молодежь, хотя уже в годах.
Какая выправка! Но почему же
Нет Боэмунда в рыцарских рядах?
Цареубийца, он пресек до срока
Мой древний род, идущий от Пророка».
64.
Беседует с Эрминией тиран,
А Готфрид понимает, что по склонам
Втащить наверх не сможет он таран:
Утесы служат городу заслоном.
В себе не сомневаясь ни на гран,
Решает он сдружиться с Аквилоном:
На пустошь против Башни Угловой
Коварно лагерь переносит свой.
65.
Так город был велик, что частоколом
Его не удавалось запереть,
Ряды палаток на предгорье голом
Тянулись вдоль стены всего на треть.
Стеречь подходы к близлежащим селам
Войскам осадным надлежало впредь:
По всем дорогам в точки ключевые
Отправлены разъезды верховые.
66.
Траншеи вырыты вокруг шатров,
Острей железа колья в прочном тыне,
А позади шатров широкий ров —
Защита от кочевников пустыни.
Лежит Дудон, торжественно суров.
На властный зов молитвенной латыни,
Поставив часовых у волчьих ям,
Вернулся Готфрид к плачущим друзьям.
67.
На пышном ложе, лентами увитом,
Покоится в цветах боец лихой.
Склоняется товарищ над убитым,
И в гул перерастает стон глухой.
Но слезы не струятся по ланитам
У Готфрида – спокоен взор сухой.
В груди он крепко спрятал скорбь мирскую,
Над гробом речь произнося такую:
68.
«Собрат, я над тобою слез не лью —
Ты умер навсегда для жизни бренной,
Дабы воскреснуть ангелом в раю,
Расставшись с оболочкою презренной!
Святой, ты отдал жизнь в святом бою!
Возрадуйся, о мученик смиренный,
Высокими деяньями велик,
На небесах узришь ты Божий лик!
69.
В небесные ты облачен одежды! —
Мы не тебя жалеем, а себя:
С тобой от нас уходит часть надежды,
Часть доблести теряем мы, скорбя!
Но если та, которую невежды
Прозвали смертью, выбила тебя
Здесь, на земле, из рыцарского строя,
С небес поможет нам копье героя!
70.
Ты на земле был пасынком земли,
Земному уподобленный орудью.
Паря на крыльях в ангельской дали,
Ты высшему послужишь правосудью.
Молитвам братьев плачущих внемли,
И мы напор Греха воспримем грудью.
Победной поступью с таким вождем
К обещанному храму мы придем!»
71.
Он замолчал, и в сумраке угрюмом
Толпа, перекрестясь, встает с колен.
Уходит день с его привычным шумом,
Для скорбных душ покой благословен.
Лишь герцог тяжким предается думам:
Он знает, что на приступ этих стен
Идти без должной подготовки рано,
Но где возьмет он бревна для тарана?
72.
Когда же утренний повеял бриз,
К процессии примкнул он похоронной.
Над свежею могилой кипарис
Сплетался с пальмовой резною кроной,
И золото богослужебных риз
Перед шеренгой меркло эскадронной.
Струилось пенье в благостной тиши
За упокой Дудоновой души.
73.
Сквозь ветки блещет медь трофеев бранных:
Когда-то их он прицеплял к седлу,
Воюя с персами в полдневных странах,
Сминая турок в яростном пылу.
Напоминаньем о кровавых ранах
Прибит нагрудник к мощному стволу,
И надпись вырезана: «Здесь навеки
Дудона славного сомкнулись веки».
74.
Обряд окончен, и в соседний лес,
Указанный сирийским селянином,
Шагают с пилами наперевес
Мастеровые по глухим теснинам.
Летит листва с подрубленных древес,
Конвой приставлен к балкам и станинам:
Под самой крепостью, то там, то тут,
Машины стенобитные растут.
75.
Взобрался ловко для работы спорой
На плечи лесорубу лесоруб,
Под корень спилен ясень тонкокорый,
И надмогильный кипарис, и дуб,
И древний вяз, что был плющу опорой,
Когда тянулся к небу солнцелюб.
Согнуться под железом смертоносным
Пришлось высоким пиниям и соснам.
76.
За годом год свой обновлял покров
Могучий бук – теперь он гол, как посох.
Платан, привычный к натиску ветров,
Оглох от визга пил громкоголосых.
Обтесан лезвиями топоров
Пахучий кедр, лежащий на колесах,
Пичуги улетели из гнезда,
И звери разбежались кто куда.
Армида, покраснев, чего-то ждет,
Вздыхает робко и молчит некстати…
Песнь четвертая
1.
Зовут на подвиг праведные трубы,
А из геенны сквозь безвидный мрак,
В надменной ярости кусая губы,
На крестоносцев смотрит Архивраг,
И зависть лютая, и страх сугубый
Его кровавый застилают зрак.
Так свирепеет бык, пронзенный пикой,
Ревя и фыркая в истоме дикой.
2.
Обдумывает Сатана-Плутон,
Как похитрей расстроить план Господний,
И в свой дворец, на мрачный Флегетон,
Велит созвать все силы Преисподней.
Безумец мнит, что Небу равен он.
О есть ли сумасбродство сумасбродней!
Забыл он, как раскалывалась тьма
И Бог с престола низвергал грома!
3.
Из Тартара выходит черт за чертом,
Богопротивную заслыша медь,
И вторит свод анафемским когортам,
Как будто свету говорит: «Не сметь!»
Так резко в воздухе сыром и спертом
Вовек раскатам бури не греметь,
Так под ногами не гудеть от гнева
Густым парам внутри земного чрева.
4.
Каких здесь только не увидишь рож,
Толпа многохребетна, многокрыла!
В глаза заглянешь – одолеет дрожь,
Объятья гибельные Смерть раскрыла.
Один рогат, но и другой хорош:
Над женским туловом – свиное рыло!
А дальше пострашнее супостат —
Четвероног, чешуйчат и хвостат.
5.
Полезли гидры, гарпии, ехидны,
Гремит кентавров бешеный галоп,
Протяжен вой Химеры панихидный,
Горгоне змеи падают на лоб,
В грязи Пифон клубится злоехидный,
За Герионом – Полифем-циклоп.
И мириады тварей безобразных,
Соединенных из чудовищ разных.
6.
Уселись демоны, поджав хвосты,
На мрамор перед княжеским престолом.
Плутон на свиту смотрит с высоты,
Поигрывая скипетром тяжелым.
Ни снежные Атласские хребты,
Ни Кальпская скала в просторе голом
Не громоздятся выше, чем рога
На рыжем темени Архиврага!
7.
Из глаз его, из гнусных двух отверстий
Исходит свет блуждающей звезды,
Пророча смерть одушевленной персти,
Разбрызгав яд гордыни и вражды.
На мощный торс, теряясь в клочьях шерсти,
Ложатся складки жесткой бороды,
Прорезанной провалом красноротым,
Где кровь и жёлчь бурлят водоворотом.
8.
Гремящей Этны черное жерло
Так изрыгает в небо запах серный.
Из чрева сатанинского несло
Зловонной копотью и прочей скверной.
Князь Тьмы, на подданных взирая зло,
Заговорил. Не лаял Цербер верный,
Коцит внезапно оборвал свой бег,
И ненавистный содрогнулся брег.
9.
«О дети Тартара, в благословенной
Обители покой вкушали вы,
Пока с жестокостью обыкновенной
Он вас не сбросил с горней синевы,
Ревнуя втайне к славе дерзновенной.
В геенне не поднять вам головы,
А Он меж звезд воссел Владыкой Рая,
Бунтовщиков разбитых презирая.
10.
Навстречу солнцу, звездам и луне
С тех пор не приподняться вашим векам.
Вам не блистать в небесной вышине,
На смрадном дне лежать вам век за веком.
И, словно вас унизив не вполне,
На землю Он послал за человеком,
И смертный человек, ничтожный прах,
С Ним рядом восседает на пирах.
11.
Усугубляя ваш позор военный,
Он Сына своего обрек на смерть,
И тот посмел взломать врата геенны,
Стенающей: „Отца умилосердь!“
На свет народ он вывел убиенный,
Нам по закону отданный, и твердь
Богатыми трофеями увешал —
Триумфом спесь Отцовскую потешил.
12.
Но хватит слезы лить! Старинных ран
Пустыми не уврачевать словами.
От цели не отступится Тиран,