Аргант в ответ: «Мне жаль, что из-за мрака
Бой прерывать приходится всегда,
Сражаться днем почетнее, однако.
Пусть рыцарь, опасающийся тьмы,
Клянется, что опять сойдемся мы!» —
53.
«Клянусь, – отрезал франк, – но пусть плененный
Оттон в урочный час придет с тобой,
Иначе этой сталью вороненой
Тебя заставлю я продолжить бой!» —
Присягою коленопреклоненной
Решилось дело, и, трубя отбой,
Для излеченья им отвел глашатай
Четыре дня, назначив бой на пятый.
54.
Картина схватки врезалась в сердца
И воинам Креста, и сарацинам,
Народ о ней судачил без конца,
Подавлен ужасом небеспричинным.
Какого предпочесть им храбреца,
Ни в крепости, ни за высоким тыном
Не знали люди и, затеяв спор,
Могли дойти до непустячных ссор.
55.
Гадал по целым дням народ досужий,
Кого погибель ждет, кого успех,
И спорил, что важнее в храбром муже:
Уменье или злость, но среди тех,
Кто мучился и горевал не вчуже,
Эрминия страдала больше всех:
Негоже дочери порфирородной
Зависеть от Беллоны сумасбродной!
56.
Престолом Антиохии владел
Ее отец, противясь чужевластью,
Но Готфрид царству положил предел,
Сельджуки в плен попали большей частью,
Добычи бранной ждал ее удел,
Танкред в толпе ее заметил, к счастью:
По-рыцарски, не варвар, не вандал,
Он почести ей царские воздал.
57.
Эрминию он объявил свободной,
Вернул ей золото и серебро
И все, что скрашивает быт походный,
Корысти чуждый, он творил добро!
Был строен станом рыцарь благородный,
Любовь силки расставила хитро.
Нет в мире крепче уз, чем эти узы,
А сердцу нет отраднее обузы.
58.
Свободной плоть была, но не душа!
Эрминию свобода не прельщала.
Ей жизнь в плену казалась хороша,
Покорность господину восхищала!
Увы, бесчестьем девушку страша,
Ей гордость радоваться воспрещала.
«Со старой матерью придется мне
Искать защиты в дружеской стране!»
59.
На Аладина обе уповали,
Приют беглянкам он дозволил дать,
Пришлось ей вскоре в черном покрывале
Над гробом милой матери рыдать.
Огонь любви, осознанной едва ли,
Царевна приняла как благодать:
Склониться перед смертью не желала
И потаенным пламенем пылала!
60.
Пылала, толщью стен окружена,
Лелея память о поре беспечной,
В былое безнадежно влюблена —
Надежду отнял у нее Предвечный.
Чем глубже чувство прятала она,
Тем жарче полыхал огонь сердечный.
И вдруг вдали забрезжил слабый свет:
Под Иерусалим пришел Танкред!
61.
Молчал при виде войск многоплеменных
Народ, в оцепененье глядя вниз.
Эрминия на лентах и знаменах
Искала друга милого девиз.
В восторге от полков разноименных
Бесстрашно выходила на карниз:
То находила графа, то теряла
И снова «Вот он, вот он!» повторяла.
62.
На дальней башне царского дворца,
Господствующей над стеною внешней,
Весь день просиживала у зубца,
Смотрела с высоты на стан нездешний,
На дол, где ни куста, ни деревца,
И не было раздумий безутешней.
Вздыхала, проводив вечерний свет,
Вздыхала – думам собственным в ответ.
63.
За ходом рокового поединка
Следила с парапета сирота,
Металась в страхе, как простолюдинка,
При звоне крестоносного щита.
Ей в сердце острая вонзалась льдинка,
И мысль не раз просилась на уста:
«Что, если взмахом палаша единым
Аргант с ее покончит господином?»
64.
Когда ж герольд решенье огласил,
Что бой на пятые назначен сутки,
Несчастная, собрав остаток сил,
Боялась помутнения в рассудке.
Ей облегченья плач не приносил,
И, в жилах ощущая холод жуткий,
Вздыхала, тягостный тая секрет,
Смертельной горечи живой портрет!
65.
«Куда от доли убежать постылой!» —
К ней призраки являлись что ни ночь,
Пугая незарытою могилой,
Ей страшно, тошно, душно, ей невмочь!
Валялся в луже крови рыцарь милый,
Тянул к ней руки, умолял помочь.
Она от крика в яму оступалась
И на подушке мокрой просыпалась.
66.
Но тягостных предчувствий тяжелей
Была тревога за его здоровье,
Всем сердцем одного хотелось ей —
Присесть у раненого в изголовье!
Взывала к небу дева: «Пожалей
Свою рабу – сними проклятье вдовье!» —
А тут еще молвой раздутый слух,
Что рыцарь вскорости испустит дух!
67.
Эрминии известны были с детства
Любого зелья свойства и состав:
Как боль смягчить, царевна знала средство,
Умела вправить выбитый сустав.
Ценила материнское наследство
Беглянка, мудрость древнюю впитав.
Теперь же у постели сарацина
Ей стала ненавистна медицина.
68.
Выхаживать Арганта дан приказ
Влюбленной в неприятеля сиделке.
Отраву влить хотелось ей не раз
Ему в питье, но Дьявола проделки
Претили деве. Бог царевну спас
От преступленья и простил ей мелкий
Грех помыслов дурных. С тех пор пустой —
Из нецелебных трав – он пил настой.
69.
Привычна к запаху и виду крови,
Эрминия родной забыла кров.
Картины смерти были ей не внове,
Не внове был походный вой ветров.
Иных мужчин смелее и суровей,
Бедняжка грелась у чужих костров,
Для женщины была вполне бесстрашной
И не печалилась печалью зряшной.
70.
Влюбившись, сделалась еще храбрей
И без того неробкая царевна,
Средь африканских гадов и зверей
Прошла бы по лесам, взирая гневно.
Однако есть у царских дочерей
Обязанность блюсти себя вседневно.
Любовь и Честь взялись терзать ее,
Нашептывая каждая свое.
71.
Ворчала Честь: «Ты девой непорочной
Пережила осаду и войну,
Ты целомудрие оградой прочной
Не побоялась окружить в плену.
Зачем капитуляцией досрочной
Ты взваливаешь на себя вину?
Кто глупость мог внушить тебе такую?
Ее тебе я мигом растолкую.
72.
Ужель себя так низко ценишь ты,
Что в чуждый стан бродяжкой бесприютной
Проникнешь под покровом темноты?
Забавою натешится минутной
Тюремщик и невинности цветы
Брезгливо бросит солдатне распутной,
Легионерам бросит дочь царя!» —
Любовь ей возражала, говоря:
73.
«Не слушай Честь, гони ее с дороги!
Влюбленным осторожность не сестра,
Ты не в медвежьей родилась берлоге
Вдали от искр любовного костра.
Распустишь пояс девственности строгий,
Увидишь, как стрела моя остра:
Сжигает все огонь неистребимый —
Ужели ты стыдишься быть любимой?
74.
И кто же он, тюремщик твой, скажи,
Не тот ли, что дежурил дни и ночи
У ложа несравненной госпожи?
Не он ли над тобой проплакал очи?
С меня довольно лицемерной лжи,
Сама кого угодно ты жесточе.
О друге не заботясь дорогом,
Мила и ласкова с его врагом!
75.
Лечи врага, чтоб от его десницы
Пал в поединке благодетель твой!
Признательнее не сыскать должницы —
За доброту отплатишь ты с лихвой.
Вдыхая с наслажденьем смрад больницы,
Усердье сердобольное удвой.
О милом позабыв, убийцу пользуй! —
Я вижу, время ты проводишь с пользой.
76.
Нет! Все твое трепещет существо
При мысли, что из тысячи изгнанниц
Лишь ты одна кумира своего
Могла б спасти, могла б вернуть румянец
Лицу, что нынче тускло и мертво.
Он оживет, твой милый чужестранец.
При виде мужественной красоты
Его чертами восхитишься ты!
77.
Себя узришь ты рядом с милым другом
На груде завоеванных корон,
Тебе законным станет он супругом,
И, среди римских шествуя матрон,
Ты будешь принята вельможным кругом,
Услышишь похвалы со всех сторон
В Италии, где истинную славу,
И веру истинную чтут по праву!» —
78.
Так говорила хитрая зуда,
Прельщая девушку надеждой ложной,
Но из дворца не выйти – вот беда! —
Одной не справиться с задачей сложной.
Ворот ей не откроет никогда
Охрана без причины неотложной.
Дозорные в тревожной тишине
Всю ночь обходят крепость по стене.
79.
Привыкла персиянку-нелюдимку
Царевна навещать в закатный час,
Луна в окно светила им сквозь дымку,
Над мертвыми песками запад гас.
В одной постели спящими в обнимку
Их луч рассветный заставал не раз.
Клоринде душу дева открывала,
Но тайну главную не выдавала.
80.
Она шептала сердцу: «Замолчи!»
И на вопрос: «О чем так безысходно
Слезами обливалась ты в ночи?»
Могла в ответ придумать что угодно.
Царевна знала, где лежат ключи
От комнаты Клоринды, и свободно
Входила к ратнице, покуда та
Сражалась против воинов Креста.
81.
И вот однажды на пороге спальни,
Воительницу не найдя нигде,
Она застыла, призрака печальней,