Мечтала с милым в благостной тиши
Уснуть, на грудь ему склонясь устало,
Как вдруг во тьме блеснули палаши,
Раздался крик «Держи!» и звон металла.
Надежды и мечтанья прочь гоня,
В галоп пустила всадница коня.
111.
Бежит, точь-в-точь испуганная серна,
Бока у скакуна красны от шпор,
Служанка поняла, что дело скверно,
И в поле понеслась во весь опор.
За ними вслед феррарцы Полиферна,
Сидевшие в засаде до сих пор.
Вернулся к месту встречи в это время
Гонец любви – и тоже ногу в стремя!
112.
Алькандр был похитрей, чем младший брат:
На миг он замер пред необъяснимой
Наездницей напротив южных врат,
Но не погнался за Клориндой мнимой.
Он в лагерь сообщил, что скотокрад,
Дозорными по склону вниз гонимый,
Скакавший без уздечки и удил,
На персиянку чем-то походил.
113.
Он не поверил, рассуждая здраво,
Что, помыкая сборищем воров,
Сама Клоринда с плетью гуртоправа
На поле выехала красть коров,
И все ж за Готфридом оставил право
Послать отряд за пограничный ров.
Приказа ждет Алькандр, умен, отважен,
А лагерь происшедшим взбудоражен.
114.
Вторую о Клоринде слышит весть
Танкред и больше не считает странным
Ее приход полночный: «Так и есть,
Она геройским сострадает ранам!
Что ж, на коня опять придется сесть,
Но не в тяжелом облаченье бранном.
Знать об отъезде никому не дам!» —
И в ночь по свежим поскакал следам.
Но рано радовался сарацин:
С небес, презрев гордыню человечью,
От взоров скрытый в облаке густом,
Раймунда Ангел заслонил щитом.
Песнь седьмая
1.
Прочь от священных стен, сквозь лес молчащий,
За гриву скользкую держась едва,
На лошади, ее куда-то мчащей,
Эрминия неслась полужива,
От гонки по непроходимой чаще
Кружилась у беглянки голова.
Погоня от нее давно отстала,
Латины в лагерь побрели устало.
2.
Так, упустив добычу, стая псов
Хозяйской плети ждет, а не потачки,
Понуро возвращаясь из лесов.
Царевна, ошалев от дикой скачки,
Ни топота копыт, ни голосов
Не слышит за плечами, но в горячке
Бессмысленного бегства наугад
Не смеет, бедная, взглянуть назад.
3.
Несется конь, пути не разбирая,
Он деву плачущую взял в полон!
За первой ночью близится вторая,
Померк над Океаном небосклон,
Опять распряг у западного края
Златую колесницу Аполлон,
На третью ночь негаданно-нежданно
Эрминия достигла Иордана.
4.
Отчаяньем все эти дни она,
Питалась, жажду утоляя плачем,
Забылась наконец, истомлена,
Морфей велел остыть слезам горячим.
С какой признательностью в складках сна
Мы очи смертные от мира прячем!
Увы, различный принимая вид,
Амур к ней в сон ворваться норовит!
5.
Наутро просыпается беглянка
На мягком ложе из густого мха,
От гомона пичуг звенит полянка,
Река течет прозрачна и тиха,
Над берегом ей видится землянка —
Убогое жилище пастуха,
И тотчас шепот ветерка лесного
Зовет ее вздыхать и плакать снова.
6.
Рыдая, слышит дева в тростнике
Заливистые голоса и трели,
Спустилась, любопытная, к реке,
Идет на звук пастушеской свирели.
Отшельник примостился на пеньке,
На розовом лугу стада пестрели…
Корзину мирно плел он из ветвей
Под пенье трех плечистых сыновей.
7.
На латы непривычные в испуге
Взирает простодушная семья.
Взмолилась дева: «Вольные досуги
Селян смиренных не нарушу я!»
Снимает шлем, струится по кольчуге
Поток златых кудрей: «Вы мне друзья,
Занятья не встречала я чудесней
И не пойду с оружьем против песни.
8.
Скажи, отец, как вышло, что сюда
Ни воин не добрался, ни грабитель?
От Марса нет семье твоей вреда…» —
«По счастью, – отвечал пустынножитель, —
Не посягает на мои стада
Никто – в забытую мою обитель
Не заглянул доныне бог войны,
От нападений мы ограждены.
9.
Я верю, что Владыка выси горней
Оберегает нас от грозных сеч,
А, может, травы низкие и корни
Он молниями презирает жечь,
И только принцы среди пышной дворни
Главу под острый подставляют меч.
Вселенских бурь прожорливая ярость
Убогую не обижает старость.
10.
Убогую, но только для других,
А для меня она всех в мире чище.
В одеждах не нуждаясь дорогих,
За деньги я не покупаю пищи.
Что мне владельцы кошельков тугих! —
Я – богатей и только с виду нищий:
Бесплатно пью я воду из ручья,
Отравы в ней не опасаюсь я!
11.
Для жизни нам, поверь, так мало надо:
Спокойствие, топор, мотыга, плуг.
Смотрю на сыновей, и сердце радо,
Нет у меня ни челяди, ни слуг.
На утренней заре гоню я стадо
Из хлева теплого на сочный луг,
В лесу поют пичуги, солнце блещет,
В речной воде, играя, рыба плещет.
12.
Как я себя за прошлое корю!
За то, что, рук работой не марая,
С презреньем к рыбарю и косарю
Бежал в Египет из родного края:
До Мемфиса добрался и к царю
Попал с купцом из караван-сарая.
Едва достигнув двадцати годов,
Я сделался смотрителем садов.
13.
Придворных нравов я узнал двуличье,
Заботясь о богатстве и чинах,
За истинное принял я величье
То, что в несбыточных увидел снах.
Я бросил двор и в нищенском обличье
Ушел скитаться как простой монах.
Еще я крепок, хоть и стар годами,
С тех пор своими я живу трудами».
14.
Уселась дева рядом с пастухом,
Словам его внимая с интересом,
И размышляла: «Нет, не зря верхом
Сюда скакала я дремучим лесом!
Как хорошо в урочище глухом
Пожить в тиши под лиственным навесом,
Мечтая втайне, что когда-нибудь
Судьба обратный мне подскажет путь».
15.
Рекла царевна старику: «Послушай!
Людскую испытав неправоту,
Меня поймешь ты и в приют пастуший
Из состраданья впустишь сироту!
Вставая по утрам под крик петуший,
Я здесь покой и счастье обрету.
Тогда, быть может, горьких мыслей ношу
Я наконец с души бездомной сброшу.
16.
Какую хочешь мзду с меня возьми:
Сокровищ в сундуках моих довольно,
Сокровищ, обожаемых людьми!» —
Сказала и расплакалась невольно.
Так с девами бывает и детьми.
К ее беде отнесся сердобольно
Старик-пастух, и – каждый о своем —
Полдня проплакали они вдвоем.
17.
В отеческие принял он объятья
Эрминию, и тропкою лесной
К землянке деву проводили братья,
Где жил он со старухою-женой.
В рубахе полотняной вместо платья,
Прекраснее красавицы иной,
Стоит, переодетая пастушкой,
И все равно не выглядит простушкой.
18.
Осанки властной и роскошных плеч
Не спрятать под убогою холстиной.
Так ясен лик ее, так льется речь,
Что впору ей царить над Палестиной!
С утра идет на выгон коз стеречь,
Домой их к ночи гонит хворостиной,
И молоко – питомица дворцов! —
Для сыра из косматых жмет сосцов.
19.
Спасаясь в рощах от лучей отвесных,
Она Танкреда имя вновь и вновь
Вырезывает на стволах древесных.
Запекшись, на коре краснеет кровь.
Под храп полдневный тварей бессловесных
Слагает повесть про свою любовь,
Волнуется сильнее раз за разом
И слезы льет над собственным рассказом.
20.
Взывает сквозь рыданья: «Сохрани
Признанья горькие, мой лес бескрайный!
Наступит день, когда в твоей тени
Присядет путник отдохнуть случайный,
И безучастные стволы, и пни
Ему откроют боль сердечной тайны.
Вздохнет прохожий: „За любовь она
Судьбой не щедро вознаграждена!“
21.
И если Господом услышан будет
Призыв мой, долетевший до небес,
И тот, кто обо мне давно забудет,
Зайдет нечаянно в старинный лес,
Участливые слезы в нем пробудит
Могильный холм под сению древес.
Поймет бесчувственный, как я страдала,
И в тишине заплачет запоздало.
22.
Немало в жизни я узнала зла,
Тем я счастливей буду за могилой,
Земной любви остывшая зола
В бесплотных сферах вспыхнет с новой силой…» —
Так, плача, смерть Эрминия звала,
Но лес не слышал жалобы унылой.
Меж тем, посулами судьбы согрет,
Спешил в другую сторону Танкред.
23.
Сначала по следам скакал он свежим,
Но вскоре заблудился и к утру,
Измотанный, решил: «Здесь путь мы срежем!»
И оказался в сумрачном бору.
По зарослям плутая непроезжим,
Коню нетерпеливо крикнул: «Тпру!» —
Но не услышал голоса людского —
Не стукнул меч, не звякнула подкова.
24.
И стоило прошелестеть листве
И хрустнуть ветке на соседнем буке,
Мышонку юркнуть, пролететь сове,