Кривлялся, бесновался, как от порчи,
Грозил смертоубийством не шутя.
Любой храбрец, увидев эти корчи,
От страха зарыдал бы, как дитя.
Меч обнажил и при померкших звездах
Кричал, впустую рассекая воздух:
54.
«Кто твоему поверит хвастовству,
Кяфир, с тобой я справлюсь без помехи!
Я волосы твои в кровавом рву,
Глумясь, измажу грязью для потехи.
В насмешку богу твоему сорву
С тебя, еще не мертвого, доспехи
И, сколько ни молись ты Небесам,
Я труп твой брошу на съеденье псам!»
55.
Так бык копытом яму роет в дерне,
Вдали завидя пришлого быка,
Рогами поддевает пни и корни,
Непрошеного гонит женишка,
Мотает головой и все упорней
Грозит сопернику вспороть бока,
Свой гнев своим же распаляет ревом,
Чтоб тот не вздумал подходить к коровам!
56.
Герольда требует к себе черкес
И говорит: «Скачи скорей в долину
И там без лишних объяви словес,
Что я отмщу любому исполину,
Клевещущему, что Христос воскрес!» —
Вслед за глашатаем, взметая глину,
Из крепости торопится на бой,
Заложника гоня перед собой.
57.
Герольд трубит призывно в рог бараний,
И страх вселяется в сердца людей,
В командной ставке, до обедни ранней,
Не счесть державных принцев и вождей.
«Готовьтесь умереть на поле брани! —
Велел кричать герольду лиходей, —
Танкреда первым вызывает витязь,
А после прочих, если не боитесь!»
58.
В сомненье Готфрид смотрит на ряды
Соратников – он верит и не верит,
Что рыцари останутся тверды,
Когда Косая пасть свою ощерит.
Нет рядом с ним геройской череды.
Кого он с нечестивцем соразмерит?
Без Боэмунда дерзок стал черкес,
Ринальд в изгнанье и Танкред исчез.
59.
К десятерым, отпущенным с Армидой,
Богатырей примкнуло большинство.
Оставшиеся под его эгидой
Сейчас дрожали – все до одного.
И каждый чуть не вслух шептал: «Не выдай
Ничем стыда и страха своего!» —
Но по опущенным читалось взорам,
Что страх восторжествует над позором.
60.
Встряхнет ли слабых в трусости упрек?
Молчали крестоносцы, как на тризне.
Поднялся Готфрид и в сердцах изрек,
Давая волю горькой укоризне:
«Когда б я жизнь земную так берег,
Я был бы недостоин этой жизни.
Ужели варвар сей непобедим,
И нашу честь мы растоптать дадим?
61.
Что остается вам? – смотреть в испуге,
Как вызов иноверца я приму…
Подать оружье!» – крикнул он прислуге,
И латы тотчас подали ему.
Его увидел в шлеме и кольчуге
Раймунд, превосходящий по уму
Всех в армии, и, стоя на пороге,
Бесстрашному не уступил дороги.
62.
«Ты, – возгласил он, – не солдат простой,
Ты в нашем храме главная колонна.
Ты будущей империи святой
И Божьей церкви охраняешь лоно.
За дело общее, за веру стой —
В твоей деснице гибель Вавилона!
Ты скипетру предпочитаешь меч?
Оставь другим триумф кровавых сеч!
63.
Друзья мои, перед людьми и Богом
В душе храню я гордости запас
И схватки не избегну под предлогом,
Что плотью немощен и старше вас.
Я в молодости грешен был во многом,
Но в землю не смотрел, как вы сейчас,
И не стерпел бы над собой насмешек. —
Раймунд Тулузский крепкий был орешек.
64.
Я говорю о давней той поре,
Когда в столице шпейерской державы,
У Конрада Второго при дворе,
Вонзил я в Леопольда меч кровавый.
Был дивный панцирь на богатыре,
Его я снял, и в этом больше славы,
Чем в одиночку драться против орд
Разбойничьих, – так был я сердцем тверд!
65.
Вернись ко мне хоть капля прежней силы,
Глумливец не дерзнул бы свысока
Болтать, что перед ним страдалец хилый —
Не знает страха сердце старика!
Пусть мне в бою не избежать могилы,
Победа будет для него горька.
Доспехи мне! Пусть отблеск славы давней
В деяньях новых вспыхнет достославней!»
66.
Умолк Раймунд, и жар его речей
Стал музыкой для рыцарского слуха,
И тот, кто прежде избегал мечей,
Исполнился воинственного духа
И на язык вдруг сделался бойчей.
Забыли, как в гортани было сухо
И Гвельф, и Балдуин, и шевалье
Этьен, и оба Гвидо и Гернье.
67.
Фируз, врата открывший Боэмунду
Антиохийские, и с ним Эврард,
Все стали храбрыми в одну секунду,
Рудольф, ирландский вождь, войдя в азарт,
Примкнул, как встарь, к британцу Розимунду,
В страну которого без точных карт
Не доплывешь. На подвиг беспримерный
Нацелен Эдуард с Гильдиппой верной.
68.
Но более других Раймунд седой
Торопится ответить Голиафу.
Сияют латы, взнуздан конь гнедой,
Пернатый шлем надеть осталось графу.
Воскликнул Готфрид: «Ты сиял звездой,
Освободив от иноверцев Яффу.
В тебе воинственная старина,
Как в зеркале живом, отражена!
69.
Когда бы среди поросли зеленой
Нашел я дюжину таких, как ты,
До Бактрии донес бы отдаленной
Я всепобедный Крест через фронты.
Премудрой сединою убеленный,
Оставь, Раймунд, безумные мечты.
Пусть лучше молодые жребий кинут:
Судьба решит, чей первым будет вынут.
70.
Нет, не судьба, а Триединый Дух,
С Небес печется Он о нашем благе…» —
Раймунд, к призывам полководца глух,
С другими состязается в отваге.
Счастливца имя вождь читает вслух,
Из шлема вытащив клочок бумаги,
И все вокруг кричат наперебой,
Что Граф Тулузский первым примет бой!
71.
Перекрывая крики молодежи,
Воскликнул граф: «Спасибо вам, друзья!» —
Старик лицом как будто стал моложе.
Так по весне в траве блестит змея,
От прошлогодней избавляясь кожи.
Ликует войско, как одна семья,
Победно панцирь ветерана блещет,
Всех громче Готфрид графу рукоплещет.
72.
От пояса отстегивая меч,
Рек полководец: «Крепкой сталью этой
Главу мне вознамерился отсечь
Мятежник швабский, негодяй отпетый.
Я голову ему с греховных плеч
Мгновенно снес, угрозами задетый.
С тех пор клинок мне другом был в борьбе,
Уверен, он поможет и тебе!»
73.
Меж тем Аргант, от скуки изнывая,
На битву крестоносцев вызывал:
«Где европейцев доблесть родовая?
Давно не слышно ваших запевал.
Во мне одном вся сила боевая.
И где ж Танкред, невиданный бахвал?
Он, верно, корчит из себя больного
И ждет, что ночь ему поможет снова!
74.
Так пусть другой выходит, пусть в трубу
Гремит герольд, народ скликая Божий,
Хребет любому я перешибу —
И ратникам простым, и вам, вельможи!
Один на тысячу! Вон там в гробу
Мариин сын лежит, так отчего же
Святой вы не исполните обет?
Величественней вам не знать побед!»
75.
Бесчинствует черкес, грозит расправой,
Что ни насмешка – щелканье бича!
Сильней других Раймунд страдает бравый
От низких оскорблений силача.
Он на точильном камне злости правой
Затачивает лезвие меча.
Вскочил в седло и поскакал к долине
На соименном ветру Аквилине.
76.
Был конь его близ Тагуса зачат
На берегу реки, где кобылицы
Не ждут, когда их по весне случат:
Выводит в поле конюх смуглолицый
Родительницу белогривых чад.
Не думайте, что это небылицы!
Воздушный ток ловя раскрытым ртом,
Потомство ветру даст она потом.
77.
Признали все, следя за Аквилином,
Что он рожден на древней той реке.
Бежит скакун, хвостом играя длинным,
Следов не оставляет на песке.
Игриво шею гнет под исполином,
Стрелой вытягивается в прыжке.
Раймунд, рассчитывая на подмогу,
С такою речью обратился к Богу:
78.
«В тебе я силу, Господи, ищу,
Как некогда пастух из Вифлеема.
Ты камень мальчику вложил в пращу,
Чтоб великан на землю рухнул немо.
Дай победить крестовому плащу,
Оставь лежать без панциря и шлема
Безбожника – пускай я стар и слаб,
Был так же слаб Саула юный раб!»
79.
Усердье графа не было напрасным,
Его молитвы к Богу унеслись,
Подобно невесомым искрам красным,
По свойству своему летящим ввысь.
Создатель внял его молитвам страстным,
Увидел Он: тулузцу не спастись.
Герою в горнем воинстве великом
Защитник найден был прекрасный ликом.
80.
С тех пор как в этот мир на краткий срок
Пришел Раймунд смиренным пилигримом,
По воле Божьей на его порог
Явился ангел со щитом незримым.
Теперь, когда неумолимый Рок
Тулузца свел с врагом непримиримым,
Сей ангел тотчас же о том узнал
И поспешил в небесный арсенал.
81.
Копье лежало там, которым Змея
Архангел ниспроверг за страсть к греху;
В чугунных чанах, выползти не смея,
Там пучилась чума, а наверху,
Губительный для смертного пигмея,
Стиравший царства дольние в труху,
Висел трезубец, Божьих дел вершитель,