Ты о Бертольдовом справлялся сыне,
Так знай, он провинился предо мной
И с той поры скитается в пустыне.
Не забывай, что мир объят войной:
Без точных данных и маршрутов точных
Опасны поиски в горах восточных».
46.
Гвардейцы, слыша этот разговор,
Ринальда с прежней вспомнили любовью:
Быть может, умер он, быть может, хвор,
Быть может, к вражьему примкнул становью
В Аравии, в песках, как беглый вор…
И предались такому славословью,
Что мысленный соткали гобелен,
Где путь героя был запечатлен.
47.
Сомкнулись кубки, как велит обычай,
За тех, кто странствует в краю чужом…
Тем временем пришел домой с добычей
Отряд, отправленный за фуражом.
Над поселеньем рев разнесся бычий,
Заблеял гурт, добытый грабежом.
Бойцы, не знавшие о смерти Свена,
Везли для конницы зерно и сено.
48.
С далеких пастбищ принесли они
Одежду с красным отпечатком тела
И щит Ринальда, и куски брони,
И славный шлем, зиявший опустело, —
Прямые доказательства резни.
Мгновенно ставку новость облетела.
Одно желанье охватило всех:
Скорей увидеть найденный доспех.
49.
Разглядывали франки с недоверьем
Орла на шлеме, крепкую броню:
Орлят своих судил он не по перьям —
По стойкости к небесному огню!
Сработан мастером – не подмастерьем,
Скликая ввысь крылатую родню,
Парил орел, священной клятвой связан,
Теперь он черной кровью был измазан.
50.
Гадали люди, как погиб герой.
Собрать дружину Готфрид дал команду,
Обвел глазами приутихший строй
И обратился к славному Альпранду:
«Всю правду без утайки мне открой,
Фуражную ты возглавлял команду,
Ты совестлив и не потерпишь лжи,
Где взял ты эти латы, расскажи!»
51.
Ответил франк: «Почти у самой Газы
Оазис есть в двух днях пути верхом,
Сквозь ветки путник самый остроглазый
Не разглядит ручья в логу глухом.
Удобные проходы и подлазы
Ведут к прогалине, заросшей мхом.
Там в сумраке, дарующем прохладу,
Того и жди наткнешься на засаду!
52.
Овец и коз над тихим ручейком
Ловили мы, пока в осоке влажной
На ратника, лежащего ничком,
Не натолкнулись в полутьме овражной.
Герб на щите был рыцарям знаком,
От грязи потускнел девиз отважный.
На топком берегу, среди травы,
Кровавый труп лежал без головы.
53.
Без головы, с отрубленной десницей
Лежал кровавый труп в траве густой,
Притягивая взоры белой птицей,
Чуть поодаль валялся шлем пустой.
Из-за кустов подглядывал с ехидцей
За нами сельский паренек простой,
Бежать он вздумал было, но куда там!
Пришлось ему все рассказать солдатам.
54.
Парнишка видел, прячась в тростнике,
Как в рощу въехали кавалеристы,
Отрубленную голову в руке
Держал один из них – разбойник чистый!
Кровь запеклась у жертвы на виске,
Прилип к надбровью локон золотистый.
Убитый был совсем еще юнцом
С безусым жизнерадостным лицом.
55.
Убийца снял платок с луки седельной
И голову укутал в мягкий шелк.
Туземец был, похоже, парень дельный,
В эмблемах наших понимал он толк.
Задумался я с грустью неподдельной,
Кого утратил христианский полк.
Мы над могилой плакали, как дети,
И принесли тебе доспехи эти.
56.
О если вправду странный сей мертвец
Бертольда отпрыск, он достоин, чтобы
Надгробный гимн сложил ему певец,
Обряд положен юноше особый…»
Ушел к стадам верблюдов и овец
Альпранд, а Готфрид молвил: «Хорошо бы
Нам поточней разведать, кто убит
И по кому вся армия скорбит!»
57.
И вновь, окутав лагерь сном желанным,
На землю тихая спустилась мгла,
И только с неуемным Аргиланом
Богиня ночи сладить не смогла.
Крутился он, измучась тайным планом,
Как будто неизбывная игла
Завистника царапала по сердцу,
Забыться не давая двоеверцу.
58.
Горячий, дерзкий, быстрый на язык,
Сей муж явился в мир на бреге Тронто.
К междоусобьям с детства он привык,
Но в ссорах презирал атаку с фронта.
Бежал, надев изгнанника ярлык,
И, кровью родичей до горизонта
Залив разграбленную им страну,
Попал на азиатскую войну.
59.
Вот наконец, пугая лагерь храпом,
К утру тяжелым он забылся сном.
Старуха Алекто заткнула кляпом
Бедняге рот и, опоив вином,
То чудищем вползала мохнолапым,
То упырем, то целым табуном
Хвостатых ведьм – за рожей лезла рожа,
Недолгий отдых спящего тревожа.
60.
С десницей, изувеченной в бою,
Являлась Алекто – беспалой девой,
Отрубленную голову свою
Убитая в руке держала левой.
«К тебе, – плевалась кровью, – вопию,
О Аргилан, Фортуну не прогневай,
От Готфрида преступного беги,
Не жди, когда войдут к тебе враги!
61.
У всех дверей не выставишь охрану,
Ревнует вождь к величью твоему,
Ударом в спину он нанес мне рану, —
Он всех вас перебьет по одному!
Но если ты устал служить тирану,
Не уходи и отомсти ему!
Ты униженье подлой кровью смоешь
И тень мою навеки успокоишь!
62.
Сообщница загробная твоя,
С тобой я встану против беззаконья…»
Очнулся Аргилан от забытья,
Объят клубами серного зловонья.
Боясь наружу выйти без копья,
Глазами красными вращал спросонья.
С невиданной поспешностью на вал
Он итальянских рыцарей созвал.
С десницей, изувеченной в бою,
Являлась Алекто – беспалой девой,
Отрубленную голову свою
Убитая в руке держала левой.
63.
Под деревом стоял он, где висели
Ринальда латы, и в таких словах
Излил свой гнев: «Безропотно доселе
Терпели мы глумленье – и в церквах,
И в боевых штабах. На нас насели
Корыстолюбцы. О своих правах
Забыли мы: урок свершая тяжкий,
С ярмом на шее ходим мы в упряжке.
64.
Как только со стыда мы не сгорим?
Семь лет гоненьям нашим, нашим бедам!
Краснеть за нас веками будет Рим.
С тех пор как Киликия пред Танкредом
Поверглась, наш позор неизмерим:
Пришли булонцы за героем следом
И подлостью присвоили себе
То, что мы в трудной обрели борьбе.
65.
В атаку мы идем при первом кличе
И тысячами гибнем всякий раз.
Меж братьями не делая различий,
Француза выполняем мы приказ.
Когда же речь заходит о добыче
И почестях, он забывает нас.
„Устал я, – говорит, – от ссор и ябед“. —
При дележе он итальянцев грабит!
66.
Еще недавно от таких обид
Любой бы отшатнулся с изумленьем,
Теперь же нас ничто не оскорбит —
Плевки мы не считаем оскорбленьем!
Что деньги нам, когда Ринальд убит,
Когда Закон поруган преступленьем!
Так отчего ж не грянули грома,
И кровопийцу не накрыла тьма?
67.
Убит Ринальд – он был щитом надежным
Латинской веры и ее мечом.
Гниет герой в овраге придорожном —
Мы так же скоро кровью истечем,
Умерщвлены завистником безбожным,
Невинных жертв жестоким палачом!
Кто погубитель италийской славы?
Не Готфрид ли и брат его кровавый?
68.
Я Небеса в свидетели зову —
Не заподозришь Небеса в обмане! —
Сегодня утром, как по волшебству,
Оживший призрак в сумрачном тумане
Передо мной явился наяву.
„Германцы сгубят вас – не мусульмане!“ —
Так предсказал фантом – он и сейчас,
Куда ни глянешь, бродит среди нас.
69.
Как дальше быть? Не думать о собрате
И вновь к братоубийце встать под флаг
Или, покинув стан брабантской рати,
Переселиться в область райских благ
И на счастливом пировать Евфрате?!
Там тишина, там зреет мирный злак,
Там, позабыв про прежние мытарства,
Ни с кем делить не надо будет царства.
70.
Уйти и бросить неотмщенный прах
На жар полдневный, на полночный холод?..
Ах, если б вы преодолели страх
И дух в груди у вас был снова молод,
Тогда бы аспид в каменных горах
Издох, карающим копьем проколот.
Крестовой доблести сгубил он цвет,
Пред рыцарством держать ему ответ!
71.
Ах, если б сила гордая, мужская
Товарищей моих была со мной,
Изменнику-вождю наверняка я
Вонзил бы в глотку этот меч стальной!» —
Так, земляков в геенну увлекая,
Единоверцам он грозил войной.
«В атаку!» – рявкнул новый полководец,
«В атаку!» – подхватил лихой народец.
72.
Без Алекто не сдюжил бы смутьян! —
Тосканцам яд она вливала в жилы,
И, от кровавой ненависти пьян,
Взъярился повсеместно люд служилый.
Не на арабов, не на персиян
Восстали новички и старожилы,
И вот уже бретонец и гельвет
Сердито ропщут, злы на целый свет.
73.
Забыт убитый подло соплеменник,