Так из овчарни удирает волк,
Набив кровавой требухой утробу.
Он жрал и жрал, но голод не умолк,
Он водит жадным языком по нёбу,
Облизывает губы и рычит,
В желудке у голодного урчит.
3.
Спасается султан от тысяч копий,
От тысяч стрел уходит невредим,
Летит в пески на бешеном галопе,
Как мы за ним в пустыне уследим?
Не распознать героя в эфиопе.
Чем озабочен черный нелюдим?
Какой неведомой напуган жутью
Сей странник, подошедший к перепутью?
4.
Все взвесил он и рассудил: «Примкну
Я к армии каирского владыки.
Слыхал я, что на новую войну
Созвал халиф народ разноязыкий.
Судьба моей державы на кону!» —
Коня пришпорил и на берег дикий
Помчался – в Газу, в сарацинский стан,
В пустыне все тропинки знал султан.
5.
Не взяв ни ординарца, ни охраны,
Весь день скакал беглец, весь долгий день,
Когда же отгорел закат шафранный
И на пески легла ночная тень,
Султан сошел на землю, чтобы раны
Перевязать. Под пальмовую сень
Присел спиной к стволу, стащил доспехи
И древком принялся сбивать орехи.
6.
Он жесткий щит под голову кладет,
Он отдохнуть прилег, едва насытясь,
Но сон к изнеможденному нейдет:
От обнаженных язв страдает витязь,
Но хуже, если злоба нападет. —
В каких ущельях сердца вы гнездитесь,
Стервятники отчаянной Тоски?
Вы людям душу рвете на куски!
7.
Когда же ночь связала сладким пленом
Безмолвный и безлюдный кругозор,
Бедняга сном забылся вожделенным,
В летейских водах смыл мирской позор.
Течет истома по усталым членам,
Покоя ищет воспаленный взор,
Но сквозь густые тайные покровы
Во сне он голос услыхал суровый:
8.
«О Сулейман, негоже спать тебе,
Когда непрошеные топчут гости
Твою страну, – внемли ее мольбе,
Спаси ее от чужеземной злости,
Подумай о замученной рабе,
О плоскогорьях, где белеют кости
Непогребенных воинов, – ужель
Тебе такая по нутру постель?»
9.
Открыл глаза сельджук и в свете звездном
Увидел сгорбленного старика.
Морщины на лице сухом, бесслезном,
В руке костлявой длинная клюка.
«Кто ты такой? – спросил он тоном грозным, —
Я вижу, ты пришел издалека.
Как смел меня будить ты, глупый морок,
Чем мой позор тебе, бродяге, дорог?»
10.
Ответил старец: «Я один из тех,
Кому твой неизбывный жребий сведом.
Мне ближе, чем ты мыслишь, твой успех,
Не тщетно я зову тебя к победам.
Признать позор ни для кого не грех,
Приходит доблесть за позором следом.
Точильный камень тайного стыда
Послужит храброму как никогда.
11.
Напрасно ты на иноходце чалом
К египетскому поспешил царю.
В краю безжизненном и одичалом
Я сарацинские дружины зрю.
Не под твоим уйдут они началом,
Не с ними побеждать богатырю!
Главнокомандующим ты не будешь
У агарян и славы не добудешь.
12.
Но если ты послушаешь меня,
Тебя введу я в город осажденный:
Не обнажив клинка, при свете дня,
Среди врагов пройдешь, непобежденный.
Чело сияньем славы осеня,
Взликуешь, полководец прирожденный,
И будешь крепость охранять, пока
Из-за Синая не придут войска».
13.
Еще не кончил речь старик согбенный,
Как Сулейман почувствовал в груди
Послушливость – обмяк сельджук надменный:
«Отец мой, – кротко молвил он, – веди
Приверженца через любые стены,
Путевожатым шествуй впереди.
Чем безрассудней и опасней планы,
Тем больше храбрецу они желанны!»
14.
Отшельник, услыхав такой ответ,
Достал из-под плаща настой лечебный,
Потребный раненому сухоцвет,
Для язв его открывшихся целебный.
Веселый Феб, разлив румяный свет,
Раззолотил Авроры сад волшебный.
Сказал старик: «К трудам зовет заря,
Дорогу странствующим озаря!»
15.
Вдвоем взошли они на колесницу,
Их поджидавшую невдалеке.
Гнедая пара узнает возницу,
Послушны кони старческой руке:
Взлетают ввысь, приветствуя денницу,
Следов не оставляя на песке.
Раздулись ноздри, груди дышат хрипло,
К уздечкам пена белая прилипла.
16.
Кто не мечтал о странствиях таких
В лазурной выси над грядой скалистой,
Где воздух гуще облаков морских?
Он путников укрыл завесой мглистой,
Непроницаемой для глаз людских,
Для стрел и дротов, посланных баллистой.
На землю сверху смотрят сквозь туман
Загадочный старик и Сулейман.
17.
Нахмурил лоб никеец: «Где граница
Меж сном и явью, что за чудеса?» —
Летит быстрее ветра колесница,
Бесшумно рассекая небеса.
С хитринкой смотрит на него возница,
В молчанье пробегает полчаса.
Султана вывел из оцепененья
Старик, и тот спросил не без волненья:
18.
«Каким бы ни владел ты волшебством,
Мудрец, каких бы тайн не знал заветных,
Будь ты гадателем или волхвом,
Будь ты владыкой областей запретных,
О если в полумраке роковом
Ты видишь сонмы подвигов несметных,
Скажи, какой для Азии удел
Ты в знаменьях небесных разглядел?
19.
Но прежде, как зовут тебя, поведай,
Затея непостижна мне твоя,
Боюсь, что за ученою беседой
Я не дойду до сути бытия». —
Смеется маг: «Влеченью сердца следуй,
На первый твой вопрос отвечу я:
Ты имя чернокнижника Исмена
Еще в Никее слышал непременно.
20.
Однако знай, что смертным не дано
В грядущее заглядывать до срока —
Грядущее для разума темно.
Всю жизнь бороться против злого рока
Гостям земли недолгим суждено.
Храбрец, тебе ли не извлечь урока
Из мудрости? Пойми же наконец,
Что ты один судьбы своей кузнец!
21.
Воздай за кровь пришельцам полной мерой,
Не трудно отстоять священный град,
Трудней покончить с чужеземной верой,
Несущей нам огонь, и смерть, и смрад.
Отважен будь, страдай, надейся, веруй,
Я полагаюсь на тебя, собрат!
И пусть не все волхву в грядущем видно,
Сомнений нет, судьба твоя завидна!
22.
Еще не сделает и ста кругов
Светило дня, скользя по зодиаку,
Когда взойдет от нильских берегов
Великий муж. Он Азию в атаку
На крестоносных поведет врагов.
Египет по его восстанет знаку.
Всех подвигов царя не рассмотрю,
Но, знай, уступит франк богатырю!
23.
Державу пришлую в последней схватке
Добьет он всемогущей булавой,
Изгнав Христовой армии остатки
На островок в пучине штормовой.
Недолго простоит престол их шаткий,
Сей грозный муж праправнук будет твой!» —
«Вот это слава!» – произнес негромко
Султан, завидуя судьбе потомка.
24.
И продолжал: «Да, я бывал разбит —
Бесчеловечен суд Фортуны строгий —
Но храбрых даже он не истребит,
Я не овечка и не бык безрогий.
Луна и солнце со своих орбит
Сойдут скорей, чем я сойду с дороги!» —
Так говорил он, грозен и велик,
И багровел порфироносца лик.
25.
Вот наконец к баварцам и норманнам
Колдун героя в лагерь перенес,
Там Смерть предстала перед Сулейманом
Во всем разнообразье форм и поз.
Взор у него заволокло туманом,
Нахлынувших не вытирал он слез
И, соболезнуя былой отваге,
Смотрел на втоптанные в землю флаги.
26.
Он трупы братьев видел с высоты:
По лицам, по рукам, по ребрам голым,
Покойников раздев до срамоты,
Шагали франки с хохотом веселым.
Товарищей убитых на щиты
Слагали и в зловонии тяжелом
Арабов с турками в одном костре
Сжигали скопом, как на алтаре.
27.
Султан, взъярившись, меч из ножен вынул
И прыгнуть вниз хотел в туман густой.
Когда б не старец, он бы в бездне сгинул.
Исмен, схватив его, кричит: «Постой,
Ты колесницу чуть не опрокинул!»
Уселись вновь и в небосвод пустой
Взвились на быстрокрылой невидимке,
Внизу палатки растворились в дымке.
28.
Сошли на землю у горы Сион,
И колесницы словно не бывало!
Старик шагает бодро – знает он
Тропинку, вьющуюся с перевала
В долину, под восточный бастион.
Защитное таило покрывало
Скитальцев наподобие шатра,
Стеной пред ними высилась гора.
29.
Заметил трещину в скале отвесной
Колдун и, пробираясь меж корней,
Дорожку отыскал к пещере тесной,
Никто веками не ходил по ней.
Раздвинул заклинаньем свод древесный,
Очистил вход от сучьев и камней.
Идет почти на ощупь и сельджуку
Уверенно протягивает руку.
30.
«Зачем избрал ты потаенный путь, —
Вскричал султан, – враги бы не посмели
При свете дня с тропы меня столкнуть!
Пусть подлость превозносят пустомели!» —
Ответил звездочет: «Мудрее будь,
Не брезгуй мраком хитрых подземелий.
Великий Ирод здесь ходил в былом,
Овеян бранной доблести крылом.