Поговорить с Пустынником Петром.
59.
«Поведайте о жизни в чуждом стане
И, главное, откройте, господа,
Как вышло, что в минуту испытаний
Сражаться возвратились вы сюда?» —
У большинства язык прилип к гортани,
Глаза бароны прячут от стыда,
В конце концов британский принц наследный
Петру ответил, от волненья бледный:
60.
«Нас не один десяток набралось
Безумцев, обойденных жеребьевкой.
Друг с другом не сговариваясь, врозь
Ушли мы той же ночью за плутовкой.
Ее посулы, лживые насквозь,
Не показались нам игрою ловкой:
То быстрым взглядом, то словцом не раз
Ей перессорить удавалось нас.
61.
Однажды мы пришли к равнине серой,
Где почва испокон веков мертва,
Где истребил Господь огнем и серой
Народ, грешивший против естества.
Убита раскаленной атмосферой,
Там на ветвях не шелестит листва.
Там, покорясь Природы безобразью,
Клокочет озеро кипящей мазью.
62.
Ничто не тонет в вареве густом,
Со дна всплывает человек, как рыба,
И на поверхности лежит пластом,
Там легче пробки каменная глыба.
Пришли мы к замку с подвесным мостом,
С порога ведьма крикнула: „Спасибо,
Что заглянули – вас давно я жду!“ —
В роскошном оказались мы саду.
63.
Там в тишине под куполом лазурным
Благоуханный веял ветерок,
Журча под миртами, в раю мишурном
Бежал ручей с порога на порог,
Там стебли к мраморным склонялись урнам,
Покою отдаваясь в должный срок,
И птицы щебетали по карнизам,
Украшенным замысловатым фризом.
64.
У водоема пиршественный стол
Возник в траве неведомо откуда.
Не поскупился повар-хлебосол
На тонкие, изысканные блюда:
Все, чем гордятся океан и дол,
Облек в гастрономическое чудо!
Сто юных дев, ступая по ковру,
Гостям прислуживали на пиру.
65.
К злотворным яствам сладостной приправой
Улыбка чернокнижницы была.
Гостей забвенной опоив отравой,
Колдунья поднялась из-за стола
И, растворившись в небе над дубравой,
Возникла вновь с подобием жезла.
Из складок платья фолиант достала
И что-то непонятно зашептала.
66.
Она читает – и меняюсь я!
От этой вкрадчивой абракадабры
Отныне под водой среда моя,
Теперь я рыба, а не воин храбрый.
Мне спину облекает чешуя,
Заместо щек, заместо шеи – жабры,
Поджались ноги, руки в грудь вросли,
Ныряю, чуждый жителям земли.
67.
Вокруг меня косяк искрится рыбий,
Снуют в воде товарищи мои,
Колдуньей превращенные в амфибий.
О прошлом брежу в полузабытьи.
В конце концов из неподвижной зыби
Мы выплыли уже без чешуи.
В ошеломленье поднялись на мели
И от речей злодейки онемели:
68.
„И трус мне подчинится, и герой,
Для каждого я подыщу обличье:
Один врастет корнями в дерн сырой,
Другому впору оперенье птичье;
Смирится третий с темною норой,
Хвосты нацепит волчьи и лисичьи.
Кого-то замурую я в скале,
Кого-то расплещу по всей земле.
69.
А на кого-то кандалы надену,
Щадя лишь тех, кто перейдет в ислам!
Вчерашнему отмстите суверену,
По христианским шествуя телам!“ —
Так угрожала ведьма, но измену
Не предпочли герои кандалам.
Один Рамбальд на службу к чаровнице
Пошел из страха умереть в темнице.
70.
Так вышло, что Танкред в недобрый час
Забрел в тот замок за день до турнира.
В тюрьме томились мы, пока приказ
Не прибыл от дамасского эмира:
Он у колдуньи вытребовал нас
И в дар великому царю Каира
Велел в цепях отправить поскорей
В сопровожденье кучки дикарей.
71.
Через пустыню мы брели, не зная,
За что нас грозный фатум невзлюбил,
Как вдруг наш караван в песках Синая
Нагнал Ринальд и стражу перебил.
Потешилась рука его стальная,
Он нехристей жестоко изрубил.
Доспехи мы с покойников стянули —
Украденное мы себе вернули!
72.
Бертольда сын здесь каждому знаком,
Он жал мне руку, ласково, по-братски.
Неправда, что засыпана песком
Его могила – это слух дурацкий!
Он в Антиохию с проводником
Три дня назад ушел – он долг солдатский,
Он долг товарищеский исполнял
И, уходя, побитый панцирь снял».
73.
Умолк рассказчик, и высоким светом
Зажегся лик Пустынника Петра.
Пылал во взоре, к небесам воздетом,
Бессмертный луч вселенского Добра.
Он встал, отмеченный святым Заветом,
И ангелы решили, что пора
Открыть ему, что предстоит в грядущем
Поборникам Креста, вослед идущим.
74.
«Свершится правосудье в должный срок!» —
Вещал старик, напуганный прозреньем,
Возвысясь над толпой, высок и строг,
Пророчил, осчастливлен озареньем:
«Ринальд не умер, – грохотал пророк, —
Не верьте, братья, бабьим ухищреньям!
Он молод, он еще оставит след,
Достойный зрелых, возмужалых лет.
75.
Падет Восток пред юным исполином,
Но это лишь предтеча славных дел,
Развертывающихся списком длинным:
Вот нечестивца он копьем поддел,
Святой престол укрыл крылом орлиным
И, притесненью положив предел,
Покончил с чужеземным беззаконьем —
Легко с отродьем справился драконьим.
76.
Сыны его великих сыновей
Прославят лучшую из родословных,
Поднимут меч над папертью церквей
За слабых – против цезарей греховных.
Не будет в мире правоты правей:
Невинных защищать, карать виновных.
Потомство Эсте на борьбу со Злом,
Затмив светило дня, взлетит орлом.
77.
Святой престол от подлого безверья
Спасет орел бесстрашного юнца,
Во славу Божью расправляя перья!
Ринальд достоин высшего венца.
Уже вступал он в райские преддверья,
Но, миссии священной до конца
Не выполнив, был вытеснен из строя. —
Нам Небеса велят вернуть героя!»
78.
Перед величьем Эсте смолк монах,
Придавлен очевидностью прозренья,
Таимого в грядущих временах.
С ним рядом меркли дольние боренья!
Спустилась ночь на ласковых волнах,
Пролив потоки умиротворенья,
И только мыслям в старческом уме
Покоя не было в безмолвной тьме.
Звучал победно праздничный хорал,
Извивами кортеж тянулся длинный,
Все выше он и выше забирал
Вверх по Горе Масличной, где маслины
Росли от века…
Песнь одиннадцатая
1.
Среди занятий и забот всегдашних
Не может вождь не думать о своем —
О катапультах и осадных башнях.
С Пустынником остался он вдвоем.
«Лукавого подозревая в шашнях,
Мы на земле его не разобьем. —
Сказал старик, – геройству нет предела,
Но не с того ты начинаешь дело.
2.
Начало наших дел – на Небесах!
Мы на молитву встать должны всем миром,
Взывая к ангелам о чудесах.
Пусть выйдут пастыри с поющим клиром
И набожность в просящих голосах
Золотострунным уподобят лирам.
Пускай послужат воинства столпы
Примером покаянья для толпы!»
3.
Умолк монах, и Готфрид внял совету.
Сказал он, чувствуя блаженный жар:
«Процессию торжественную эту
Возглавят пусть Вильгельм и Адемар.
Велю я выйти войсковому цвету,
А ты, Господней воли эмиссар,
Скажи легатам, чтобы в день воскресный
Они людей на ход созвали крестный!»
4.
Наутро вывел паству духовник,
Перед походным помолясь амвоном,
Кортеж из белоснежных риз возник
Среди шатров, ведомый медным звоном.
Надели мантии поверх туник
Епископы, елеем благовонным
Помазав пряжки на воротниках.
Сверкало золото на клобуках.
5.
Шел первым Петр, подъемля знак великий,
Боготворимый в райской вышине.
Двумя колоннами, как в базилике,
Шел хор за ним в безгрешном полотне,
Светились благолепьем певчих лики,
От пенья благолепные вдвойне.
А следом, как предписано обрядом,
Вильгельм и Адемар шагали рядом.
6.
За пастырями полководец шел,
Обычай древний чтя, один без свиты.
Построил в две шеренги и повел
Баронов он и войско для защиты
От персов. Вот минует частокол
Процессия и на простор открытый
Выходит, нарушая сон холмов
Не трубной медью – кротостью псалмов!
7.
«О Бог Отец, о Сын Твой, трижды равный
Отцу по вечной сути и любви,
О тройственный союз единоправный,
Архангельский! О подвиг на крови,
О Богоматерь, светоч благонравный,
О страстная мольба „Благослови!“,
О Праведник, что Богочеловека
Омыл – Его, безгрешного от века,
8.
К вам обращаемся мы и к тому,
Кто тверже камня был, кто стал основой
Господней церкви, кто в Его дому
С тех пор хранит ключи от жизни новой,
И к тем, кто вышел к свету через тьму,