Взирает Готфрид снизу на Сион:
«Без новых башен мы не протараним
Многометровый этот бастион».
Бригаду лесорубов утром ранним
За древесиной отряжает он.
Работники, приученные к браням,
При пилах шествуют и топорах,
И вдруг в сердца им проникает страх.
18.
Так в темноте проснувшийся ребенок
Воображает чудищ и чертей,
Глаза открыть боится он спросонок —
Боятся франки дьявольских затей!
Слух у блуждающих во мраке тонок,
Чем дальше в гущу леса, тем лютей
В геройских душах ужас беспричинный —
За каждым пнем им видятся личины.
19.
Собрали инструменты – и домой!
Вернулись под предлогом смехотворным,
Не отвечают на вопрос прямой,
Отделываясь объясненьем вздорным.
Не верит Готфрид страху перед тьмой,
Приказ дает он рыцарям отборным
Сопровождать артель, чтобы урок
Исполнили на совесть в должный срок.
20.
Вот входят лесорубы в лес волшебный,
Где под корой любого деревца
Незримо дух таится непотребный,
И холод сковывает им сердца!
Скрывая ужас перед тьмой враждебной,
Они идти решают до конца
И вскорости вступают твердым шагом
В чащобу, заколдованную магом.
21.
Их на опушке грозный встретил гул,
Казалось, что с вершин сошли лавины,
Что землю сотрясает Вельзевул,
Что с волчьим воем рев смешался львиный,
Что с моря африканский ветр задул,
И волны подхватили стон повинный:
Все звуки – гром грозы и пенный шквал
Единый этот звук передавал.
22.
У крестоносцев побелели лица,
Их жуть берет – заметно по всему.
Ни слушаться приказа, ни молиться
Не смеют – молча пялятся во тьму,
Туда, где нечисть буйствует и злится,
Из леса пятятся по одному.
Признался в штабе старшина бригады:
«Невиданные там гнездятся гады!
23.
Не смеют, видя это колдовство,
Работать топорами лесорубы,
Там, верно, дом Плутона самого,
Загробные нас отпугнули трубы.
Кто в этот лес проникнет, у того
Не сердце, а кусок алмаза грубый.
Как устоять, когда под топором
Одновременно слышен шип и гром?»
24.
Дивился люд, на что способны черти,
Когда на площади возник Алкаст,
Ни смертных не боялся он, ни смерти,
На зверские жестокости горазд.
Попробуйте такого разуверьте —
Ему что вой, что рев, что хруст, что хряст!
Презревший бури и землетрясенья,
На вепрей он ходил без опасенья.
25.
Неистово тряхнул он головой
И к бригадиру подступил со смехом:
«Я в одиночку лес волшебный твой
Сведу и в лагерь возвращусь с успехом.
Пусть нечисть в чаще поднимает вой,
Пусть птичий грай ей отвечает эхом,
Не отступлю я и не посрамлюсь,
Уж лучше я в геенну провалюсь!»
26.
Согласьем заручился полководца
И к чаще смело двинулся гельвет,
Земля под ним готова расколоться,
Он слышит гул и видит странный свет,
Но мужественный воин не сдается,
Шипит листва, и он шипит в ответ,
Внезапно все вокруг воспламенилось,
По крайней мере, так Алкасту мнилось.
27.
Пылает чаща, стонет и гудит,
Встает стеною дымная преграда,
Владыка леса древнего сердит
На дерзновенного деревокрада.
Из пламени воздвигся новый Дит
Громадой многобашенного града.
Взирая снизу, задрожал, как лист,
Гельвет при виде огненных баллист.
28.
Ощерилась пылающая чаща,
Багровые взметнулись рукава,
Полезли из огня, глаза тараща,
Броней сверкающие существа.
Увы, Алкаста участь не блестяща:
Он пятился с медлительностью льва
И все же пятился, хотя неведом
Был страх ему, привычному к победам.
29.
Не сразу осознал Алкаст, что страх
Им овладел во время отступленья.
Был удивлен на первых он порах,
Однако стыд сильнее удивленья.
В нехоженых укрылся он горах,
Где ни оазиса, ни поселенья.
В глаза он посмотреть бы не посмел
Товарищам, а как был горд и смел!
30.
Не думал Готфрид заниматься сыском,
Вернуться в лагерь звал он беглеца,
Тот долго прятался в соседстве близком,
Пришел – и не было на нем лица.
Тут догадались все о бегстве низком —
Молчанье обличало гордеца,
Но вождь не отступал: «Сии уроды —
Исчадья колдовства или природы?
31.
Загадка эта тяготит меня,
Ответ хочу я слышать немудреный.
Кто пожелает, пусть берет коня
И скачет в лес дорогой проторенной». —
Так он сказал, и рыцари три дня
Пытались въехать в бор заговоренный,
Но ужас брал храбрейших среди них
В чащобе, полной ужасов одних.
32.
Меж тем закрылись у Танкреда раны,
Весь бледный он вернулся с похорон.
В тяжелую кольчугу, в панцирь бранный
С трудом облекся доблестный барон.
Он должен дать отпор чащобе странной,
Где чудища шипят со всех сторон.
Пыланья в нем болезнь не погасила —
Из сердца в мускулы вливалась сила!
33.
Опасности не чуя впереди,
Приблизился герой к стволам ветвистым
И лютый холод ощутил в груди.
Колючим не напуган остролистом,
Молчит и говорит себе: «Иди!»
Он не смущен ни шепотом, ни свистом,
Как вдруг громадой башен, стен и врат
Пред ним пылающий воздвигся град!
34.
Ступить не смеет паладин ни шагу:
«Не пригодится меч в таком бою,
Ужель я кучкой пепла в землю лягу,
Ужель я на зуб попаду зверью?
Служить всеобщему я призван благу,
Для правды берегу я жизнь свою.
Нет, за бесценок не отдам я душу
И с Господом союза не нарушу.
35.
Но что я Готфриду скажу в ответ,
Вернись я в лагерь с видом покаянным?
Другого леса в Палестине нет,
Сквозь брешь ворвется в крепость к персиянам
Вождь христиан и без тебя, Танкред!
А может, пламя только мнится рьяным?» —
В огонь шагнул он, рассуждая так.
О незабвенный, дерзновенный шаг!
36.
Ярится пламя, обдавая дымом,
Но не красна на рыцаре броня.
Все ближе к языкам неугасимым
Танкред, вот он касается огня,
И вмиг покончено с пожаром мнимым.
Завыла буря, небосвод черня.
Пришлось, однако, быстро стихнуть буре,
Исчезли тучи, растворясь в лазури.
37.
Танкред идет вперед – он духом тверд,
Пред ним чащоба без конца и края,
Из-за стволов ни чудище, ни черт
Не выглянет – безмолвна тьма сырая,
Обыкновенный лес пред ним простерт.
Тропинку поудобней выбирая,
Нормандец слух и зрение напряг:
Дремало царство сучьев и коряг.
38.
К поляне из-под сени вековечной,
Как на арену цирка, вышел он —
Рос в центре кипарис остроконечный. —
Приблизился, немало изумлен,
И на коре, смиряя стук сердечный,
Увидел вязь таинственных письмен,
Подобных письменам в подземной крипте,
Какие попадаются в Египте.
39.
Он надпись на сирийском языке
Прочел среди необъяснимых знаков:
«Как ты дерзнул прийти с мечом в руке
В обитель мертвых, мертвую оплакав?
Не тронь нас в нашем тихом уголке,
Для мертвых и живых не одинаков
Подлунный мир – там солнце, здесь темно,
Живому драться с мертвыми грешно».
40.
Застыл Танкред как громом пораженный,
Вникая в суть потусторонних слов,
Тем временем в листве завороженной,
В подлеске среди стонущих стволов
Раздался крик души изнеможенной,
И, чье-то сердце горем расколов,
Заплакал ветер, изливая тошный
Запретный ужас в жалобе истошной.
41.
«Посмотрим, демоны, как вы храбры!» —
Вскричал Танкред и меч из ножен вынул.
О диво! Из разрубленной коры,
Бурля, поток горячей крови хлынул.
Вот-вот полезет нечисть из дыры,
Герой усильем воли страх отринул,
С проклятым деревом покончит он!
И вдруг услышал замогильный стон.
42.
Из сердцевины зов звучал унылый:
«Я знала, что немало слез пролью,
Когда с телесной оболочкой милой,
Танкред, ты душу разлучил мою.
Мне этот дуб приютной стал могилой,
Я радовалась новому жилью.
Зачем же ты, блуждая по чащобам,
Преследуешь врагов своих за гробом?
43.
Клориндою звалась я на земле,
Я не единственная здесь жилица,
И если франк в одном живет стволе,
В другом язычник волен поселиться.
Вглядись позорче и в любом дупле
Ты павших воинов увидишь лица.
Ты незлобив, некорыстолюбив,
Не стань убийцей, дерево срубив!»
44.
Случается, что на одре болезни
Страдальцу снится огненный дракон.
Бедняга призраку кричит: «Исчезни!» —
Он твердо знает, то всего лишь сон.
Готов он сгинуть в самой мрачной бездне,
В химеру верит и не верит он.
Почти расстался рыцарь наш с рассудком —
Он без причины замер в страхе жутком.
45.
Он ощутил прилив такой тоски,
Что сердце у него заледенело,
Меч выскользнул из доблестной руки,
Набухло дерево, окровенело.