Покойной девы жалобы горьки,
Он в ствол уставился оцепенело,
Клоринды из-за гроба лился плач:
«Танкред, ты мой мучитель и палач!»
46.
Ни душераздирающих стенаний,
Ни трупов прежде не пугался граф.
Невольник чувственных воспоминаний,
Он вдруг поверил мороку дубрав.
Поднялся ветер властью заклинаний,
Упавший меч катился среди трав.
Его нашел он на дороге пыльной
И поднял нехотя рукой бессильной.
47.
Вернуться в чащу не посмел Танкред,
Не выведал, кто плачет под корою.
Он, дружеской заботой отогрет,
Пришел в шатер к великому герою:
«Слова мои не выдумка, не бред —
Тебе я небывалое открою
И до собратьев правду донесу
О страхе, пережитом в том лесу.
48.
Сквозь чащу поступью шагал я твердой,
Пока не подошел к стене огня:
Пылал, вздымаясь к небу, город гордый,
Не опаляя ни куста, ни пня.
Из огненных бойниц глазели морды
Чудовищ, безобидных для меня.
Прошел я мимо воинства лесного,
Завыла буря и затихла снова.
49.
Остерегись дать волю топору,
Живут в деревьях души человечьи,
Я голоса их слышал на ветру
На нашем и на варварском наречье.
Людская кровь сочится сквозь кору,
И каждый стонет о своем увечье.
В тот лес нельзя ни ночью мне, ни днем,
Я ветки не посмею тронуть в нем».
50.
Дослушал вождь, и трудных мыслей бремя
Сложилось в складки на его челе:
«Ужель идти ему настало время
Туда, где нежить прячется в дупле?
А может быть, поставить ногу в стремя
И лес другой искать в другой земле?
Как лучше поступить, поди расчисли!»
Тут мудрый Петр его нарушил мысли:
51.
«В завороженном гибельном лесу
Не повторишь ты рубки прошлогодней.
Галеру на песчаную косу
Уже втащили вестники Господни,
Уже стоит воитель на мысу,
На корабельные ступил он сходни,
Когтистый якорь поднимает он,
Настанет срок, и мы возьмем Сион!»
52.
Слова Петра звучали не двояко,
Вся благость в них сияла, вера вся,
И, лучшего не дожидаясь знака,
Вновь за работу Готфрид принялся,
Но солнце перешло в созвездье Рака,
Жару и сушь с нагорий принося.
Под этим факелом неугасимым
Труд каждодневный стал невыносимым.
53.
Нет больше в небе благодатных звезд,
Отныне черный свод в зловещих звездах,
Тягучим ядом неподвижных грозд
Насквозь пропитан перегретый воздух.
Земля похожа на большой погост,
Где даже мертвому заказан роздых.
Больную ночь больной сменяет день,
И не прохладней дня ночная тень.
54.
Не солнце утром всходит на востоке,
А мутное кровавое пятно,
Из адского нутра огонь жестокий
Выплескивает на небо оно.
Сулят беду палящие потоки,
И людям ясно к вечеру одно,
Что не таким же будет день грядущий,
А во сто крат страшней, чем предыдущий.
55.
Насколько глаз хватает, всюду зной,
Пожухли травы на равнинах лысых,
Пыль под разгневанной голубизной,
Пыль на осыпавшихся кипарисах.
Бежит по голым веткам дым сквозной,
На плоскогорье куст последний высох,
Все умерло, и лишь огонь живуч
В бесплодном чреве неподвижных туч.
56.
Не горизонт – а ярое горнило,
Где точки не найти сухим глазам,
Которая бы свежестью манила,
Иссяк зефиров ласковых бальзам,
И только из Сахары, из-за Нила,
Во мраке прокатившись по низам,
Гудит с рассвета буря огневая,
Песком тяжелым глотку забивая.
57.
Но даже в предзакатные часы
Прохлада мир не посещает тленный,
По небесам разметаны власы
Комет, слетевшихся со всей Вселенной.
О скудные равнины, без росы
Вы скаредной оставлены Селеной.
Цветы и травы в мертвой тишине
За влагой тщетно тянутся к луне.
58.
Жара и ночью гонит сон отрадный.
Его назад уловкой никакой
Не заманить к шатрам, в придел оградный,
Но жажда пострашней, чем непокой.
От водоемов дух исходит смрадный:
Отравленные царскою рукой
Ручьи смердят, как реки Преисподней,
Не помнят франки муки безысходней.
59.
Когда-то полноводен и бурлив,
Поил их ключ, рожденный в Силоаме,
Пришла жара и, русло обмелив,
Песком забила струйку в скальной яме.
Но даже Тибр, неистовый в разлив,
Иссох бы, выпитый богатырями:
Любую реку осушил бы франк,
И семиструйный Нил и бурый Ганг.
60.
Кто хоть однажды в лиственной прохладе
Смотрел на серебристый водоем,
Любуясь рябью на текучей глади,
Теперь стоит над высохшим ручьем
И мается, с самим собой в разладе:
Обман у прошлого он взял взаем,
Воображаемая свежесть влаги
Нутро не охлаждает бедолаге.
61.
С оружьем отшагавший полземли,
Храбрец, в боях испытанный Аресом,
Чью мощь враги осилить не могли,
Теперь под полыхающим навесом
Беспомощным кулем лежит в пыли,
Расползся, собственным придавлен весом.
Погибель угольями тлеет в нем,
Снедая члены медленным огнем.
62.
Иссохший конь уныло бьет копытом,
Воротит морду от худой травы,
Не побежит к лугам, росой омытым,
Отчаянной не вскинет головы,
Не вдохновится подвигом забытым,
Глаза его стеклянные мертвы,
Не фыркнет, веселясь и озоруя,
Ему не в радость ни чепрак, ни сбруя.
63.
Валяется в углу дворовый пес,
В зените злобное светило пышет,
Забыл он, как покорно службу нес,
Он окрика хозяйского не слышит.
Собаки через пасть и через нос,
Вбирая свежесть, полной грудью дышат,
Но жаркий воздух в пасти и в носу
Не охлаждает внутренностей псу.
64.
Земля покрылась плотной сетью трещин,
И лагерь зароптал: «Чего мы ждем?
Нам легкий штурм был Готфридом обещан,
Нам худшее грозит с таким вождем!
Он фарисей, он ложью обесчещен. —
Упреки, жалобы лились дождем. —
Он нас нарочно ублажал елеем,
Надеясь, что мы скоро околеем!
65.
Нам больше не под силу бранный труд,
Мы башен стенобитных не построим,
То гидра ночью душит нас, то спрут,
То привиденья налетают роем,
Нам знаменья небесные не врут,
От Бога мы грехов своих не скроем.
Такому пеклу предпочел бы гроб
И темнокожий мавр и эфиоп.
66.
Ужель для Готфрида мы хуже черни
И наша жизнь не стоит ни гроша?
Ужель нам умереть придется в скверне,
Чтоб крестоносный властвовал паша?
Ужель он молится ежевечерне
О засухе, нас извести спеша?
Ужель престол настолько им возжаждан,
Что собственных он не жалеет граждан?
67.
Где человеколюбье у ханжи?
Не по Господнему уполномочью
Он правит вами, честные мужи!
Его обман узрели мы воочью:
В шатре командном вечно кутежи,
Водою с Иордана каждой ночью
Там разбавляют критское вино —
Крестовой знати вволю пить вольно.
68.
Себя тщеславьем изверг обездушил,
Мы здесь кровавым потом истечем…» —
Ромей Татин прилежно франков слушал,
Жалея, что пришел сюда с мечом.
Присягу не впервые он нарушил:
«Пусть гибнут франки – мы здесь ни при чем!» —
И под покровом тьмы без позволенья
Покинул лагерные укрепленья.
69.
На следующий день, едва заря
Открыла греков подлую измену,
Пришло на ум вассалам Клотаря
Признать ничтожной клятву сюзерену:
«Живому мы клялись у алтаря
В покорности, а не костям и тлену!»
За ними следом Адемара полк
Ушел из лагеря, нарушив долг.
70.
Но Готфрид, будь то франки или греки,
Карая дезертирства подлый срам,
Кровь христиан не пролил бы вовеки,
Он веровал, что мир есть Божий храм!
Такая вера вспять пускает реки
И в море ввергнуться велит горам.
Сложив ладони, устремил он к Небу
Исполненную благодати требу:
71.
«Когда в песках Израиль голодал,
Ты хлебный дождь пролил на край голодный,
Ты в руки человеку посох дал,
И вмиг забил из камня ключ холодный.
Яви нам чудо, чтобы не страдал
Твой преданный народ в глуши бесплодной.
Наш труд с трудами древних не сравним —
Ты милостью нас приравняешь к ним!»
72.
Покорным взором небосвод пытая,
Молил он положить предел жаре,
Без промедленья, точно птичья стая,
Его молитвы вознеслись горе.
Поддержку просьба чистая, простая
Легко в Небесном обрела Царе,
И Бог, измерив глубину страданья,
Ответствовал с вершины мирозданья:
73.
«Хочу возлюбленную рать мою
Я наградить за долгие мытарства:
Вы честно бились не в одном бою,
Вы дьявола изведали коварство.
Порядок новый людям я даю,
Невиданное учреждаю царство.
Пусть грянет ливень, пусть вернется в строй
Для битвы с агарянами герой!»
74.
Он головой кивнул, и задрожали
Глухие недра гор и бездны вод,
Звезд прикрепленных сдвинуты скрижали,