21.
Он рабством тешится, она – всевластьем,
В самой себе найдя любви родник.
Зовет он, упиваясь сладострастьем:
«Хочу я, чтобы в душу мне проник
Твой взор и с нею поделился счастьем.
Восторг мой – красоты твоей двойник!
Огонь, зажженный у Венеры в храме,
Правдивей пламени в овальной раме.
22.
Я знаю, равнодушна ты ко мне,
Любуйся же лицом своим прекрасным
И с красотой своей наедине
Экстаз вздыхателя считай напрасным.
Со звездами в зеркальной вышине
Тебя сравнил бы я в порыве страстном,
На небе отраженье выбирай —
В кусок стекла я свой не втисну рай!»
23.
Армиду забавляет натиск пылкий:
От собственной пьянея красоты,
Она в тяжелый узел на затылке,
Смеясь, вплетает свежие цветы.
Так перламутра тонкие прожилки
На золотой эмали завиты.
И на плече лилейном розой колкой
Скрепляет покрывало, как заколкой.
24.
Но лучше благовонных покрывал
Волшебный пояс ей служил защитой,
Он радужной игрою чаровал,
Он, как павлиний хвост многоочитый,
Ей стан нетканой тканью обвивал,
Никем не скроенный, никем не сшитый,
Воздушный, созданный из ничего, —
Никто ее не видел без него!
25.
Из грез был скроен пояс чудотворный,
Из влажных поцелуев при луне,
Из горьких слез и робости притворной,
Из приглашений к милой болтовне.
Отвар приготовляя заговорный,
Всю эту смесь на медленном огне
Расплавила колдунья в жарком тигле —
Мы в этом поясе ее застигли!
26.
Налюбовавшись досыта собой,
Любимого целует чаровница
И молча, для занятий ворожбой,
В своем дворце спешит уединиться.
Он вслед ей смотрит с горестной мольбой:
Незримая очерчена граница
Вокруг тюрьмы природной, где одни
Лесные звери с ним проводят дни.
27.
На землю мгла спускается беззвучно,
С любовником Армида досветла
Восторг и негу делит неотлучно,
А утром вновь колдунью ждут дела,
Ей без занятий чародейных скучно.
Посланцы видят, что она ушла,
И в рыцарском вооруженье полном
Являются пред юношей безмолвным.
28.
Известно всем, что доброму коню
От службы отдохнуть приходит время,
Не скачет он, закованный в броню,
С другими жеребцами стремя в стремя,
Не предается прежнему огню,
Почетной старости он носит бремя.
Но чу! Казарма поднята трубой,
И снова он в мечтах летит на бой.
29.
Так юноша на ложе наслажденья,
Едва сверкнули латы в полутьме,
Увидел в них залог освобожденья
От лени в обольстительной тюрьме.
Дух, повергавший стены, огражденья,
Геройство воскресил в его уме.
Щит адамантовый в руках Убальда
Сияньем правды ослепил Ринальда.
30.
Лицо, лоснящееся от помад,
В безжалостном возникло адаманте,
Крушителя языческих громад
Не распознать в женоподобном франте!
Струились, источая аромат,
Шелка пышнее королевских мантий,
Усеянный карбункулами меч
Был непригоден для кровавых сеч.
31.
Как человек, который пробудился,
Полночи в тяжком проведя бреду,
Ринальд, себя увидев, устыдился:
На лоне неги в сказочном саду
Он, рыцарь, в размазню переродился.
Глаза потупив, сдался он стыду:
Сгореть готовый в пламени гееннском,
Смотрел на щеголя в наряде женском.
32.
Вскричал Убальд: «На Азию войной
Идут полки Европы христианской,
Поклявшись подвиг совершить страстной
В Земле обетованной, ханаанской.
Вселенской славе берег островной
Ты предпочел в пустыне океанской.
Вдали от славных армий и галер
Чему ты служишь, дамский кавалер?
33.
Скажи, какими убаюкан снами,
Ты мужественность растерял в глуши?
Ступай по зову Готфрида за нами,
Подумай о спасении души!
Борьбу с языческими племенами,
Судьбы избранник, с честью заверши.
Как прежде, за безбожье мсти иудам,
Им кары не избегнуть даже чудом!»
34.
Молчал Ринальд, охваченный стыдом,
Но стыд, ведущий в адские вертепы,
Дал место гневу в сердце молодом.
О гнев, ты воин разума свирепый! —
Залившись краской и дыша с трудом,
Бертольда сын сорвал наряд нелепый:
На шелковые ленты зол жених —
Он жалкие оковы видит в них!
35.
На волю из дедала колдовского
Он вырваться мечтает поскорей.
Среди клочков наряда франтовского
Валялся мертвый стражник у дверей.
Исхода не предвидела такого
Хитрейшая из адских дочерей,
Не думала, что мысли о побеге
Могли родиться в царстве томной неги.
36.
Она хотела крикнуть: «Подожди!» —
Но крик ее был заглушен рыданьем,
Он гулкой пустотой в ее груди
Откликнулся, подавленный страданьем.
Причудница не ведала, поди,
Чья мудрость управляет мирозданьем,
Теперь она была не столь горда,
И все ж прибегла к плутням, как всегда.
37.
Из фессалийской слышала пещеры
Она такую ересь и божбу,
Что, замедляя бег небесной сферы,
Дуть научилась в адскую трубу,
Но не пришли на помощь ей химеры,
Не пробудились мертвые в гробу,
Из преисподней нечисть не слеталась,
На красоту ей уповать осталось.
38.
Бежит, но не сторонкой, не тайком —
Неужто в ней гордыня отпылала?
Еще вчера она одним кивком
Презрительно Амура отсылала,
Любила быть любимой, но ни в ком
Признать предмет мечтаний не желала:
Собой любуясь, видела, любя,
В глазах любимого одну себя.
39.
Вниз по горе бежит по круче снежной
За тем, кто ею подло пренебрег.
От горьких слез прекрасней облик нежный:
«Любимый, ты на казнь меня обрек!» —
Летел посланцем к полосе прибрежной
Упреком обгоняемый упрек.
Призывный вопль безвыходной печали
Расслышал рыцарь, стоя на причале:
40.
«Мне часть души украденной верни
Или возьми с собою обе части,
Не могут врозь существовать они,
Еще успеешь ты распутать снасти,
Нет власти у меня – слова одни,
Лобзанья ты хранишь для новой страсти,
Не бойся выслушать, отъезд отсрочь,
Прогнать меня еще успеешь прочь!»
41.
Сказал Убальд: «Минуту промедленья
В укор собрату не поставлю я.
Взгляни, Ринальд, как с криком исступленья
Сирена приближается твоя,
И если ты ее без сожаленья
Отвергнешь, кто потом тебе судья?
Кто вздумает назвать тебя неправым? —
Ты чувства победишь рассудком здравым!»
42.
Застыл герой у вспененных валов,
К нему Армида подбегает вскоре,
Шипами гнева душу исколов,
Прекрасная в своем бескрайнем горе.
Боится или не находит слов —
Молчит с безвыходной тоской во взоре,
Как будто ждет чего-то и глядит,
Как он за нею исподволь следит.
43.
Так, стоя перед публикой, певица
Не сразу переходит к верхним ля,
Распеться надо ей и вдохновиться.
Армида, заклиная и моля,
Хотя и безутешна, как вдовица,
Лукавого зовет в учителя
И вздохами, любезными Амуру,
Венчает жалобную увертюру:
44.
«Не мни, что я несу тебе с мольбой
Любовницы отвергнутой признанья,
Любовниками были мы с тобой,
Но если о любви воспоминанья
Ты проклял, не забудь, что враг любой
В цепях имеет право на стенанья.
Врагиню выслушай и лишь потом
Дай волю гневу в рвении святом.
45.
Меня ты ненавидишь и, похоже,
Сам этой новой ненависти рад,
Гяуров ненавидела я тоже,
Но ты был ненавистнее стократ.
Язычница, наказ я чтила Божий
В надежде охранить священный град:
Христианина от знамен армейских
Умчала из пределов арамейских.
46.
Себя за то коришь сегодня ты,
Что очутился в чувственном капкане.
О да! Тебя коварством красоты
В постель я затащила на аркане,
Служанкой стала сладостной мечты
И девственности цвет без понуканий,
Не сорванный другими до тебя,
Предательски всучила, не любя.
47.
Сочти и этот чистый дар приманкой:
Преступность осознав моей любви,
Легко порвешь ты с подлою шаманкой,
Моих собратьев убивать плыви.
Собратьев? Нет, не вздумай мусульманкой
Назвать меня, топи Ислам в крови!
Тебе, а не граниту на востоке
Я поклоняюсь, идол мой жестокий!
48.
Я об одном молю тебя теперь —
Дозволь сражаться мне у стен священных.
Добычу не бросает хищный зверь,
И триумфатор не бросает пленных.
Считай меня врагом, не лицемерь:
Презреннейшая из рабынь презренных
В толпе за колесницей я пойду
У рати крестоносной на виду.
49.
Презреннейшая из рабынь, обрежу
Я ножницами волосы себе,
Примкну в лохмотьях к твоему кортежу,
В лохмотьях, подобающих рабе.
О стычках, о безумной скачке грежу,
Помчусь за птицей на твоем гербе.
Я научилась у простонародья
Носить копье и лошадь брать в поводья.