В седле супругу удержал супруг.
Царек удара не нанес второго —
Жестокому хватало дел вокруг.
В нем гнев великодушьем был потушен,
Так лев к упавшей жертве равнодушен.
44.
Затерся ловко в христианский строй
Ормунд, отличия подделав знаки,
С ним персов дюжина – так матерой
Вожак у хлева рыскает во мраке
Со стаей волчьей позднею порой.
Ни дать ни взять, дворовые собаки:
Упрятав подлый хвост под животом,
В тумане пробираются густом.
45.
Силач испытанным своим клевретам
Сигнал напасть на Готфрида дает,
Но вождь в лазутчике переодетом
Язычника мгновенно узнает
По белым латам и другим приметам.
Ему по шлему он наотмашь бьет
И восклицает, обернувшись к свите:
«Других изменников скорей ловите!»
46.
Удар смертельный нехристя настиг.
Он словно заглянул в глаза Горгоне
И в глыбу камня превратился вмиг.
За остальными не было погони:
Убийцам в грудь вонзилась туча пик,
И, довершая ужасы агоний,
Немало заостренных стрел впилось
В тела, изрешеченные насквозь.
47.
Не стер с кольчуги Готфрид кровь злодеев:
Он с ходу врезался в толпу декхан,
Где, крестоносных конников рассеяв,
Теснил пехоту самаркандский хан.
Так от сахарских знойных суховеев
Летит песок с бархана на бархан.
Упреками, угрозами расправы
Бегущих остановит герцог бравый!
48.
Ни Ксанф, ни Ида ярости такой
Не лицезрели при осаде Трои.
Чуть дальше, под стеною городской,
Рубили кавалерию герои.
Вниз по ущелью кровь текла рекой,
Спиной к холму оборонялось трое
Сатрапов, и копьем свирепо тряс,
Идя на Балдуина, Мулеас.
49.
На Эмирена Роберт шел фламандский,
Не трус был герцог, армянин не трус,
Адрасту Роберт уступил нормандский,
Кольчугу франку разрубил индус.
Не знал, с кем драться, Тисаферн гигантский,
При виде мертвых тел входя во вкус,
Но вскоре оказался в пекле самом
И смерть кровавым славил фимиамом.
50.
Качались долго на весах судьбы
Страх и надежда в хрупком равновесье.
Валялась сбруя, сбитые гербы,
Торчащих стрел чернело редколесье.
Мечи, вонзенные в зобы и лбы,
Щетинясь, подпирали поднебесье.
То здесь, то там мертвец, уставясь вниз,
В отчаянье зубами землю грыз.
51.
С убитым рядом пал убийца гордый,
Живой седок подмят под конский круп,
Другому конь в лицо уперся мордой,
Враг на враге лежит, на трупе – труп.
Чу! где-то голос прозвучал нетвердый,
И отголоском отгремевших труб
Издалека раздался хрип утробный,
И раненого стон, и скрежет злобный.
52.
Еще недавно любовались мы
Оружьем, что, казалось, не ржавеет.
С тех пор поблекли шлемы и чалмы,
На латах кровь убитых багровеет.
От золотой тесьмы и бахромы,
От золотой каймы могилой веет,
И там, где из-под крови сталь видна,
Безжизненно сереет пыль одна.
53.
Арабам, маврам, туркам, эфиопам
Маневр на левом фланге удался:
Влетели к франкам в тыл лихим галопом,
Зазубренными копьями тряся.
На пращников, сидящих по окопам,
На лучников теперь надежда вся.
Ринальд внезапно вышел из укрытья —
И дрогнул мир, страшась кровопролитья!
54.
Покончил он ударом булавы
С царьком Мерое, с черным Ассимиром:
Хребет, оставшийся без головы,
Над туловом торчал обрубком сирым.
Зловонной жижей наполнялись рвы,
Ринальд жестоким опьянялся пиром:
Смертоубийства жаждой обуян,
Он зверем стал, от свежей крови пьян.
55.
Троих одним ударом поражала
Его молниеносная рука,
Так в жуткой пасти у змеи три жала
Нам видятся – три быстрых языка!
Его десница, кажется, держала,
Не выпуская, сразу три клинка.
В иллюзию поверившее зренье
За чудо принимало ускоренье.
56.
Ливийской крови много он пролил,
В крови друг друга он топил неверных!
Огонь соперничества распалил
Он в братьях для свершений беспримерных.
Язычник победителя хулил
Безбожною хулой рабов галерных
И, беззащитный, умирал, крича:
Бессильна глотка супротив меча!
57.
Недолго африканцы и арабы
Мечам и копьям подставляли грудь —
Бежали почитатели Каабы,
Ринальд пытался им отрезать путь
И всех бы точно перебил, когда бы
С ним в бой вступить решился кто-нибудь.
Противник ускользал к его досаде,
Колоть бегущих он гнушался сзади.
58.
Так ветер дует яростней и злей,
Грозя встающим на пути дубравам,
Но, вырываясь на простор полей,
Ущерба не наносит низким травам.
Так страшен даже в штиль для кораблей
Прибрежный вал с его коварным нравом.
Чем дальше в море, тем спокойней гладь —
Без вражьей злобы гневу не пылать.
59.
Бегущих никогда не бивший в спину
Пехоту италийский смял Самсон.
Там фланг был оголен наполовину,
Там дезертировавший эскадрон
Позиции открыл христианину.
На варварские загражденья он
Повел бойцов, прославленных отвагой,
Не связанных вассальною присягой.
60.
Вломились в строй – попробуй удержи!
Так никакая буря в буйной злости
Не гнет к земле колосья спелой ржи.
На груде мертвых тел, как на помосте,
Воздвиглись крестоносные мужи.
Вминают в дерн раздробленные кости,
Скрепляют кровью наст и по нему
Галопом мчатся, словно по холму.
61.
Армиды боевая колесница
Стоит, готовая вступить в борьбу,
Вокруг толпа поклонников теснится,
Ринальд мгновенно узнан по гербу.
Глядит, пылая страстью, чаровница
Глаза горят, испарина на лбу.
Покрыла бледность щеки паладина.
Армиды сердце – то огонь, то льдина.
62.
Несется мимо через горный луг
Ринальд, куда-то торопясь для вида,
Ревнуя к юноше, десятки рук
Берутся за оружье, и Армида
Стрелу уже кладет на крепкий лук.
Бездушной делает ее обида,
Но, злобному переча колдовству,
Любовь удерживает тетиву.
63.
Любовь взмолилась: «Я не погибала,
Я, даже прячась, не была другой!»
Три раза сарацинка лук сгибала,
Три раза опускала лук тугой.
Ничто в ней злобу не поколебало,
Стрела взвилась пернатою дугой,
А следом понеслась мольба немая,
У смертоносной меткость отнимая:
64.
«Стрелу назад, Армида, отзови,
Пусть в грудь тебе, жестокая, вопьется,
Над властью торжествующей любви
Любовь отвергнутая посмеется.
О нет, пусть искупается в крови,
Пусть кровью жало жадное напьется…»
Армида то зовет, то гонит страсть —
Боится в цель попасть и не попасть.
65.
Стрела воткнулась рыцарю в кольчугу,
Но, пущенная женскою рукой,
Не нанесла вреда былому другу.
Слегка он покачнулся над лукой
И прочь уехал по сырому лугу.
Не целясь, ослепленная тоской,
Она пускала стрелы через поле,
Ей стрелы эти душу искололи.
66.
«Ужели сердцем тверже он кремня,
Не поддающегося камнерезу?
Ужель на нем кремневая броня,
Ужели не пробить ее железу? —
Так думала она, себя казня. —
Ужели мне он предпочел аскезу
И презирать теперь ему вольно
Врагиню и любовницу равно?
67.
Я магию и чары исчерпала,
В каком обличье я дерзну предстать?
Нет в мусульманах прежнего запала,
Куда исчезла воинская стать?
Побито войско, сломлено, пропало,
Мамлюкам заново в ряды не встать,
Не отзовутся храбрые когорты,
Без чувств и мыслей на земле простерты.
68.
Не защитят Армиду толпы слуг,
Бегут единоверцы-побратимы,
Копье Минервы и Дианы лук
Не отвратят позор неотвратимый…» —
Как лебедь, преклонившийся на луг,
Пятой всевластного орла когтимый,
Она проклятий Неба не стряхнет,
Судьбы бескрылой ощущая гнет.
69.
Индийцы, думая о близком крахе,
Вот-вот назад поворотят коней.
Разбитых самаркандцев держит в страхе
До срока Альтамор, но враг страшней!
Красавицу, лежащую во прахе,
Он видит и стремглав несется к ней.
Ничтожна для безумца гибель мира
В сравненье с гибелью его кумира!
70.
Уводит колесницу Альтамор,
Дорогу сквозь толпу густую рубит,
Он видит, как Ринальд чинит разор,
Как персов тысячами Готфрид губит.
Не командир, а жалкий ухажер,
Превыше чести он Армиду любит.
От стрел свою богиню уберег
И лишь потом вернулся в бой царек.
71.
Бежали без него на фланге левом
Номады, трупами усеяв склон.
На правый фланг, грозя кровавым севом,
Берберы хлынули, прорвав заслон.
Адраст, отчаянным объятый гневом,
Нормандца Роберта берет в полон.
Фламандца Роберта копье задело,
Весов качались чаши то и дело.
72.
Ударил Готфрид с правого крыла,
Моментом пользуясь благоприятным.
Двух армий неприятельских тела