Давая пищу худшим опасеньям,
По войску смутная несется весть,
Гонец к Ринальду послан с донесеньем,
Слух подтвержден, и тотчас Долг и Честь
И Дружба вслед за страшным потрясеньем
Одно решенье предлагают – месть!
Боится юноша, что опоздает:
Адраст ему дорогу преграждает!
102.
Вскричал царек бомбейский: «Узнаю
Я твой девиз средь тысячи девизов!
Твое я имя выкликал в бою,
Но ты презрел мой благородный вызов.
Отрубленную голову твою,
Послушный раб Армидиных капризов,
Властительнице милой я вручу,
Доверясь беспощадному мечу!»
103.
Ринальда бьет индус в висок и шею,
Не ведая, что шлем заговорен.
В седле качнулся рыцарь и злодею
Такой нанес удар, что Аполлон
Напрасно подбирал бы панацею
Для сарацина – наземь рухнул он:
Одним ударом смертоносно точным
Герой покончил с деспотом восточным.
104.
У тех, кто видел, как упал набоб,
От страха в жилах кровь заледенела,
Невольных зрителей пробрал озноб,
Лицо у Сулеймана побледнело,
Ему вонзить бы шпоры и в галоп,
А он уставился остолбенело:
Он, смерть предчувствуя, не понимал,
Насколько человек пред Богом мал.
105.
Так час выздоровленья вожделенный
Калеке видится в обманном сне:
Вот он сгибает немощные члены,
Вот он бежит со всеми наравне…
Увы, закостенел сустав коленный,
И плети рук лежат на простыне,
Ни слова из расслабленной гортани,
Ни звука, кроме вялых клокотаний.
106.
Султан твердит себе: «Не бойся, бей!» —
Но руку на врага поднять не может,
Не ястреб он – трусливый воробей,
Какой-то тайный ужас турка гложет.
С минутой каждой духом он слабей,
Меч вытащит и снова в ножны вложит.
От противоречивых мыслей мозг
У силача податливей, чем воск.
107.
Клинок возносит Мститель над султаном
С такою быстротой, как будто вдруг
Он сделался мифическим титаном,
Под меч подставил голову сельджук
И выпрямился, поражая станом
Величественным. Стихло все вокруг.
Без стона рухнул он, без просьбы низкой,
Неколебимый перед смертью близкой.
108.
Не раз за эту долгую войну
Он падал, и вставал, и падал снова,
Подобно сыну Геи в старину.
Теперь он частью праха стал земного.
Должна Удача сторону одну
Принять – искариотке это ново! —
С натурой собственною не в ладах,
Теперь ей место в рыцарских рядах.
109.
Бежал от христиан, как трус отпетый,
Каирских полчищ лучший батальон,
Бессмертным звался он до битвы этой,
Себя позором обессмертил он.
В руке у Эмирена меч воздетый:
«Чего ты испугался, Римедон?
Вперед, а не назад сквозь дым и пламя
Ты облечен нести Пророка знамя!
110.
Пал на тебя когда-то выбор мой,
На одного тебя из тысяч ратных.
Ты бросил командира! Кровью смой
Всю низость помыслов своих отвратных.
Путь отступленья – к смерти путь прямой,
У храбрых сердцем нет путей обратных.
Ты знамя перед войском пронесешь,
Себя спасешь и честь свою спасешь!»
111.
Вернуться в бой он знаменосца нудит,
Лавину вождь остановил, крича,
Одних за подлый страх клеймит и судит,
Других убить грозится сгоряча.
И тот, в ком дерзость полководец будит,
На вражий меч бежит – не от меча!
Двух армий мощь воитель соразмерил
И Тисаферну слабый фланг доверил.
112.
Фламандцев скопом и по одному
Бил смертным боем перс бесчеловечный,
Нормандцев за день изрубил он тьму,
В жестокой схватке пал Гернье увечный.
Когда же срок, отпущенный ему,
Продлил эмир до пика славы вечной,
Проткнув Герарда, Родгера проткнув,
Он на гербе узнал орлиный клюв.
113.
Давно от крови перестал быть синим
Баронский герб, и почернел орел.
Вскричал сатрап: «Друг друга мы не минем,
Ринальд, я убивать сюда пришел!
Смотреть на бойню не к лицу богиням,
Но пусть Армиду извинит Престол
Небесных Царств – Мухаммеду служу я,
Победный меч к стопам его сложу я!»
114.
Мухаммед к просьбам оказался глух.
Зубами в гневе пехлеван скрежещет,
В себе свирепый разжигая дух,
Так лев себя хвостом по ребрам хлещет,
Дабы задор ревнивый не потух.
В руке язычника железо блещет,
Точильный камень страсти вертит он
И злость острит, любовью распален.
115.
Ринальд летит навстречу сарацину,
Врагов просторный разделяет луг,
Два воинства на жуткую картину
Глядят, широкий образуя круг.
Сразились, выехав на середину.
Дивятся люди на мельканье рук,
На ловкость, силу, быстроту, живучесть,
Забыв на время собственную участь.
116.
Копье метнул язычник, но броня
Не поддалась – Ринальд ударом сильным
Сбивает неприятеля с коня.
Без шлема, без щита на поле пыльном
Лежит несчастный, душу леденя
Армиде причитаньем замогильным.
Прочь бывшие поклонники бегут,
Освободившись от любовных пут.
117.
Куда исчезло войско чаровницы?
Вздыхателей как ветром унесло.
Боится ведьма плена и темницы,
О мести ей и думать тяжело.
В безумном страхе сходит с колесницы,
В отчаянье спешит вскочить в седло.
Несутся рядом с ней, как две собаки,
Любовь и Злость, всегда готовы к драке.
118.
Так египтянка в древности седой
От Августа спасалась через море,
Ее возлюбленный немолодой
Не думал в ослепленье о позоре:
Завидя быстрый парус над водой,
За ней он ринулся себе на горе.
И Тисаферн с Армидой бы сбежал,
Когда б Ринальд его не удержал.
119.
Не будет для сирийца дня печальней:
Армида скрылась, перейдя в галоп.
Он больше не следит за точкой дальней,
Он, приподнявшись, бьет Ринальда в лоб.
Слабей стучал по гулкой наковальне,
Выковывая молнии, циклоп.
В нагрудник подбородком рыцарь юный
Уперся – страшен был удар чугунный.
120.
Мгновенно выпрямился геркулес
И, торжествуя на жестокой тризне,
Клинок по самый погрузил эфес
Сирийцу в сердце, в средоточье жизни.
Промеж лопаток вспенился надрез,
Из двух отверстий кровь возьми да брызни:
Два выхода легки и хороши
Для отлетающей во мрак души.
121.
Куда скакать, где волю дать отваге,
Христозаступник не решит никак:
Бегут язычники, бросая флаги,
В растерянности отступает враг.
К боям в Ринальде не осталось тяги,
В герое пыл воинственный иссяк.
На пояс меч вернул он неразлучный
И вспомнил о беглянке злополучной.
122.
Армиды конь на дальнем рубеже
Мелькнул, приободренный звонкой шпорой,
К ней злобы рыцарь не питал уже,
Не ей ли он перед разлукой скорой
Пообещал служить как госпоже?
Не ей ли он поклялся быть опорой?
За всадницей к базальтовым грядам
Ринальд по свежим поскакал следам.
123.
Ей умереть в пустынном этом месте
Хотелось, сердце глупое казня.
Колчан и лук – орудья горькой мести —
Сложила ратница, сойдя с коня:
«Я отплатить мечтала с вами вместе
Обманщику – вы предали меня!
За то, что не хранили от глумленья,
Я вас похороню без сожаленья.
124.
О неужели с этой тетивы
За кровью снова не сорвутся стрелы?
Мужской груди пробить не в силах вы,
Щит итальянца и доспехи целы!
Вонзитесь в грудь безвременной вдовы,
В грудь женщины, триумф венчая смелый.
Амур мне сердце ранил без труда
И не промахивался никогда.
125.
Отважьтесь вы моей перечить воле,
Я сердцем, где разлуки страх разлит,
Простила бы вам страх на бранном поле.
Без вас оно вовек не отболит:
От боли нет лекарства, кроме боли,
И только рана рану исцелит.
Стрела вражды стрелу Амура выбьет,
Больное сердце чашу смерти выпьет.
126.
Любовью пекло я не заражу —
Излечена любовная хвороба.
Я тень свою со злобой подружу,
Попутчицей ей в пекле станет злоба.
Нет, злобу я в аду не удержу,
Она являться станет из-за гроба
Тому, кто причинил страданье мне —
Помучается пусть в бессонном сне».
127.
Стрелу покрепче в крайнем дерзновенье
Армида из колчана достает,
Наш рыцарь видит, что еще мгновенье
И неутешная себя убьет.
Крыла смертельного прикосновенье
Ей бледностью ланиты обдает.
Подкрался сзади, крепко сжал запястье
И неминучее отвел несчастье.
128.
Напугана, застигнута врасплох,
Армида обернулась к паладину
И, тихо вскрикнув, рухнула на мох.
Казалось, нож вонзился в сердцевину
Цветка, и тот, надломленный, засох.
Ей рыцарь руку правую под спину
Заботливо подставил, а другой
Ослабил молча воротник тугой.
129.
На грудь нагую проливая слезы,
Он ей бальзам целительный принес,
Казалось, лепестки увядшей розы
Омыты свежестью рассветных рос.