Арнольд, любимец павшего, стараясь
Преувеличить дело, отвечает:
«Убил его Ринальд, из-за пустой
Причины вспыхнув гневом безрассудным.
Мечом, которым был он препоясан
Для мщения за Бога, поразил
Он мстителя такого же; он власть
Презрел твою, попрал твои законы.
Законы смерти требуют за это,
И смерти он достоин, несомненно.
Э, если ты помилуешь его,
Он для других примером лишь послужит:
Тогда захочет каждый оскорбленный
Мстить за себя, минуя правосудье;
И скоро страсти разгорятся так,
Что все предастся ссорам и раздорам».
На память он приводит все дела,
Все доблести погибшего и речи
Склоняет все к тому лишь, чтоб в Готфриде
Негодованье вызвать или жалость.
Танкред, его сменяющий, напротив,
Защитником Ринальда выступает.
Все слушает Готфрид; суровый взгляд
Скорей боязнь внушает, чем надежду.
«Подумай, государь, – так заключает
Танкред свою защиту, – что для нас
Ринальд, что он свершил и чей племянник.
Одним и тем же бременем ложиться
Власть не должна на всех виновных. Званья
Различны и различны преступленья;
И кара правосудна лишь тогда,
Когда в ней мера равная для равных».
Готфрид на это: «Кто поставлен выше,
Будь для других примером послушанья.
Ты гибель нам советуешь, Танкред,
Коль хочешь, чтобы высшим я мирволил.
Во что бы обратилась власть моя,
Когда б одна мне чернь была подвластна;
И если в этом все мое главенство,
Немного для меня соблазна в нем.
Мне власть неограниченную сами
Вручили вы, и я не потерплю,
Чтоб у меня в руках она упала.
Я знаю хорошо, когда и милость
И кару заменять одну другою;
И знаю я, когда перед законом
Равнять стоящих ниже надлежит».
Сказал; Танкред молчит из уваженья.
Последователь строгости старинной,
Раймунд слова Готфрида одобряет.
«Вот так-то, – говорит он, – власть должна
Вселять к себе в подвластных уваженье.
Нет больше дисциплины в войске, если
Виновный избавляется от кары;
И тщетно милосердие, когда
Оно не утверждается на страхе».
Зловещими словами пораженный,
Танкред отходит и на скакуне,
Как бы не по земле, а над землею
Несущемся, к Ринальду поспешает.
И спесь и жизнь взяв у врага, Ринальд
Вернулся успокоенный в палатку.
Танкред его находит там и в точном
Рассказе все ему передает.
«По виду, – прибавляет он к рассказу, —
О чувствах не всегда судить возможно:
Подобно бездне сердце человека;
Но если верить взглядам и речам
Готфридовым, нет для меня сомненья,
Что ты – убийца самый заурядный
В его глазах и что тебя подвергнуть
Всей строгости закона хочет он».
На это улыбается Ринальд,
Но трудно скрыть ему негодованье.
«Пусть раб иль тот, кто быть рабом достоин, —
Он говорит, – в оковах правды ищет;
Свободным я родился, жил свободным,
Свободным и умру. Моя рука
Владеть мечом и побеждать умеет,
Но рабские оковы не по ней.
И если в воздаянье мне Готфрид
Намерен, как преступника из черни,
Закованным меня в темницу бросить,
Пусть присылает слуг своих покорных,
Пусть жалует и сам сюда, я жду:
Решат наш спор оружие и сила;
На радость и потеху нечестивцам
Кровавое он зрелище готовит».
Ринальд велит подать вооруженье,
И скоро весь уже покрыт железом.
В руке тяжелый щит он держит; сбоку
Привешен грозный меч; сверкает взор,
И блещут, будто молнии, доспехи.
Таким тебя когда-то, бог войны,
С Олимпа нисходящим рисовали,
В броне железа, ужаса и страха.
Меж тем Танкред пытается умерить
Его свирепый гнев и говорит:
«Воитель необузданный, я знаю,
Что нет для твоего меча препоны;
Я знаю, что в бою, в горниле смерти,
Сияешь ты ликующей отвагой;
Но Богу не угодно, чтоб она
Нам на беду воспрянула сегодня.
Ты что намерен делать? Хочешь ты
Омыть в крови друзей и братьев руки?
На члены тела Божьего подняв
Свой меч, ты хочешь им пронзить и Бога?
Для славы преходящей, что подобна
Волне, бесследно тонущей в пучине,
Святую нашу веру оскорбляя,
Пожертвовать готов ты славой вечной?
Ах, Богом заклинаю, овладей
Самим собой, смири свою гордыню.
Не трусость, а порыв победоносный
Высокой добродетели ты явишь.
Когда бы мне позволил юный возраст
Служить тебе примером, я сказал бы,
Что оскорблен был так же, но сумел
Преодолеть в себе движенье гнева.
Завоевав Киликию, крестом
Отметил я своей победы место;
Но под личиной дружбы Балдуин
Себе и крест присвоил, и победу.
Свои права и славу, может быть,
Восстановить мечом я и сумел бы;
Но мужества нашлось во мне настолько,
Что я к тому не сделал и попытки.
Ты мысли о тюрьме не переносишь;
Краснеешь ты, едва вообразишь
Себя в цепях; ты чтишь законы чести,
Что созданы житейским обиходом.
Оставь меня защитником, а сам
Ступай в Антиохию к Боэмунду:
На время лучше быть тебе подальше
От первого решения суда.
Когда же против нас вооружится
Египет иль другой неверный край,
Издалека звезда твоей отваги
Для нас гораздо ярче воссияет;
И войско наше будет без тебя,
Как тело без руки». Гвельф это слышит
И, одобряя, хочет, чтоб его
Племянник уезжал без промедленья.
И юная отвага, наконец,
Настойчивым советам уступает.
Ринальд уж не отказывает дружбе
В немедленном своем исчезновенье.
Немало лиц, его судьбе причастных,
Готовится его сопровождать;
Он их благодарит и лишь двоих
Берет с собою в путь оруженосцев.
Душа его пылает жаждой славы,
Той славы беспорочной и бессмертной,
Что к подвигам неслыханным зовет
И чудесами новыми прельщает.
Мечтает он в отмщение за Бога
Стяжать себе иль лавр, иль кипарис;
Мечтает о Египте он, о тех
Местах, где Нил свои истоки прячет.
В последний раз с Ринальдом распростившись
И проводив напутствием его,
Спешит к Готфриду Гвельф; а тот, приметив
Его издалека еще, кричит:
«Тебя-то, Гвельф, мне именно и нужно.
Давным-давно я отдал приказанье
Глашатаям искать тебя повсюду,
И весь уж стан обегали они».
Всех удалив из ставки, кроме Гвельфа,
Готфрид, понизив голос, продолжает:
«Признаться надо, Гвельф, что твой племянник
Уж чересчур поддался гневу ныне.
Чем можно извинить его поступок?
Немало оправданий бы ему
Нашел я! Но Готфрид – глава над всеми,
И должен суд его для всех быть равен.
Законов строгий страж, я неуклонно
Их буду охранять и никогда
В сужденьях и решеньях не поддамся
Страстей постыдной власти. Если вправду,
Как говорят, нарушил против воли
Ринальд и мой запрет, и дисциплину,
То должен он, смирив свою гордыню,
Предстать перед судом как подсудимый.
Пусть явится свободным; во вниманье
К его заслугам скован он не будет:
Все, что могу я сделать для него.
Но если подчиниться не позволит
Ему неукротимая отвага,
Ты сам его доставить постарайся:
Иначе снисходительный начальник
Судьей суровым станет неизбежно».
Сказал; и Гвельф ему в ответ: «Чью душу
Бесчестье возмущает, государь,
Тот, слыша оскорбительные речи,
Их оставлять не может без отпора;
И если он зачинщика убил,
Э, разве так не поступил бы всякий?
Кто стал бы тут рассчитывать удары
И мщение соразмерять с обидой?
Ты требуешь, чтоб сам Ринальд явился
Предать себя твоей верховной власти;
Он этого не может, государь: