И оттого оно еще прекрасней.
Глаза горят истомой наслажденья;
Так светлый луч в воде кристальной блещет.
Она к нему склонилась головой,
А он в ее глаза глазами впился.
Он пожирает взглядами ее
И, пожирая, сам истаевает;
Она же поцелуями своими
Глаза и губы жжет его бессчетно;
И кажется ему, как будто душу
Она всю выпивает из него.
Два воина, незримо притаившись,
Весь этот хмель любовный видят ясно.
Взяв зеркало висячее, как скромный
Поверенный, хранившее в себе
Все сладостные тайны их, Армида
Любовнику его вложила в руки:
Ее зрачки, подернутые влагой,
Отыскивают в нем Ринальда образ;
Ринальду ж служат зеркалом его
Любовницы пленительные очи.
Горда своим могуществом Армида,
Ринальд же горд оковами своими;
Она его лишь видит, он – ее.
«Ах, обрати же на меня, – влюбленный
Так говорит, – те взгляды, что блаженством
Мне душу опьяняют! Ты свои
Черты увидишь в сердце, где яснее,
Чем в зеркале, их страсть запечатлела.
Меня чуть терпишь ты, пренебрегаешь
Ты мной, жестокосердная, я знаю,
Презренное создание твоих
Ни помыслов, ни взглядов не достойно;
Не в зеркало смотрись, а в это небо,
Что прелести твои лишь пуще красят,
В завистливые звезды, что в лучах
Красы твоей, как в блеске солнца, меркнут».
Его с улыбкой слушая, Армида
Нарядом занимается своим:
В порядок должный волосы приводит,
Сбирает их и заплетает в кольца;
Цветы ее прическу изощряют,
Как вправленная в золото эмаль.
Свои лилеи с розами смешав,
Она скрывает грудь под нежной тканью.
Павлин великолепный не с таким
Самодовольством хвост свой распускает.
Не так прекрасна радуга, играя
На солнце переливами своими.
Но затмевает все блестящий пояс,
Работа рук ее: ничья другая
Рука все составные части слить
В одно произведенье не смогла бы.
Там нежные увертки, там отказы
Призывные и сладострастный хмель,
И знойная истома, и улыбки,
И недомолвки, слезы счастья, вздохи;
Все это на огне волшебном ею
Претворено в пленительную ткань,
Которая и для Амура служит
Источником лишь новых наслаждений.
И вот она дает Ринальду нежный…
Последний поцелуй; наставший день
Ее зовет уж в замок, где предаться
Она должна обычным чародействам.
За ней любовник следовать не может:
Нет доступа ему в покой заветный;
Один по очарованным садам
Он бродит целый день среди животных.
Когда же сумрак с тишиной готовы
Мирволить снова ласкам потаенным,
Соединяет тот же их приют,
Поверенный безумного блаженства.
Едва из глаз Армида исчезает,
Два воина выходят из засады
И сразу предстают перед Ринальдом
В доспехах ослепительных своих.
Как бы сверканьем стали озаренный,
Ринальд перерождается мгновенно:
Былое пламя вспыхивает в нем,
И рвеньем боевым он весь уж полон;
Бессилья и дремоты наслажденья
Следа не остается в юном теле.
Таков скакун, стяжавший в битвах славу
И на постыдный отдых обреченный.
Блуждает он по пастбищам, питаясь
И нежась рядом с милой кобылицей;
Но, чуть трубу военную заслышит
И чуть завидит блещущую сталь,
Веселым ржаньем сразу пробуждает
В себе отвагу прежнюю: уже
Нетерпеливо рвется он в равнину
И воина-хозяина зовет.
Меж тем Убальд, приблизившись к Ринальду,
Показывает щит ему алмазный;
Герой в него глядит и видит в нем
Постыдно разукрашенный свой образ:
И кудри в беспорядке сладострастья,
Обильно умащенные, и меч,
Орудие когда-то бранной славы,
Теперь же лишь простое украшенье.
С трудом он узнает себя. Проснувшись,
Но все еще под властью сновидений,
Так человек в себя прийти не может.
И наконец упала пелена:
Ринальд к земле в смятенье клонит взоры;
Он ринулся бы в море иль в огонь,
Сквозь землю провалился бы он, только
Позор бы свой похоронить навеки.
И держит речь тогда к нему Убальд:
«Вся Азия пылает, вся Европа;
Кто ради битв, кто за Христа, но каждый
Льет кровь свою на пажитях сирийских.
Ты, сын Бертольда, ты один, скрываясь
В неведомых местах, вкушаешь негу!
Рабом презренным женщины, один
Спокоен ты средь треволнений мира.
Что усыпить могло твою отвагу?
Проснись, идем! Готфрид тебя зовет;
Готовят и фортуна и победа
Тебе неувядающие лавры.
Спеши, воитель доблестный, спеши
Свершить тобою начатое дело!
Пусть этот люд, твой меч уже познавший,
С лица земли исчезнет навсегда!»
Смолкает он. Ринальд одно мгновенье
Недвижным и безгласным остается;
Но вслед за тем и разум и отвага
Его душой овладевают вновь.
Румянцем ярким вспыхивают щеки,
И разрывает он в негодованье
Свои уборы суетные, знаки
Неволи омерзительной своей.
В сопровожденье воинов обоих
Предательский приют бросает он.
Тем временем Армида видит стража
Ужасного во прахе распростертым;
Охваченной предчувствием зловещим,
Приходится наглядно ей в утрате
Возлюбленного скоро убедиться:
Увы, увы! Он вне ее владений.
Она ему вдогонку хочет крикнуть:
«На что меня покинул ты, жестокий!»
Но сковывает горе ей уста.
И оттого страдает пуще сердце.
Несчастная! Твоей сильнее власть
Тебя лишает счастья и утехи.
Нет для нее сомнений в том, и тщетно
Она пускает в ход свое искусство.
Известны ей те страшные слова,
Что на горах бормочут фессалийки;
Известны заклинания, что в силах
Остановить движение светил
И вызвать из гробов умерших тени.
Но отклика ей нет уж в преисподней:
Тогда она пытается мольбами
Смиренной красоты вернуть утрату.
Не внемля чести голосу, она
Бежит вслед за Ринальдом. Где ее
Триумфы? Что с ее гордыней сталось?
Увы! Еще недавно колебала
Она единым взглядом власть Амура;
Сердца воспламеняя и тщеславясь
Победной красотой, она в своих
Поклонниках рабов искала только.
Теперь она преследует того,
Кто ею пренебрег, неблагодарный,
И уж ее ни снежные сугробы,
Ни пропасти остановить не могут.
Предшествуют ей верные гонцы,
Неся Ринальду жалобы и слезы;
И наконец героя настигает
Она уже на самом берегу.
Здесь вне себя кричит она: «О ты,
Что отнимаешь у меня полжизни,
Возьми и остальную половину,
Иль возврати мне эту, иль покончи
С обеими! Остановись! Мне нужен
Не поцелуй последний твой; его
Отдать другой избраннице ты можешь.
Хоть выслушай! Чего же ты боишься?»
Тогда Убальд Ринальду: «Государь,
Тебя уж недостойно ей в последнем
Прощании отказывать. Явилась
Она во всеоружье красоты;
Какую бы победу над собою
Ты одержал, в лицо взглянув ей прямо!
Так чувствами повелевает разум,
И так он очищается в борьбе».
Ринальд стоит и ждет. Едва дыша
И вся в слезах, Армида прибегает,
От тяжкой скорби став еще прекрасней.
С возлюбленного глаз она не сводит:
Досадуя ль, мечтая, иль робея,
Она молчит; а он как бы случайно
Бросает исподлобья на нее
Медлительно-застенчивые взгляды.
Хоть горем и подавлена Армида,
Но все ж верна коварству своему
И вздохами чуть слышными стремится
Для жалоб путь открыть к Ринальду в сердце.
Так, прежде чем залиться звонкой песней,
Настраивая слушателей души,
В задумчивости будто бы, певец
Напев слегка наигрывает только.
И льется вдруг отчаянная речь:
«Не жди молений пламенных, жестокий;