Он думает, что шутка приведет
Ее скорей к беседе поважнее,
Но сам же выдает себя улыбкой.
Другая из красоток на него
Глядит, потом подходит со словами:
«Я у нее отбить тебя желаю;
Раскаиваться ты не будешь в том,
Что сердце мне отдашь свое. Отныне
Ты – рыцарь мой, и надо нам тотчас же
Поговорить совсем наедине».
Они отходят в сторону. «Тебя
Я узнаю, Вафрин; ты должен также
Меня узнать». Он слышит и трепещет,
Но скоро вновь собой овладевает
И говорит с улыбкой же: «Не помню,
Чтоб видел я тебя когда-нибудь,
Забыть же мудрено черты такие;
К тому же я ношу другое имя.
Родился я в песках Бизерты знойных,
Родитель мой – Лесбин, я – Альманзор». —
«Я знаю, кто ты и откуда родом.
Я – из твоих друзей, меня не бойся;
Готова жизнь отдать я, чтоб спасти
Твоих единоверцев: ты царевну
Эрминию перед собою видишь,
И господин у нас один и тот же.
Став пленницей Танкреда, под твоим
Участливым, заботливым надзором
Я пробыла два месяца; взгляни же!
Ведь это – я сама, а не другая!»
Вафрин глядит и скоро узнает;
Она же продолжает: «Этим солнцем,
Что светит нам, клянусь я, твоего
Не обману доверия, не бойся!
Я к жалости твоей сама взываю:
Верни меня к былым цепям; с тех пор
Как я свободу страшную познала,
Печальные влачу я дни и ночи.
Коль ты сюда разведчиком явился,
Удачней ничего не может быть:
Тебе такие тайны я открою,
Каких ни от кого ты не узнал бы».
Встревоженный Вафрин молчит сурово:
Армидины он козни вспоминает.
Непостоянна женщина, болтлива,
И слепо доверяться ей – безумство!
В конце концов он говорит: «Царевна,
Твоим проводником я быть готов;
Но уж терять в бесплодных разговорах
Не будем драгоценные мгновенья».
Условившись бежать без замедленья,
Расходятся они. Еще немного
Побыв среди своих подруг беспечных,
Эрминия рассказывает им
О рыцаре своем с шутливым видом
И вскоре исчезает; а оттуда
Спешит опять к Вафрину, чтоб из стана
С ним вместе незаметно ускакать.
И вот они уже в безлюдном месте,
И говорит Эрминии Вафрин:
«Теперь скажи, какие ты хотела
Открыть мне тайны? Что нам угрожает?»
И с ужасом тогда он узнает
О замысле убийственном: «Покончить
С Готфридом восемь воинов решили
И выбрали главой своим Ормонда.
В тот самый день, когда должна решиться
На поле брани Азии судьба,
Вмешаются они все восемь в схватку,
Французами переодевшись раньше:
С крестами на оружии, под видом
Тех воинов, которым охранять
Поручено особу полководца,
Они его кольцом охватят тесным.
В отличие от прочих же, на шлемах
У них значки особенные будут,
Чтоб египтяне видеть их могли
Перед собою каждое мгновенье;
И под такой обманчивой личиной
Предатели должны в разгаре боя
Отравой напоенное смертельной
Оружие вонзить Готфриду в грудь.
И мне самой служить, увы! пришлось
Их замыслам преступным: эти руки
Чертить злодеям вынуждены были
Оружия и платья образцы;
Хотя и подневольно, под угрозой,
Загрязнена я тем же преступленьем.
И вот, Вафрин, причина, что меня
Теперь бежать отсюда заставляет.
Увы! и не одна еще…» Румянцем
Ее внезапно вспыхивают щеки,
И опускает взор она, неясно
Произнося последние слова.
«А, милая моя! – перебивает
Ее Вафрин встревоженный, – так значит,
Есть и другие тайны у тебя,
Которые открыть ты мне боишься?»
Вздох испустив глубокий, продолжает
Она дрожащим голосом: «Беги же,
Бессильная стыдливость, от меня!
Зачем скрывать я дольше буду пламя,
Что никаких преград уж знать не хочет?
Должна была таить его я прежде:
Разбитые оковы уважать
Обязана ль, беглянка, я отныне?
Пережила я гибельную ночь
И для себя, и для своей отчизны:
Нет царства у меня и нет престола;
Но это – лишь начало бед моих,
И в их числе беды нет самой горшей.
Я в эту ночь ужасную навеки
Себя самой лишилась; отдала
И сердце ей, и разум безвозвратно.
Вафрин, ты помнишь это; вся дрожа
От ужасов резни кровопролитной,
К Танкреду устремилась я навстречу
В тот миг, когда входил он в мой дворец,
И, пав к его ногам, я возопила:
«Будь милостив, суровый победитель!
Не о пощаде жизни я молю,
А о спасенье девичьей лишь чести».
Он, руку протянув мне благосклонно,
Сказал: «Ты не обманута надеждой;
Отныне я – защитник твой, царевна».
И вот тогда почувствовала я…
Что именно, сказать я не сумею,
Но сладостное нечто, неземное
Ко мне проникло в сердце, и душа
Моя была огнем объята вскоре.
Танкред меня вначале утешал,
Свои к моим примешивая слезы,
И вдруг сказал однажды: «Возвращаю
Тебе я и свободу и богатство».
Увы! благодеянье это было
Лишь видимым, Вафрин; разбив оковы,
Вернув богатство суетное, он
В тот миг стал сердца моего владыкой.
Как трудно скрыть любовь! С тобою часто
Беседы я вела о господине;
Я в слабости своей не признавалась,
Но ты, ее приметив, говорил:
«Эрминия, тебя снедает тайна».
Отнекивалась я всегда упорно,
Но вздохи изменяли мне, глаза же,
Быть может, тайну выдали тебе.
Злосчастное молчанье! Ах, зачем
Тогда я избегала исцеленья!
Пришлось же мне впоследствии бесплодно
Порвать узду моих желаний страстных.
Уехала я со стрелою в сердце,
Что ранила его. Была близка
Я к смерти, но любовь, мне жизнь спасая,
Разбила все стыдливости оковы.
Пустилась я на поиски того,
Кто, причинив мне столько мук, был властен
Один их прекратить; мне угрожали
Опасности от злых людей повсюду;
Спасение от них в конце концов
В пустыне я нашла уединенной,
Где, посоха из рук не выпуская,
Жила в лесу с простыми пастухами.
Однако вскоре гибельное пламя
Вновь разгорелось в сердце у меня,
И сделала еще раз я попытку
С Танкредом увидаться; но вернула
Нагрянувшая новая беда
Меня ко всем пережитым печалям:
Дорогой в руки египтян попавшись,
Я с ними же и в Газе очутилась.
Представленная грозному вождю,
Все о себе ему я рассказала;
Он пожалел меня, и при Армиде
Я обрела себе приют почетный.
Вафрин, вот повесть скорбная моя:
От воли к рабству и от рабства к воле
Судьба меня бросала; но доныне
Храню любовь я все же к первым узам.
О Небо! Неужели тот герой,
Что вечными сковал меня цепями,
Мне скажет: «Нет скиталице приюта!»
И оттолкнет меня? Ах, если б только
Меня он с прежней ласковостью встретил
И возвратил мне прежнюю неволю!»
Так ехали они и ночь и день,
Беседой задушевной развлекаясь.
Вафрин по безопаснейшим тропинкам
Эрминии указывает путь;
Перед закатом солнца в океане
Они почти Солима достигают.
Кровавые следы их к луже крови
Приводят; посредине исполинских
Размеров виден воин: хоть и мертвый,
Он все ж хранит в лице угрозу, мнится.
Они в нем по доспехам узнают
Неверного, и путь к заветной цели
Вафрин без остановки продолжает;
Подальше он другое видит тело.
«А, это – христианин, – говорит, —
Здесь было бы грешно проехать мимо».
Приблизившись, лицо он обнажает.
«Танкред! Танкред! Мой господин! О, Небо!»
При этом крике горести душевной,
При драгоценном имени Танкреда
На части разрывается царевны
Несчастной сердце: все забыв, она
Спешит на крик в безумном исступленье;