Попал с купцом из караван-сарая.
Достигнув двадцати пяти годов,
Я сделался смотрителем садов.
13. Придворных нравов я узнал двуличье:
Заботясь о богатстве и чинах,
За истинное принял я величье
То, что в несбыточных увидел снах.
Я бросил двор и в нищенском обличье
Ушел скитаться, как простой монах.
Еще я крепок, хоть и стар годами,
С тех пор своими я живу трудами».
14. Уселась дева рядом с пастухом,
Словам его внимая с интересом,
И размышляла: «Нет, не зря верхом
Сюда скакала я старинным лесом!
Как хорошо в урочище глухом
Пожить в тиши под лиственным навесом,
Мечтая втайне, что когда-нибудь
Судьба обратный мне подскажет путь».
15. Рекла царевна старику: «Послушай!
Людскую испытав неправоту,
Меня поймешь ты и в приют пастуший
Из состраданья впустишь сироту!
Вставая по утрам под крик петуший,
Я здесь покой и счастье обрету.
Тогда невыносимых мыслей ношу
Я наконец с души бездомной сброшу.
16. Какую хочешь мзду с меня возьми:
Сокровищ в сундуках моих довольно,
Сокровищ, обожаемых людьми!» —
Сказала и расплакалась невольно.
Так с девами бывает и детьми.
К ее беде отнесся сердобольно
Старик-пастух, и – каждый о своем —
Полдня проплакали они вдвоем.
17. В отеческие принял он объятья
Эрминию, и тропкою лесной
К землянке гостью проводили братья,
Где жил он со старухою-женой.
Стоит в рубахе грубой вместо платья
И все ж милей красавицы иной:
Где б ни пришлось царевне поселиться,
В глуши она случайная жилица!
18. Осанку властную и роскошь плеч
Не спрятать под убогою холстиной.
Так ясен лик ее, так льется речь,
Что впору ей царить над Палестиной!
С утра идет на выгон коз стеречь,
Домой их к ночи гонит хворостиной,
И молоко – питомица дворцов! —
Для сыра из косматых жмет сосцов.
19. Спасаясь в рощах от лучей отвесных,
Она Танкреда имя вновь и вновь
Вырезывает на стволах древесных.
Запекшись, на коре краснеет кровь.
Под храп полдневный тварей бессловесных
Слагает повесть про свою любовь,
Волнуется сильнее раз за разом
И слезы льет над собственным рассказом.
20. Взывает сквозь рыданья: «Сохрани
Признанья горькие, мой лес бескрайный!
Палящим днем в густой твоей тени
Присядет путник отдохнуть случайный,
И безучастные стволы, и пни
Ему откроют боль сердечной тайны.
Вздохнет прохожий: „За любовь она
Судьбой не щедро вознаграждена!“
21. И если Господом услышан будет
Призыв мой, долетевший до небес,
И тот, кто обо мне давно забудет,
Зайдет нечаянно в заветный лес,
Участливые слезы в нем пробудит
Могильный холм под пологом древес.
Поймет бесчувственный, как я страдала,
И в тишине заплачет запоздало.
22. Немало в жизни я узнала зла,
Тем я счастливей буду за могилой,
Земной любви остывшая зола
В бесплотных сферах вспыхнет с новой силой…» —
Так, плача, смерть Эрминия звала,
Но лес не слышал жалобы унылой.
Меж тем, посулами судьбы согрет,
Спешил в другую сторону Танкред.
23. Сначала по следам скакал он свежим,
Но заблудился в темноте ночной,
По тропам пробираясь непроезжим.
Деревья встали перед ним стеной.
К оврагу повернул: «Здесь путь мы срежем!»
И замер, оглушенный тишиной:
Не слышно было говора людского,
Не стукнул меч, не звякнула подкова.
24. И стоило прошелестеть листве
И хрустнуть ветке на соседнем буке,
Мышонку юркнуть, пролететь сове,
Наш рыцарь вздрагивал при каждом звуке.
Луна бледнела в тусклой синеве,
Глухих тропинок высветив излуки.
По ним Танкред направился туда,
Где в бездну с шумом падала вода.
25. Там из расселины ручей прозрачный
Сбегал блестящей змейкой по холму.
Танкред, придавленный тоскою мрачной,
Клоринды имя выкрикнул во тьму.
Увы, в глуши скрываясь буерачной,
Одно лишь эхо вторило ему,
И, по вершинам скал разлив сиянье,
Взошла заря в пурпурном одеянье.
26. За неудачу небо он корит,
Уверенный, что лес его морочит,
Он злобой против каждого горит,
Кто имя персиянки опорочит.
«Пора вернуться, – разум говорит, —
Язычник поединка не отсрочит.
Совсем немного остается дней
До испытанья, кто из вас сильней».
27. Опять по горным скачет он дорогам
И слышит звон копыт в густом леске,
Наездника он зрит в обличье строгом,
С мечом у пояса, с хлыстом в руке
И с перекинутым за плечи рогом.
Признав единоверца в чужаке,
Танкред спросил его по-итальянски:
«Как мне вернуться в лагерь христианский?»
28. «Туда и сам направлен я с письмом
От Богемунда», – паладин ответил.
Танкред во взгляде не прочел прямом
Подвоха, счастлив, что посланца встретил
От дяди. Долго к замку над холмом
Они скакали. День еще был светел,
Но солнце в предзакатном багреце
В зловонном повторялось озерце.
29. В свой рог посланец протрубил, и плавно
Спустился на цепях подъемный мост.
«Виконт Козенцы отобрал недавно
У персов этот варварский форпост!
Здесь ночь и бурю переждем мы славно».
Смотрел Танкред при свете первых звезд
На замок, выстроенный над болотом:
Он неприступным высился оплотом.
30. Танкред подозревает западню,
Но, с юности привычный к виду крови
И к виду смерти по сто раз на дню,
Не отшатнулся, не нахмурил брови.
Булату доверяя и коню,
Застыл еще спокойней и суровей.
Бой с моджахедом предстоял ему,
И приключенья были ни к чему.
31. Танкреда зазывает провожатый
В ограду, но колеблется герой.
Тяжелыми сомненьями объятый,
Стоит по стремена в траве сырой.
Из отпертых ворот на мост горбатый
Внезапно рыцарь выбежал второй.
Мечом размахивая обнаженным,
Слюной он брызгал с ликом искаженным:
32. «Под сень Армиды, проклятую сень,
Забрел ты, помышляя о ночлеге.
Оковы на ноги себе надень
И не мечтай отныне о побеге!
В твою темницу не заглянет день,
Из множества получишь привилегий
Ты привилегию истлеть в тюрьме,
Но есть спасенье и в тюремной тьме!
33. Распятого не кланяйся иконе!»
Танкреду голос франка был знаком,
Он по щиту Рамбальда из Гаскони
Узнал – к Армиде тот ушел тайком,
О христианском позабыв законе,
И жил отныне в замке шельмовском,
Поборник истый азиатской гнуси,
Хотя ходил в плаще, а не в бурнусе!
34. Негодованьем праведным горя,
Сверкнул герой глазами на Иуду:
«Танкредом прозываюсь я не зря!
Вероотступников громил я всюду,
Сквернителей святого алтаря,
Покуда жив, громить их дальше буду!
Над падшими антихристами суд
Свершу я, гнева Божьего сосуд!»
35. При имени, покрытом вечной славой,
Изменник побледнел как полотно,
Но в руки взял себя. «Твой труп безглавый, —
Вскричал он, – сразу не уйдет на дно!
Во рву, гордыню проглотив, поплавай!
Твою башку я, как заведено,
В подарок Готфриду пошлю в корзине —
Пускай глазеют на нее разини!»
36. Так угрожал дрянной комедиант,
Во мраке стоя на мосту подъемном,
И вдруг, подобно тысячам гирлянд,
Подобно факелам в театре темном,
Блеснул за бриллиантом бриллиант —
Огни над замком вспыхнули огромным.
Невидимая в темноте кулис,
На них Армида смотрит сверху вниз.
37. Клинок из ножен вынул рыцарь Божий,
Но видит, что противник по мосту
Идет к нему пешком. Тогда он тоже
Сошел с коня. Сияли на свету
Доспехи недруга. На них без дрожи
Смотрел нормандец, преданный Христу.
Рамбальд, убийца, дьявол совершенный,
Надвинулся, крича как оглашенный.
38. Гасконец прикрывается щитом,
Передвигаясь мелкими шагами,
Подскочит и попятится потом.
Танкред, следя за быстрыми кругами,
Ступает по камням перед мостом
От долгой скачки сбитыми ногами.
Отпрянет, сделав выпад, и не раз
Мечом Рамбальду целит между глаз.
39. Танкред, врага к себе не подпуская,
По самым уязвимым бьет местам,
Где жизнь сосредоточена людская.
За каждым мощным взмахом по пятам
Нормандца брань летит нехвастовская:
Гасконец ловок – он то здесь, то там
Парирует удары быстрой стали,
Врасплох они поганца не застали!
40. Танкреду уступает в быстроте
Рамбальд, его оружье – оборона!
Не счесть царапин на его щите,
Расколот шлем преступного барона,
Но прежнему собрату во Христе,
Как ни потел, он не нанес урона.
Порывы страсти вкупе со стыдом
Едят христопродавца поедом!
41. Беспомощностью собственной взъяренный,
Он щит бросает наземь и, двумя
Руками меч подъяв необагренный,
Танкреду по наплечью бьет плашмя.
Колотит с мощью удесятеренной —
Пластины распадаются, гремя.