Не место для прославленных деяний!
Боится черный мавр и туарег,
Что Готфриду уступят персияне,
И франк, священный град завоевав,
Дойдет до нас, озлоблен и кровав.
10. Пожарами и разореньем хижин
За пораженья ты не отомстишь,
Твой край наследный вытоптан и выжжен,
Ты воровством его не возвратишь.
Воспрянь душой, забудь, что ты унижен,
Дождись, когда на землю ляжет тишь,
Войди в шатер к вождю полусвятому,
Арасп болтать не станет по-пустому!
11. Привыкли франки, что, напав гурьбой,
Трусливо отступают туареги,
Что мавританцам по сердцу разбой,
Засады и внезапные набеги.
Не ждет кяфир, что во главе с тобой
Мы войско потревожим на ночлеге!» —
Умолкла ведьма и умчалась ввысь,
Султана жилы жаром налились.
12. Вскричал он, воздевая руки к небу:
«Будь призрак ты, томящийся в аду,
Иль человек, я смерти на потребу
Из тел зловонных гору возведу.
Веди меня и послушанья требуй!
Написано, как видно, на роду
У Сулеймана, что в кровавой бане
Врага потопит он без колебаний».
13. Он верит, что гяуров истребит,
Седлать коней он приказал бродягам,
Тому, в ком дух воинственный убит,
Идти повелевает твердым шагом.
Сигнал к походу Алекто трубит,
Выходит воинство под черным флагом:
Быстрей молвы летит оно стремглав,
Попутный ветер крепко оседлав.
14. Недолго Алекто по тропам пыльным
Скакала с полчищами дикарей,
Оставив прихвостней в дозоре тыльном:
В Солим поспеть ей надо поскорей!
Представилась египетским посыльным
И до дворцовых добралась дверей:
«Арабы прокатились по Синаю,
Я битвы план и час атаки знаю!
15. Условленный известен мне сигнал».
Умолкла фурия, и пар багровый,
Клубясь, холмы и долы спеленал,
Легли на землю душные покровы.
Толпу чудовищ на небо согнал
Из бездны Тартара Плутон суровый.
Нет больше слуг у Дьявола в аду.
Шли черти, подвывая на ходу.
16. Загробного пугаясь карнавала,
Султана конь узду свирепо грыз,
Когда же пик небесный миновала
Над миром ночь и поспешила вниз,
Войска достигли первого привала,
Вдали туман над лагерем повис.
Султан без отлагательств штурм назначил
И с возвышенья речь такую начал:
17. «Взгляните на разбойничий вертеп!
Народов победитель пресловутый
Там на богатствах Азии окреп,
Что в нем осталось, кроме славы дутой?
Он ваш сегодня волею судеб,
Счастливою воспользуйтесь минутой!
Он ваш с парадной сбруей лошадей
И пурпуром изнеженных людей!
18. Никто из них похвастаться не вправе,
Что у никейцев отнял он страну:
У войска, шедшего к великой славе,
Не счесть потерь за долгую войну.
Но даже в полном боевом составе
Не в силах рать сопротивляться сну.
В борьбе со спящими немного риска,
От сна до смерти, как известно, близко.
19. За мной, за мной! Шагайте по телам!
Дорогу сквозь ряды мой меч прорубит,
Обучит вас палаческим делам
И крови спящих рыцарей пригубит.
Восторжествует в Азии ислам
И войско Иисусово погубит!
Теперь же на замке держите рот».
Умолк и в ночь повел берберский сброд.
20. Вдруг на пути возникли часовые,
Блеснул огонь сквозь сумрачный туман,
Бегут к рядам палаток вестовые,
Свою ошибку понял Сулейман.
Противника посты передовые
Не стали драться с тучей мусульман.
Призыв «К оружью!» над долиной грянул,
И лагерь тотчас ото сна воспрянул.
21. Уснувших не сумев застать врасплох,
В рога задули дикие берберы,
От жутких криков небосвод оглох,
Ржут кони, завывают дромадеры.
В руке у Алекто возник всполох,
Добытый в недрах адовой пещеры,
С высокой башни Аладин узнал
Гонцом Египта названный сигнал.
22. Смести сторожевое охраненье
Не удавалось шайке воровской,
Пока султан в кровавом опьяненье
Не налетел, как вихрь, как вал морской.
С вулканом потревоженным сравненье,
С неукротимой вздувшейся рекой,
Бледнело перед невообразимой
Атакой, бешеной, неотразимой.
23. Он крестоносцев предает мечу,
Что ни удар, то рана, что ни рана,
То труп. О нет, я лучше замолчу:
Вы можете подумать, что ни грана
Нет правды в славословье палачу.
Он к боли безразличен, как ни странно,
Булат, искрясь, герою не вредит,
И колоколом шлем его гудит.
24. Он толпы разношерстного отродья
Опередил и франков цепь прорвал.
Сродни воде во время половодья,
За ним арабы хлынули на вал.
Бежали франки, опустив поводья,
Вокруг лежали мертвые вповал,
Враги, порядкам боевым в насмешку,
С бегущими скакали вперемежку.
25. Сверкает шлем сельджука-смельчака,
Драконом огнедышащим украшен:
Раздвоен хвост, чешуйчаты бока,
И гребень на бугристой коже страшен.
Выплевывают яд три языка
Из пасти, красной от кровавых брашен.
Чем жарче бой, тем ярче на лету
Огонь он изрыгает в темноту.
26. Оцепенев, дивились христиане
На призрак, полыхающий в ночи,
Так мореплавателей в океане
Пугают молний жуткие бичи.
Одни бежали в страхе с поля брани,
Другие ждали, обнажив мечи.
Тяжел во мраке бой непримиримый:
Опасней нет опасности незримой.
27. Под знаменем древнейшей из церквей
Шел римлянин, Латином окрещенный,
Ровесников своих он был живей,
Недужной старостью не отягщенный.
С ним рядом пять скакало сыновей
Из поросли, в сражениях взращенной.
О славе бредил молодой народ,
Чьи голени росли быстрей бород.
28. «Последуйте отцовскому примеру, —
Сказал Латин, – и помните одно:
Бьют беглецов на радость Люциферу
Язычники, но нам бежать грешно!
Усердье христиан в борьбе за веру
Слабеть при виде бойни не должно.
О дети, вкус у доблести соленый:
Ей украшеньем страх преодоленный!»
29. Так на охоту в знойные пески
Детенышей своих выводит львица.
Еще не выросли у них клыки,
И рано гриве за плечами виться.
Но видят зверолова сосунки
И, прекращая в тот же миг резвиться,
Ему вцепиться в горло норовят:
Своим примером львица учит львят.
30. Султана окружили паладины,
Гиганту шестирукому сродни:
Едины духом, мыслями едины,
Шесть копий разом подняли они.
Тут старший сын подлез под лошадиный
Живот и, силясь разрубить ремни,
Махал мечом, горячий, неумелый:
Свалить султана вздумал мальчик смелый.
31. Неколебимый, как седой утес
С челом безоблачным при ветре хлестком,
Султан в седло еще сильнее врос,
Огромный в панцире своем громоздком.
Не слыша оскорблений и угроз,
Навис горой над дерзостным подростком:
Ударом точным, несмотря на тьму,
Полчерепа мгновенно снес ему.
32. Рванулся средний сын в слепой отваге
И брата быстрой подхватил рукой.
О Арамант, от смерти в полушаге,
Ты сам себе пропел «Заупокой».
Язычник руку отхватил бедняге,
В душе смеясь над помощью такой.
Лежат в одной кровавой луже братья,
Смертельные смыкаются объятья.
33. Копьем грозил врагу издалека
Сабин, но варвар подскочил вплотную
И сбил юнца ударом кулака.
Затем, кобылу вздыбив вороную,
Копытом наступил на смельчака.
Душа умчалась прочь во тьму ночную
И прервала, покинув дольний мир,
Беспечной юности веселый пир.
34. Лаврент и Пик недолго были живы.
С рожденья различить никто не мог
Забавных близнецов, и люд служивый
Над ними потешался под шумок.
Лоб одного для стали стал поживой,
Другой от раны в горле изнемог.
Так сходство, порожденное природой,
Разрушил сарацин чернобородый.
35. Отец – он не был более отцом,
Потомков не осталось у Латина,
Себя отныне числил мертвецом
Осиротевший житель Палатина.
Как драться, как дышать перед лицом
Такой беды? О страшная картина!
Кого не сломит вид пяти смертей?
Старик на мертвых не смотрел детей.
36. Сказать по правде, тьма скрывала сцену
Надежнее покровов гробовых,
Победа для отца теряла цену,
Останься он – не дай Господь! – в живых.
Сыновней крови он искал замену
В главнейшем из трофеев боевых —
В крови врага, но верьте иль не верьте,
Скорее, собственной он жаждал смерти.
37. Вскричал он: «Неужели я одрях
Настолько, чтобы меч, угодный Богу,
Будил одно презренье в дикарях?»
Клинок пришел Латину на подмогу
И, приподняв пластины на штырях,
Сквозь кольца проложил себе дорогу.
След от меча был темен и глубок,
И теплой кровью обагрился бок.
38. Сам на себя от злобы непохожий,
Магометанин разрубает щит,
Семь раз обернутый дубленой кожей,
Нагрудник медный под мечом трещит.
Безбожник в гневе крест кромсает Божий,
Но ярости никак не истощит.