Не подошел к монаршему престолу.
Глазами поводя, как сонный лев,
Стоял, приросший к мраморному полу.
Оркан, о дерзком плане пожалев,
Безмолвствовал, потупя очи долу.
Держать совет визирям приказал
Старик, вводя султана в тайный зал.
57. Меж тем в латинском стане все победней
Бил барабан – дикарь рассеян, смят!
Собратьев провожая в путь последний,
Бароны рядом с Готфридом скорбят.
Немедля после траурной обедни
Велит стратиг оповестить солдат,
Что послезавтра в город осажденный
Войдет он с армией непобежденной.
58. В рядах геройских Готфрид разглядел
Бойцов проверенных, видавших виды,
Сбежавших год назад от бранных дел
За каверзной пособницей Киприды.
Танкред был с ними – в кандалах сидел
Он долго в каземате у Армиды.
Поговорить с Пустынником Петром
Собрал их вождь перед своим шатром.
59. «Поведайте о жизни в чуждом стане
И, главное, откройте, господа,
Как вышло, что в минуту испытаний
Сражаться возвратились вы сюда?»
У большинства язык прилип к гортани,
Глаза бароны прячут от стыда,
В конце концов британский принц наследный
Вождю ответил, от волненья бледный:
60. «Нас не один десяток набралось
Безумцев, обойденных жеребьевкой.
Друг с другом не сговариваясь, врозь
Ушли мы той же ночью за плутовкой.
Ее посулы, лживые насквозь,
Не показались нам игрою ловкой:
То быстрым взглядом, то словцом не раз
Ей перессорить удавалось нас.
61. Однажды мы пришли к равнине серой,
Где почва испокон веков мертва,
Где истребил Господь огнем и серой
Народ, грешивший против естества.
Убита раскаленной атмосферой,
Там стелется пожухлая трава.
Там, покорясь Природы безобразью,
Клокочет озеро кипящей мазью.
62. Ничто не тонет в вареве густом,
Со дна всплывает человек, как рыба,
И на поверхности лежит пластом,
Там легче пробки каменная глыба.
Пришли мы к замку с подвесным мостом,
У двери ведьма крикнула: „Спасибо,
Что заглянули – вас давно я жду!“
В роскошном оказались мы саду.
63. Там ветерку под куполом лазурным
Ответствовала ласково листва,
Там в гроте миртовом, в раю мишурном,
Ручей сплетал из пены кружева,
Там стебли к мраморным склонялись урнам,
Являя взору чудо мастерства,
И птицы щебетали по карнизам,
Украшенным замысловатым фризом.
64. У водоема пиршественный стол
Возник в траве неведомо откуда.
Не поскупился повар-хлебосол
На тонкие, изысканные блюда:
Все, чем гордятся океан и дол,
Облек в гастрономическое чудо!
Сто юных дев, ступая по ковру,
Гостям прислуживали на пиру.
65. К тлетворным яствам сладостной приправой
Улыбка чернокнижницы была.
Гостей забвенной опоив отравой,
Колдунья поднялась из-за стола.
Вернулась наконец, но, Боже правый,
Как изменилась – нерадушна, зла!
Раскрыла книгу и, жезлом махая,
Забормотала что-то, как глухая.
66. Она читает – и меняюсь я!
От этой вкрадчивой абракадабры
Отныне под водой среда моя,
Теперь я рыба, а не воин храбрый.
Мне спину облекает чешуя,
Заместо щек, заместо шеи – жабры,
Поджались ноги, руки в грудь вросли,
Ныряю, чуждый жителям земли.
67. Вокруг меня косяк искрится рыбий,
Снуют в воде товарищи мои,
Колдуньей превращенные в амфибий.
О прошлом брежу в полузабытьи.
В конце концов из неподвижной зыби
Мы выплыли уже без чешуи.
В ошеломленье поднялись на мели
И от речей злодейки онемели.
68. „И трус мне подчинится, и герой,
Для каждого я подыщу обличье:
Один врастет корнями в дерн сырой,
Другому впору оперенье птичье;
Смирится третий с темною норой,
Хвосты нацепит волчьи и лисичьи.
Кого-то замурую я в скале,
Кого-то расплещу по всей земле.
69. А на кого-то кандалы надену,
Щадя лишь тех, кто перейдет в ислам!
Вчерашнему отмстите суверену,
По христианским шествуя телам!“ —
Так угрожала ведьма, но измену
Не предпочли герои кандалам.
Один Рамбальд на службу к чаровнице
Пошел из страха умереть в темнице.
70. Так вышло, что Танкред в недобрый час
Забрел в тот замок за день до турнира.
В тюрьме томились мы, пока приказ
Не прибыл от дамасского эмира:
Он у колдуньи вытребовал нас
И в дар великому царю Каира
Велел в цепях отправить поскорей
В сопровожденье шайки дикарей.
71. Безлюдными местами в платье рваном
По воле Провиденья мы брели.
Ринальд перед преступным караваном
Возник однажды как из-под земли.
Урок он дал воякам самозваным,
До сотни тел я насчитал в пыли.
Доспехи мы с покойников стянули —
Украденное мы себе вернули!
72. Бертольда сын здесь каждому знаком,
Он жал мне руку, ласково, по-братски.
Неправда, что засыпана песком
Его могила, – это слух дурацкий!
Он в Антиохию с проводником
Три дня назад ушел – он долг солдатский,
Он долг товарищеский исполнял
И, уходя, побитый панцирь снял».
73. Умолк рассказчик, и высоким светом
Зажегся лик Пустынника Петра.
Пылал во взоре, к небесам воздетом,
Бессмертный луч вселенского Добра.
Он встал, отмеченный святым Заветом,
И ангелы решили, что пора
Открыть ему, что предстоит в грядущем
Поборникам Креста, вослед идущим.
74. «Свершится Божий суд в урочный срок!» —
Вещал старик, напуганный прозреньем,
Возвысясь над толпой, высок и строг,
Пророчил, осчастливлен озареньем.
«Ринальд не умер, – грохотал пророк, —
Не верьте, братья, бабьим ухищреньям!
Он молод, он еще оставит след,
Достойный зрелых, возмужалых лет.
75. Падет Восток пред юным исполином,
Но это лишь предтеча славных дел,
Развертывающихся списком длинным:
Вот нечестивца он копьем поддел,
Святой престол укрыл крылом орлиным
И, притесненью положив предел,
Покончил с чужеземным беззаконьем —
Один с отродьем справился драконьим.
76. Сыны его великих сыновей
Прославят лучшую из родословных,
Поднимут меч над папертью церквей
За слабых – против цезарей греховных.
Не будет в мире правоты правей:
Невинных защищать, карать виновных.
Потомство Эсте на борьбу со Злом,
Затмив светило дня, взлетит орлом.
77. Грома метать апостольская птица
С недостижимой будет вышины
Повсюду, где святая рать сплотится,
Где будут подвиги совершены.
Она – Креста Господнего частица,
Деяния ее предрешены!
По воле неба на стезю былую
Должны вернуть мы славу удалую».
78. Перед величьем Эсте смолк монах,
Придавлен очевидностью прозренья,
Таимого в грядущих временах.
С ним рядом меркли дольние боренья!
Спустилась ночь на ласковых волнах,
Пролив потоки умиротворенья,
И только мыслям в старческом уме
Покоя не было в безмолвной тьме.
Песнь одиннадцатая
1. Среди занятий и забот всегдашних
Не может вождь не думать о своем —
О катапультах и осадных башнях.
С Пустынником остался он вдвоем.
«Лукавого подозревая в шашнях,
Мы на земле его не разобьем. —
Сказал старик, – геройству нет предела,
Но не с того ты начинаешь дело.
2. Начало наших дел – на Небесах!
Мы на молитву встать должны всем миром,
Взывая к ангелам о чудесах.
Пусть выйдут пастыри с поющим клиром
И набожность в просящих голосах
Золотострунным уподобят лирам.
Пускай послужат воинства столпы
Примером покаянья для толпы!»
3. Умолк монах, и Готфрид внял совету.
Сказал он, чувствуя блаженный жар:
«Процессию торжественную эту
Возглавят пусть Вильгельм и Адемар.
Велю я выйти войсковому цвету,
А ты, Господней воли эмиссар,
Скажи легатам, чтобы в день воскресный
Они людей на ход созвали крестный!»
4. Наутро к пастве вышел духовник,
Походной церкви засияли шпили,
Кортеж из белоснежных риз возник,
Епископы к обряду приступили:
Надели мантии поверх туник
И пряжками их на груди скрепили.
С молитвой благодатной на устах
Надели митры в золотых крестах.
5. Шел первым Петр, подъемля знак великий,
Боготворимый в райской вышине.
Двумя колоннами, как в базилике,
Шел хор за ним в безгрешном полотне,
Светились благолепьем певчих лики,
От пенья благолепные вдвойне.
А следом, как предписано обрядом,
Вильгельм и Адемар шагали рядом.
6. За пастырями полководец шел,
Обычай древний чтя, один без свиты.
Построил в две шеренги и повел
Баронов он и войско для защиты
От персов. Вот минует частокол
Процессия и на простор открытый
Выходит, нарушая сон холмов
Не трубной медью – кротостью псалмов!
7. «О Бог Отец, о Сын Твой, трижды равный