Они идти решают до конца
И вскорости вступают твердым шагом
В чащобу, заколдованную магом.
21. Внезапно ветер режущий задул,
И пыль, клубясь, в листве взметнулась свежей,
Раздался треск, как будто Вельзевул
Расшатывал утесы побережий.
Рычанье льва перекрывало гул,
Шипенье змей сменяло рев медвежий:
Все звуки – гром грозы и пенный шквал —
Единый этот звук передавал.
22. У крестоносцев побелели лица,
Их жуть берет – заметно по всему.
Ни слушаться приказа, ни молиться
Не смеют – молча пялятся во тьму,
Где нечисть под кустами шевелится.
Из леса пятятся по одному.
Признался в штабе старшина бригады:
«Невиданные там гнездятся гады!
23. Боятся, видя это колдовство,
Работать топорами лесорубы,
Там, верно, дом Плутона самого,
Загробные нас отпугнули трубы.
Кто в этот лес проникнет, у того
Не сердце, а кусок алмаза грубый.
Как устоять, когда под топором
Одновременно слышен шип и гром?»
24. Дивился люд, на что способны черти,
Когда на площади возник Алкаст,
Ни смертных не пугался он, ни смерти,
На буйные жестокости горазд.
Попробуйте такого разуверьте —
Ему что вой, что рев, что хруст, что хряст,
Что ураганы и землетрясенья:
На вепрей он ходил без опасенья.
25. Неистово тряхнул он головой
И к бригадиру подступил со смехом:
«Я в одиночку лес волшебный твой
Сведу и в лагерь возвращусь с успехом.
Пусть нечисть в чаще поднимает вой,
Пусть птичий грай ей отвечает эхом,
Не отступлю я и не посрамлюсь,
Уж лучше я в геенну провалюсь!»
26. Согласьем заручился полководца
И к чаще смело двинулся гельвет,
Земля под ним готова расколоться,
Он слышит гул и видит странный свет,
Но мужественный воин не сдается,
Шипит листва, и он шипит в ответ,
Внезапно все вокруг воспламенилось, —
По крайней мере, так Алкасту мнилось.
27. Пылает чаща, стонет и гудит,
Встает стеною дымная преграда,
Владыка леса древнего сердит
На дерзновенного деревокрада.
Из пламени воздвигся новый Дит
Громадой многобашенного града.
Взирая снизу, задрожал, как лист,
Гельвет при виде огненных баллист.
28. Ощерилась пылающая чаща,
Багровые взметнулись рукава,
Полезли из огня, глаза тараща,
Броней сверкающие существа.
Увы, Алкаста участь не блестяща:
Он пятился с медлительностью льва
И все же пятился, хотя неведом
Был страх ему, привычному к победам.
29. Не сразу осознал Алкаст, что страх
Его прогнал из леса колдовского,
Был удивлен на первых он порах:
Стыда он не испытывал такого
С рожденья и теперь в глухих горах
Пытался скрыться от суда людского.
В глаза он посмотреть бы не посмел
Друзьям, а как был прежде горд и смел!
30. Не думал Готфрид заниматься сыском,
Вернуться в лагерь звал он беглеца,
Тот долго прятался в соседстве близком,
Пришел – и не было на нем лица.
Тут догадались все о бегстве низком —
Молчанье обличало гордеца,
Но вождь не отступал: «Сии уроды —
Исчадья колдовства или природы?
31. Загадка эта тяготит меня,
Ответ хочу я слышать немудреный.
Кто пожелает, пусть берет коня
И следует дорогой проторенной» —
Так он сказал, и рыцари три дня
Пытались въехать в лес заговоренный,
Но ужас брал храбрейших среди них
В чащобе, полной ужасов одних.
32. Меж тем закрылись у Танкреда раны,
Изнеможенный после похорон
В тяжелую кольчугу, в панцирь бранный,
Кряхтя, облекся доблестный барон.
Он должен дать отпор чащобе странной,
Где чудища шипят со всех сторон.
Отвагу в нем болезнь не погасила —
Из сердца в мускулы вливалась сила!
33. Опасности не чуя впереди,
Приблизился герой к стволам ветвистым
И лютый холод ощутил в груди.
Колючим не напуган остролистом,
Молчит и говорит себе: «Иди!»
Он не смущен ни шепотом, ни свистом,
Как вдруг громадой башен, стен и врат
Пред ним пылающий воздвигся град!
34. Ступить не смеет паладин ни шагу:
«Не пригодится меч в таком бою,
Ужель я кучкой пепла в землю лягу,
Ужель я на зуб попаду зверью?
Служить всеобщему я призван благу,
Для правды берегу я жизнь свою.
Нет, за бесценок не отдам я душу
И с Господом союза не нарушу.
35. Но что я Готфриду скажу в ответ,
Вернись я в лагерь с видом покаянным?
Другого леса в Палестине нет,
Сквозь брешь ворвется в крепость к персиянам
Вождь христиан и без тебя, Танкред!
А может, пламя только мнится рьяным?» —
В огонь шагнул он, рассуждая так.
О незабвенный, дерзновенный шаг!
36. Ярится пламя, обдавая дымом,
Но не красна на рыцаре броня.
Все ближе к языкам неугасимым
Танкред, вот он касается огня,
И вмиг покончено с пожаром мнимым.
Завыла вьюга, небосвод черня.
Пришлось недолго злиться зимней вьюге,
Растаял снег, невиданный на юге.
37. Танкред идет вперед – он духом тверд,
Пред ним чащоба без конца и края,
Из-за стволов ни чудище, ни черт
Не выглянет – безмолвна тьма сырая,
Обыкновенный лес пред ним простерт.
Тропинку поудобней выбирая,
Наш рыцарь слух и зрение напряг:
Дремало царство сучьев и коряг.
38. К поляне из-под сени вековечной,
Как на арену цирка, вышел он —
Рос посредине кедр остроконечный, —
Приблизился, немало изумлен,
И на коре, смиряя стук сердечный,
Увидел вязь таинственных письмен,
Подобных письменам в подземной крипте,
Какие попадаются в Египте.
39. Он надпись на сирийском языке
Прочел в ряду необъяснимых знаков:
«Как ты дерзнул прийти с мечом в руке
В обитель мертвых, мертвую оплакав?
Не тронь нас в нашем тихом уголке,
Для мертвых и живых не одинаков
Подлунный мир – там солнце, здесь темно,
Живому драться с мертвыми грешно».
40. Застыл Танкред как громом пораженный,
Вникая в суть потусторонних слов,
Тем временем в листве завороженной,
В подлеске среди стонущих стволов,
Раздался крик души изнеможенной,
И, чье-то сердце горем расколов,
Заплакал ветер, изливая тошный
Запретный ужас в жалобе истошной.
41. «Посмотрим, демоны, как вы храбры!» —
Вскричал Танкред и меч из ножен вынул.
О диво! Из разрубленной коры,
Бурля, поток горячей крови хлынул.
Вот-вот полезет нечисть из дыры,
Герой усильем воли страх отринул,
С проклятым деревом покончит он!
И вдруг услышал замогильный стон.
42. Из сердцевины зов звучал унылый:
«Я знала, что немало слез пролью,
Когда с телесной оболочкой милой,
Танкред, ты душу разлучил мою.
Мне этот ствол приютной стал могилой,
Я радовалась новому жилью.
Зачем же ты, блуждая по чащобам,
Преследуешь врагов своих за гробом?
43. Клориндою звалась я на земле,
Я не единственная здесь жилица,
И если франк в одном живет стволе,
В другом язычник волен поселиться.
Вглядись позорче – и в любом дупле
Ты павших воинов увидишь лица.
Ты чувства их поймешь, ты незлобив,
Не стань убийцей, дерево срубив!»
44. Случается, что на одре болезни
Страдальцу снится огненный дракон.
Бедняга призраку кричит: «Исчезни!» —
Он твердо знает, то всего лишь сон.
Готов он сгинуть в самой мрачной бездне,
В химеру верит и не верит он.
Почти расстался рыцарь наш с рассудком —
Он без причины замер в страхе жутком
45. И ощутил прилив такой тоски,
Что сердце у него заледенело,
Меч выскользнул из доблестной руки,
Набухло дерево, окровенело.
Покойной девы жалобы горьки,
Он в ствол уставился оцепенело,
Клоринды из-за гроба лился плач:
«Танкред, ты мой мучитель и палач!»
46. Не дрогнул бы под смертною секирой
Тарент – одной любви боялся граф!
Она ему явилась тенью сирой,
Ключ к раненому сердцу подобрав.
Стенал он: «Сам себе могилу вырой!» —
Упавший меч катился среди трав,
Порывом ветра унесенный в поле,
Его с земли он поднял поневоле.
47. Вернуться в чащу не посмел Танкред,
Не выведал, кто плачет под корою.
Он, дружеской заботой отогрет,
Пришел в шатер к великому герою:
«Слова мои не выдумка, не бред —
Тебе я небывалое открою
И до собратьев правду донесу
О страхе, пережитом в том лесу.
48. Сквозь чащу поступью шагал я твердой,
Пока не подошел к стене огня:
Пылал, вздымаясь к небу, город гордый,
Не опаляя ни куста, ни пня.
Из огненных бойниц глазели морды
Чудовищ, безобидных для меня.
Прошел я мимо воинства лесного,
Завыла буря и затихла снова.
49. Остерегись дать волю топору,
Живут в деревьях души человечьи,
Я голоса их слышал на ветру
На нашем и на варварском наречье.
Людская кровь сочится сквозь кору,